Фактор кролика - Антти Туомайнен
— В наших руках? Боюсь, это не та часть тела, которая принесет нам пользу, — сказал я. — Наша сила в логике. Нам нужна ясная голова.
Перттиля снова наклонился вперед, упер локти в колени и сдвинул голову чуть вбок, приняв позу мыслителя. Выдержал долгую паузу и, наконец, произнес:
— Когда я стал у руля этого отдела, он увязал в грязи. Ты помнишь, каждый сидел в своем маленьком кабинетике, работал над чем-то, и никто не знал, чем заняты остальные. Это не было продуктивно, и отсутствовало всякое чувство сообщества. Я захотел перенести эту группу бумагомарак и астрофизиков в двадцать первый век. А теперь это произошло. Мы летим. Летим к самому солнцу.
— Я бы этого не рекомендовал. В любых условиях. К тому же, даже если выражаться метафорически, это…
— Видишь? Я именно об этом и говорю! Есть один парень, который всегда противостоит всему, что мы делаем. Парень сидит в своем уголке и считает, как хренов давно потерянный кузен Эйнштейна. Угадай, кто это?
— Я просто хочу, чтобы все было рационально и разумно, — сказал я. — Именно это и дает нам математика. Это конкретное знание. Не знаю, зачем нам нужны все эти «внутренние дети», все эти… графики настроения. По-моему, они нам ни к чему. Нам нужны разум и логика. Вот что я приношу.
— Приносил.
Одно это слово причинило мне больше боли, чем тысячи предыдущих. Я знал свой профессиональный калибр. Я почувствовал, как заколотилось сердце и ускорился пульс. Все это было абсолютно недопустимо. Неопределенность прошла, и ее сменили раздражение и досада.
— У меня прекрасные профессиональные навыки, и с опытом они только отточились…
— Похоже, не все.
— То, что нам сегодня нужно…
— То, что нам сегодня нужно, отличается от того, в чем люди нуждались в семидесятые, — сказал Перттиля и дернулся. — Я имею в виду тысяча девятьсот семидесятые. Или заглянем еще дальше?
Я понял, что свистопляска с паролем была лишь началом. И я слишком хорошо знал Перттиля. Сейчас он говорил своим обычным голосом.
— А теперь послушай меня. Как старший актуарий, ты можешь получить именно то, чего хочешь, — сказал он. — Тебе не придется быть членом команды. Пользоваться внутренней сетью. Ты сможешь сидеть в одиночестве и считать сколько влезет. У тебя будет собственный кабинет.
Перттиля выпрямился и оперся о спинку стула. До этого он сидел на самом его краешке.
— Все предусмотрено. Твой кабинет будет на первом этаже. В маленькой комнате за стеллажом уборщика. Ты сможешь даже закрыть дверь. Вот тебе блокнот и калькулятор. Внутренняя сеть тебе не нужна. Твоя задача — оценить влияние инфляции 2011 года на страховые премии 2012-го. Все данные у тебя на столе. Если не ошибаюсь, там примерно шестьдесят папок.
— Это совершенно не разумно, — сказал я. — Сейчас 2020-й. К тому же все это уже давно подсчитано, когда мы определяли размер страховых премий для того года…
— Тогда посчитай еще раз. И проверь, чтобы все было как надо. Тебе такое нравится. Тебе нравится математика. Ты такое любишь. Ты любишь математику.
— Разумеется, я люблю математику…
— Но ты не любишь коллектив. Ты не любишь нашу открытость, нашу способность к диалогу, наше общение, наше стремление открываться друг другу и исследовать наши эмоции. Ты слишком замкнут в себе, тебе не хватает гибкости, и ты нам не доверяешь. Тебе не нравится то, что я тебе предлагаю?
— Я не…
— Вот именно. Ты — «не». Так что… — ерттиля протянул мне лист бумаги. — Вот тебе другой вариант.
Я быстро прочитал бумагу. Раздражение и досада покинули меня. Я был поражен. Я был в ярости. Посмотрел на Перттиля:
— Ты хочешь, чтобы я подал заявление об уходе?
Он снова улыбнулся. Улыбка была почти такой же, как в начале нашего разговора, только теперь из нее исчез даже намек на теплоту, которая, возможно, присутствовала в ней за секунду до этого.
— Вопрос в том, чего хочешь ты, — сказал он. — Я хочу помочь тебе и предложить другой путь.
— То есть или я буду заниматься бесполезными расчетами, или участвовать в любительских сеансах психотерапии, которые мешают серьезному математическому мышлению? Первое бессмысленно. Второе ведет к дезорганизации, хаосу и краху.
— Всегда есть третий вариант, — сказал Перттиля и кивнул в направлении листа бумаги.
— Точность требует точности, — сказал я, услышав в своем голосе дрожь. Кровь у меня кипела. — Нельзя достичь абсолютной точности в матрицах корреляции методом Конмари. Я не могу быть частью команды, чья высшая цель — уик-энд с изготовлением суши.
— Для тебя есть маленький кабинет на первом этаже.
Я покачал головой.
— Нет, — сказал я. — Это просто неразумно. Я хочу, чтобы все было разумно. Я хочу действовать разумно. А это соглашение… В нем сказано, что в случае увольнения я добровольно отказываюсь от выплаты полугодовой зарплаты, которая мне полагается, и что увольняюсь я немедленно.
— Потому что ты уходишь по собственному желанию, — сказал Перттиля, снова включив свой мягкий голос — наверное, ему нравилось, как он звучит. — Если хочешь остаться с нами, на нашем этаже… Завтра утром у нас трехчасовой семинар по трансцендентной медитации, который проведет выдающийся…
— Дай мне ручку, пожалуйста.
Судя по выражению их лиц, они уже все знали. На рабочей станции у меня имелась всего одна личная вещь — фотография моего кота Шопенгауэра. Я выложил все рабочие документы из своего кожаного кейса и бросил в опустевший кейс фото кота. Спустился в лифте на первый этаж и даже не взглянул на стеллаж уборщика и дверь за ним. Вышел на улицу и остановился, словно на что-то наткнулся, как будто ноги прилипли к земле.
Я теперь безработный.
Мысль казалась невероятной, как минимум, для меня. Я никогда не представлял себе, что окажусь в ситуации, когда не буду знать, куда мне идти утром. Как будто гигантский механизм, обеспечивающий порядок в мире, внезапно сломался. Я посмотрел на часы, но, как и следовало ожидать, это ничем мне не помогло. Они показывали время, но время утратило всякий смысл. Было 10:18.
Еще минуту назад я размышлял над различием между условной вероятностью и исходной вероятностью и пытался найти способ определить математическую независимость системы аксиом
