Елена Логунова - Звезда курятника
Мужичков, засевших под сенью раскидистых ветвей цветущего куста, я заметила не сразу и поначалу не обратила на них особого внимания. Ну, уединилась парочка выпивох, чтобы поправить больные с утра похмельные головушки, и бог с ними… Сами пьяницы раскосыми очами тоже не вдруг зафиксировали мое присутствие, так что я успела еще услышать часть их беседы. Речь шла о каких-то деньгах, которых собутыльники лишились по вине одного из них.
— Вот че ты сделал? Че стольник выбросил? — нудно причитал один из мужиков. — Че на тебя нашло?
— А че? — столь же нудно откликался его товарищ. — Че я, своим деньгам не хозяин? Че ты имеешь против?
Судя по убитым интонациям, вялотекущий спор продолжался уже давно.
— О! — радостно воскликнула я, обнаружив среди желтеньких одуванчиков маскирующийся под цветочек второй детский носок.
Это меня выдало: мужики заметили мое присутствие и заговорили громче.
— Да че нам в этом стольнике? — драматически повышая голос, провозгласил один из выпивох. — Ты только подумай: эта бабуська целый день стоит с протянутой рукой, а тут ей разом — бах! — стольник! Она же теперь может до вечера отдыхать! Она же стала счастливой!
Монолог щедрого дарителя стольников быстро обретал философскую глубину и полнился подлинным пафосом. Теперь я узнала говорящего: это был наш сосед снизу Пашка Лутонин по прозвищу Пава. Полагаю, кличку свою Пава получил за неистребимую манеру выпендриваться при каждом удобном случае. Чисто павлин! Пока публики нет, бродит себе такая невзрачная птичка, но стоит появиться зрителю, и пава распускает хвост веером.
— Она счастлива! Ты понимаешь? Счастлива! — продолжал драматизировать ситуацию Пава. — И это значит, что все в мире хорошо! И мы с тобой очень хорошие люди, если сделали счастливым хотя бы одного человека, пусть даже всего лишь какую-то паршивую бабку! Мы, простые русские парни!
— Слышь, простой русский парень, — для приличия пару раз хлопнув в ладоши, позвала я. — Пава! Тебя опять жена домой не пустила?
— Она дура! Ты понимаешь? Дура! — Пава пошел по второму кругу. — Она не пустила в дом хороших людей только потому, что они немножко выпили! Нас, простых русских парней!
— А че мне бабка? — сильно отставая от Павы, бубнил его партнер. — Мне для бабки бабок не жалко! Я на баб больше бабок трачу!
Пава толкнул приятеля локтем в бок.
— А че нам дом? — сменил пластинку тот. — Нам и на травке неплохо! Цветочки-лепесточки, водка-селедка, все дела!
— Давно тут сидите? — поинтересовалась я.
У меня возникла надежда обрести в лицах выпивох пару свидетелей нашего ночного убийства.
— Всю ночь! — заламывая руки, вскричал Пава.
С одноразовой пластиковой вилки, которую он держал в руке, в траву свалилась безголовая килька в томате.
— Ничего такого особенного не видели? — я подошла поближе. — Не появлялись тут какие-нибудь подозрительные личности?
— Еще как появлялись! — Пава с сожалением посмотрел на пустую вилку и слизнул с нее каплю соуса.
— Расскажи, — попросила я, приготовившись выслушать продолжительный эмоциональный монолог.
Из прочувствованной речи Павы выяснилось, что на рассвете, когда все порядочные люди мирно спали, а простые русские парни отдыхали со стаканами в руках, на клумбу прискакали неразговорчивые хмурые мужики, не пожелавшие включиться в дискуссию о сторублевых благотворительных пожертвованиях. Угрюмые типы безжалостно потоптали ногами цветочки и потрясли за шиворот простых русских парней, выясняя, кто они такие и что тут делают. Личности Павы и его бубнящего приятеля, по совместительству — шурина, своевременно засвидетельствовала Павина жена Наташка, очень кстати высунувшаяся из окна. Что до третьей персоны, каковая изначально имелась на клумбе в комплекте с Павой и шурином, то об этом мужике никто ничего сказать не мог, так как это был случайный прохожий, приглашенный на пикник под кустом, чтобы сообразить, как положено, «на троих». На свою беду этот третий попытался вовлечь в гулянку и вновь прибывших суровых дядечек, с каковой целью довольно музыкально напел наиболее хмурому из них популярную в прошлом веке песню: «Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня? Самая нелепая ошибка, Мишка, то, что ты уходишь от меня!» После этого мужик, которого назвали Мишкой, окончательно посуровел и забрал певца с собой в машину типа «бобик».
Если я правильно поняла, последняя соломинка сломила спину верблюда: капитан Панда расценил адресованное ему «Мишка, Мишка» как очередной бестактный намек на свою медвежью фамилию. Кроме того, убытию третьего с операми наверняка поспособствовало то, что пьяный певец сжимал в кулаке испачканный красным перочинный нож. Объяснить хмурым мужикам, что он только что открыл этим ножом консервную банку «Килька в томате» простой русский парень номер три не успел, о чем два его приятеля не уставали сокрушаться. Без третьего собутыльника они кое-как обходились, а вот режущего инструмента, без которого невозможно было добыть из консервных банок закусь, им очень не хватало.
— А кроме этих хмурых личностей, тут никого не было? Еще раньше, в потемках? — без особой надежды спросила я. — Вспомните, может, ходил тут еще кто-нибудь?
— Черный ангел приходил, грешники! — раздался у меня над головой громкий голос. — Покайтесь!
Я вскинула голову и увидела на балконе третьего этажа кряжистого старца топлесс. Грудь и живот деда прикрывала окладистая белая борода, благодаря чему он выглядел вполне пристойно.
— Петрович, давай к нам! — замахал рукой хмельной Пава, с великолепным хладнокровием проигнорировав информацию о приходе какого-то там ангела нехарактерного окраса.
Я вздохнула и подумала, что пора мне убираться прочь. Мало тут Павы было, так еще и Петрович на сцене появился!
Этот дед, очень похожий на Льва Толстого, каким его изображают на портретах, наш местный сумасшедший. Он абсолютно безвреден, так как помешан на идее перевоспитания грешников. Не знаю, каковы религиозные воззрения Петровича, но его основное занятие — проповедовать заблудшим истину, которая где-то рядом. Обычно в часы пик старик стоит на трамвайной остановке вблизи людного Нового рынка и, заглядывая в останавливающиеся вагоны, громко кричит: «Кто пользуется импортными товарами, покайтесь и больше так не делайте!» Или: «Кто производит сигареты, покайтесь и больше так не делайте!» И все, никаких тебе обещаний кары небесной, вполне невинные призывы! Вообще я только однажды слышала из уст витийствующего Петровича деструктивный, с государственной точки зрения, текст — когда старик призывал покаяться и больше так не делать тех, кто получает ИНН. Чем ему не угодил идентификационный номер налогоплательщика, даже не знаю.
— Кто натаскал на лестницу грязи? — строго спросил с балкона седобородый старец.
— Покайтесь и больше так не делайте! — машинально отозвалась я.
Пава с шурином весело заржали, а я зашагала к себе домой — за веником. Грязи в подъезд нанесли наши ночные сыщики, так что убирать за ними должна я, больше некому.
Едва я покончила с зачисткой прилегающих к квартире территорий, как позвонил Колян.
— Кыся, ты скоро? — накинулся на меня муж. — Приходи быстрее, у нас авария!
— Что случилось? — встревожилась я.
— Мы с Масяней покрасились!
— Что вы сделали? — не поняла я.
Мое неуемное воображение услужливо нарисовало двойной портрет мужа и сына с разноцветными панковскими прическами в стиле ирокез.
— Вы были в парикмахерской? — спросила я.
— Мы катались с горки! — обиженно сообщил Колян. — А ее, оказывается, покрасили! Ну, не саму горку, а ступеньки и поручни, так что у нас с малышом все лапы в краске! И передние, и задние!
— И руки, и обувь? — перевела я. — Вот молодцы! Значит, так: возьмитесь за руки, сядьте на лавочку и ждите меня, я сейчас прибегу к вам с растворителем!
Отыскав под ванной бутылочку с ацетоном, я схватила первую попавшуюся под руку тряпку и шустро порысила в парк — отмывать своих свежеокрашенных Колянов. Там выяснилось, что лавочка, на которую они по моему совету присели, тоже была окрашена, только не желтой эмалью, а зеленой, так что голубые джинсы Коляна и красный комбинезон малыша сзади сделались полосатыми. Кроме того, Масянька, желая непременно забраться папе на ручки, запятнал белую отцовскую рубашку желтыми ладошками. Колян же, пытаясь воспрепятствовать карабкающемуся на него ребенку, измазал краской Масин синий свитер.
— Клоуны! — сердито воскликнула я, изведя на папу и сына весь ацетон, но не добившись при этом особого результата. — Я же велела вам взяться за руки!
— Зачем? — не понял Колян.
— Чтобы руки у вас были заняты, ведь тогда вы ничего не смогли бы ими испачкать!
Руки, лица домочадцев и подошвы кроссовок отмыть удалось, но одежда самодеятельной химчистке не поддавалась. Пришлось сначала идти домой — домываться и переодеваться, а потом отправляться в магазин за новыми джинсами для Коляна.
