Рубен Таросян - Презент для незнакомки
То ли оттого, что выходящие на запад окна в моей квартире, создают зной и духоту, не позволяющие ночью заснуть, то ли от выпитого накануне, истинной причины головной боли я не помню. Я помню только её доподлинный факт и потребность в лечении, которое я свёл к горизонтальному положению, принятому в тенистых кустах рядом с прудами и «подключению» с помощью длинного кембрика к трехлитровому термосу, вместившему пакет мандаринового сока, бутылку «Мартини», пару стаканов джина и три горсти ледяных кубиков.
Вряд ли йоги, выходящие из нирваны, испытывают то же самое. Я же, когда замирают последние аккорды космической полифонии головной боли и окончательно стихает барабанная дробь в висках, ощущаю многогранность воздействия прекрасного мира чувственных реальностей, где шелест листвы ласкает слух, а изнуренное жарой тело поглощает прохладу летнего ветра. «Вода есть жизнь», — эта бесспорная для жителей пустынь истина по-новому открывалась для меня с каждым глотком живительной влаги, поступавшей из термоса. Смятение мыслей и чувств вместе с физической немощью отступали перед новым приливом сил и бодрости. Вернувшаяся ясность мышления соседствовала с её необычайной лёгкостью. Набросившись на ни в чём неповинный блокнот, я начал писать очередную главу незаконченной, точнее заброшенной повести. Имело ли описанное в тот момент хоть какое-то отношение к той повести, я не знал, потому что при мне не было рукописи предыдущих глав. Повесть основывалась на воспоминаниях и поэтому, приходилось оживлять в памяти не только написанное, но и то, что происходило на самом деле. Поскольку изложенное словами упрощало и приукрашивало реальное, то я окончательно запутался: ведь сочиненное в прошлом такое же прошлое, как и реально произошедшие события. Что же, в самом деле, открывает завесу прошлого: память или фантазия? Конечно, я никогда не верил в то, что мы вспоминаем будущее, но в том, что мы сочиняем прошлое, я никогда не сомневался.
Прекрасный солнечный день во всём многообразии летних красок вытащил меня из занудной трясины серьёзных проблем и я, блаженно расслабившись, наблюдал собравшихся в кружок волейболистов. Если смотреть волейбольную встречу по телевизору, то о мастерстве спортсменов можно судить по умению занять нужное место на площадке. С близкого же расстояния, особенно в пляжном варианте игры, квалификация волейболистов оценивается не по их подвижности, а по технике рук, их пластике, которая роднит изящность спорта с балетом. Кажется, что траектория мяча и движение рук принимающего удар или пас игрока связаны единым замыслом невидимого хореографа. Но из десятка играющих высокий класс игры демонстрировали только трое, которые, по слухам, в прошлом играли в Высшей Лиге. Остальные же без устали прыгали, нелепо размахивали руками и при этом сами смеялись над собственной неуклюжестью. Среди этой труппы клоунов моё внимание привлекла молодая длинноногая женщина. Её не смущала скудность технического арсенала, она искренне радовалась представившемуся случаю борьбы с гиподинамией. Её подвижность ассоциировалась с молодостью и оптимизмом, напоминая щенячью радость активного участия в игре. Я закурил, продолжая разглядывать «волейболистку». Ноги у нёе были не такие уж длинные, да и не столь уж стройные, как казалось на первый взгляд, но всё равно производили впечатление из-за высоких и глубоких вырезов современных купальников.
Не успел я докурить сигарету, как волейболисты бросили играть и разбрелись по пляжу. Заинтересовавшая меня особа легла у пруда, подставив спину солнечным лучам. Взбодрившись мощным и продолжительным глотком из термоса, я направился к ней и, присев рядом, поздоровался. Она подняла голову, и я увидел её лицо. «Стоп машина! Полный назад!» — я почувствовал приказы моего подсознания. Откуда взялась эта комплексующая блокировка? — я не знал, ведь она не была ни женой кого-либо друзей, ни была похожа на школьную учительницу чистописания, да и я не ощущал себя учеником, поставившим в тетради кляксу.
— Привет! — она улыбалась, и тут я узнал её. Звали её Нина. Мы познакомились недавно, этим летом. Я попытался вспомнить, как близко мы были знакомы, но в памяти ничего не всплывало, кроме того, что однажды мы вместе перекусили то ли пиццей, то ли гамбургерами, кажется, она была у меня дома, но ничего конкретного о её визите не запомнилось.
— Послушай, — она взяла меня за руку, — обо всех ребятах с прудов говорят как о сильных и порядочных людях. Тебя же, вообще, считают умным человеком…
— Комплименты — не твоя стихия, — сказал я, зная, что в подобной бочке меда, обязательно найдется ложка дёгтя.
— Ты же закончил горный институт и должен разбираться в камнях и сплавах. Помоги мне узнать, кто изготавливает фальшивые перстни?
После этой просьбы в моей голове сразу прояснилась природа бессознательного неприятия контактов с ней. Всю жизнь я старался избегать связей с психически ненормальными. Психоз Нины был обусловлен навязчивой идеей о каких-то драгоценностях.
— Зачем тебе это надо? Лучше посмотри, какой прекрасный выдался день! Как прекрасна жизнь, если её не отягощать ненужными проблемами! — Я попробовал свои силы в лечении психических заболеваний.
— Из-за них у меня были неприятности, и я собираюсь отомстить, — её фраза свидетельствовала о провале моего дебюта в психиатрии.
— Граф Монте-Кристо в мини-юбке — разве не забавно? — спросил я её, хотя знал, что задавать такой вопрос бессмысленно, поскольку ненормальные не боятся показаться смешными и поэтому, внес предложение. — Давай лучше искупаемся!
Вода в пруду оказалась довольно прохладной для такого жаркого дня. Едва мы вылезли на берег, как она вновь задала мне вопрос:
— Так ты сможешь узнать, кто их изготовил?
Психиатры прошлого века наивно полагали, что холодная вода может вылечить. Пример ошибочности их взглядов смотрел на меня в упор.
— Хорошо. Я всё сделаю. А может быть не было никаких фальшивых драгоценностей, не было никаких неприятностей, а над тобой безоблачное небо, перед тобой великолепные пруды, за тобой — зеленеющий парк, а жизнь прекрасна и полна радостей.
Нина достала из сумочки два перстня и, потянув их мне, сказала:
— Возьми себе образцы, только не пытайся их продать.
Словно шестеренки в старом скрипучем арифмометре, что-то завертелось в моем сознании. Такие перстни упоминались в первой главе повести, рукопись которой я, то ли забыл дома, то ли, вообще, потерял. Я попытался вспомнить содержание этой главы, но вместо этого зациклился на проблеме: описывал ли я реальные события или писал всё, что приходило в голову, а затем всё написанное реализовывалось в жизни.
Потом я молча смотрел на Нину, погрузившись в интеллектуальные поиски чего-либо, проходившего красной нитью сквозь реальность и сознание, но ничего не смог найти кроме архетипа таинственной незнакомки. Но эта загадочная дама из мира моих грёз предстала передо мной без таинственной вуали, как явилась Блоку и Крамскому, материализовавшись на пляже в вульгарном современном купальнике. Но посвятить весь остаток жизни сопоставлению реальности с шедеврами литературы и искусства я не мог. В тот день мне обязательно надо было зайти на работу.
У выхода из парка я встретил Ленку. Умными, а, может быть, хитрыми глазами она долго смотрела на моё небритое лицо, а затем, указав на торчавший из сумки термос, спросила:
— На перезаправку?
— Нет. Мне уже пора на работу.
— А может зайдем к тебе?
— Ко мне нельзя, — промямлил я, вновь почувствовав сухость во рту и желание приложиться к термосу.
— Что у тебя? — в прищуре её глаз угадывалось помимо заданного вопроса наличие теста на алкогольное опьянение.
— Полтергейст, — кратко ответил я, вспомнив о беспорядке в квартире и необходимости срочной уборки.
Придя домой, вместо того, чтобы использовать имевшиеся в моем распоряжении полчаса для уборки квартиры, я вытряхнул на пол содержимое антресолей в поисках учебника по минералогии. Книги и пыль — этот симбиоз, вызвавший у меня аллергический насморк, так и остался для меня загадкой: то ли пыль осаждалась на книгах, то ли книги исторгали пыль сами из себя. Пролистав несколько страниц с рисунками стандартных схем огранки, я приступил к изучению Нининых перстней. Камни были великолепные, их абсолютная прозрачность сочеталась со сказочной игрой разноцветных лучей, сияние которых победило пелену книжной пыли, витавшей по всей квартире.
Огранку одного из камней удалось определить сразу. Она называлась «Принцесса». Камень представлял собой плоскую таблетку с острыми бороздками в нижней части. С другим камнем я потерпел фиаско. Его верхняя часть была похожа на «Голландскую розу», но количество граней было всего пятьдесят две, вместо положенных пятидесяти шести или шестидесяти. Основание камня было похоже на усеченную пирамиду, как у «Звезды Кэра», но снизу просматривался усеченный восьмиугольник, а не шестиконечная звезда.
