Дарья Донцова - Королева без башни
Я сделала вид, что поглощена парковкой. Если совершать хорошие поступки и ждать за них от судьбы конфетку, вряд ли ее получишь. Добро только тогда добро, когда оно бескорыстно. Вспомним Антона. Тетя не заволновалась о племяннике, хотя у нее были все основания поднять тревогу. Сначала сестра ей сообщила о похищении сына, затем заявила, что мальчика забрал отец. Нинель забыла, как рассказывала мне о писателе, который отказался признать мальчика и бросил его мать? Разве такой человек мог принять в свою семью бастарда?
Словно прочитав мои мысли, Нинель продолжила:
– Судьба Антона меня обеспокоила. Я бы непременно начала искать мальчика, но вечером того дня упала, сломала ногу, провела в больнице месяц, мне сделали три операции. В клинике я познакомилась с врачом, у нас случился роман, мы пару лет жили вместе. Чуток счастья мне досталось. Как-то не до чужих детей стало. Ну а потом… все забылось…
– Забылось, – повторила я, – бывает. Своя рубашка ближе к телу. Давайте помогу вам выйти из машины.
Пока Катюша осматривала Нинель, я позвонила Максу и попросила:
– Можешь проверить, не подавалось ли заявление о похищении мальчика Антона Пулкова?
– Прикольно, – ответил муж, – полагаю, что нет. Антон жив, он, если ты забыла, женат на Наташе Груздевой и сейчас находится в больнице с сердечным приступом. Или ты ведешь речь о его полном тезке? В этой истории есть еще один Антон Пулков?
– Нет, – вздохнула я, – но, пожалуйста, подними документы, воспользуйся своими обширными связями в узких кругах.
– И когда его по-твоему украли? – с недоверием спросил Макс.
– Полагаю, когда мальчику исполнилось три-четыре года, – сказала я.
– Круто, – засмеялся супруг, – малыша уперли у мамы, где-то подержали, затем вернули, он вырос, женился. Бразильский сериал. Просто Мария и рабыня Изаура отдыхают.
– Можешь считать меня полной дурой, однако удовлетвори мое любопытство, – настаивала я, – и еще узнай о прошлом Наташи.
– Уже, – напомнил Макс, – ее удочерили.
– Помню, – перебила я, – но у девочки были биологические родители. Кто они? И Катя. Необходимы подробности ее детства.
Макс со вкусом чихнул.
– Будь здоров, – пожелала я, – в доме у старика дикий холод. Ой!
– Что? – тут же спросил Макс.
– Я сказала про колотун в здании и вдруг поняла, что оно мне напоминает, – воскликнула я, – клетушка, решетки, один туалет, неудобное размещение кухни и душа. Вдобавок скелет в подвале и цепь, к которой был прикован несчастный подросток.
Я замолчала.
– Внимательно слушаю, – тихо сказал муж.
– Еще до нашего с тобой знакомства, – зачастила я, – мне пришлось заниматься одним делом, которое привело меня в детскую колонию, расположенную в далекой провинции. Понимаешь, в крупных городах систему исполнения наказаний тщательно проверяют, по исправительным учреждениям постоянно ездят комиссии. А в глубинке начальник колонии царь и бог, делает, что хочет.
Специнтернат, в который я приехала, был жутким. Подростки, правда, жили в отдельных конурках, куда с трудом вмещались кровать и кукольная по размеру тумбочка, но у них не было гостиной с телевизором, кормили их отвратительно. А еще меня поразило, что на всех был один сортир, во дворе. И душ тоже единственный.
Я возмутилась и сказала начальнику:
– Даже голодная свинья не съесть обед, которым вы кормите мальчиков.
– У нас маленький бюджет, – ответил тот, – мяса, свежих овощей, фруктов на эти деньги не купить.
– А туалет? – разозлилась я. – Пусть вы лишены госдотаций на хорошее питание, но что мешает вам поставить на улице пять будок? Вырыть выгребные ямы нетрудно. Дайте мальчикам лопаты, они сами для себя постараются. И душ! Никто не просит вас ставить джакузи или сооружать бассейн, сделайте им пару «леек»! Неужели вам детей не жаль?
– Они преступники, – отрубил мужчина, – почти на каждом висят убийство, изнасилование, грабеж. И уж поверьте, абсолютное большинство преступило закон не потому, что голодали, а из-за дурных наклонностей. Их надо сломать, чтобы сообразили: за антиобщественными действиями следует наказание. Один сортир! Один душ! Вода холодная! Еда плохая! Здесь не курорт, сюда их не за отличные отметки привезли. Вот тем, кто пятерки носит и отца с матерью уважает, полагаются супчик-котлетка-конфетка и одеяло пуховое. А вам, ребята-бандиты, суровый быт. Пять будок им поставить? Хрен им! Пусть в одну толпятся! Освободятся, захотят снова разбойничать, авось вспомнят, как тут жилось, и остановятся. Суровый быт ломает личность. Моя задача их обстругать, сделать послушными, а не спинку мерзавцам чесать.
– И ты подумала, что дом Груздева – точь-в-точь тюрьма? – тихо спросил Макс.
– Вроде того, – вздохнула я, – это бы объяснило странный интерьер здания. Я читала книгу Милады Смоляковой. Писательница придумала частную тюрьму, куда родственники запихивали членов семьи, которые совершили преступления. Они не хотели, чтобы их дети очутились на настоящей зоне, но и на свободе не могли их оставить [21]. Не зря же говорят: «Любой вымысел всегда становится реальностью». Вероятно, старик Груздев в действительности имел нечто подобное. А потом что-то случилось, и он стал сдавать особняк для разных мероприятий.
– Маленькая деталь, – протянул Макс. – Антона, как ты уверяешь, похитили, когда ему было три-четыре года. Что за преступление он совершил? Разбил вазу? Стащил со стола конфеты? Возвращайся на базу, лучше поговорим не по телефону.
– Только прихвачу для Нинели лекарства в аптеке и доставлю ее домой, – ответила я.
Взяв у провизора пакетик с лекарствами, я спросила:
– У вас есть ноофазол?
– В наличии, – кивнул мужчина в халате, – давайте рецепт, этот препарат отпускается исключительно по рецепту врача.
– Абсолютно верно, ведь его прописывают людям с серьезными психическими проблемами, – решила я завязать беседу.
Провизор не пошел на контакт.
– Не имею полномочий обсуждать действие препаратов этой группы. Есть рецепт, отпущу. Нет? Извините!
– Моя сестра ноофазол принимала много лет, – солгала я. – Интересно, сколько сейчас стоят пилюли? В давние времена он казался мне недешевым.
– В давние времена ноофазола не существовало, – ответил аптекарь.
Я удивилась.
– Не может быть. Вы ничего не путаете?
– Конечно, нет, – снисходительно заявил продавец, – это средство нового поколения, на российском рынке появилось недавно. Вот в чем вы не ошиблись, так это в цене. Таблетки очень дорогие.
– Не может быть, – растерялась я, – у меня есть история болезни, в которой черным по белому написан диагноз: биполярное расстройство. И указано, что в юности сестра принимала ноофазол.
– Чушь, – скривился провизор, – препарат американского производства, штатники его в широкую продажу то ли два, то ли три года назад выпустили.
– Но врачебный документ говорит об ином, – настаивала я.
Провизор усмехнулся:
– На компьютере что угодно сделать можно!
– В столе лежала история болезни – бумажная тетрадочка, – воскликнула я. – Знаете, такая пухлая, с картонной обложкой, корешок проклеен липкой темно-синей лентой. Сзади приделан конверт, куда складывают бланки анализов. Врач на страницах ставит дату и записывает результат осмотра. Тетрадка старая, заляпанная, бумажки пожелтели. Такие во всех районных поликлиниках в регистратурах имеются.
Провизор сдвинул брови и повторил:
– На компьютере все сделать можно! Любой документ! И листочки пожелтеют, и анализы найдутся, мастеров куча. Зайдите в Интернет, поройтесь на сайтах, еще не то найдете. Составить историю болезни старого образца не проблема, живо сварганят за деньги.
– Но зачем? – не поняла я.
Фармацевт вынул из кармана очки, водрузил их на нос и начал рассматривать меня, словно диковинное насекомое.
– У всякого человека своя причина, – проговорил он после паузы. – Хотите сына от армии отмазать – придумываете ему астму или больное сердце. Да только врач из военкомата купленной справкой не удовлетворится, потребует все медицинские исследования с детских лет. Кто поумнее, заранее готовит фальшивые бумажонки, прямо с детсада начинает. Остальные покупают состряпанные истории. Иногда врачи, которые этим промышляют, ошибаются. Вот вашей сестре и вписали прием ноофзола с детства.
– Девочек на службу не призывают, – чуть слышно произнесла я. – Зачем ее историю болезни подделывать?
Провизор отвернулся к кассе.
– Не мое это дело, кто и почему захотел представить ее сумасшедшей.
Звякнул колокольчик, в аптеку вошла женщина, фармацевт занялся новой покупательницей, а я вернулась в машину, вручила Нинели блистеры и коробочки, благополучно доставила ее в квартиру и вернулась на базу.
Макс сидел в моей комнате.
– Когда я чуть подрос, – без всякого предисловия произнес он, – Капитолина отдала меня в интернат, так называемую лесную школу. Слышала о подобных?
