Иоанна Хмелевская - Слепое счастье

— Ну, а теперь как? — спросил его укротитель как-то уже не по-мужски беспомощно, отведя руку как можно дальше и застыв в этой не слишком удобной позе. — Что с ним мне делать? Так и торчать тут с ним до конца жизни?!

— Ведро! — вспомнила Шпулька. — Где ведро? Я сейчас!

Она бросилась к речке, зачерпнула воды, намочив при этом только одну ногу, и подсунула брату ведро. Зигмунт с явным облегчением опустил туда недовольное бесцеремонным обращением ракообразное, затем, уже смелее, проделал ту же операцию со вторым.

Янушек, позавидовав его успеху, рискнул, схватил по очереди двух раков поменьше и, широко размахнувшись, швырнул их назад в речку. Тереска посветила в воду.

— Зигмунт, на твоей удочке целое стадо кормится! — восхищенно прошептала она. — А там... Вы только посмотрите!

На первой, сорвавшейся лягушке, клубилась целая гора раков, огромных, прекрасных и гораздо крупнее, чем два уже пойманных. Было их там значительно больше, чем на удочке Зигмунта. Вот бы достать!

— Чем бы ту лягушку подцепить? — озабоченно размышлял Янушек.

— Граблями было бы очень удобно нагребать в сетку, — размечталась Шпулька.

— Где мы тебе грабли возьмем? А если лопатой! Янушек, принеси лопатки! И подбрось веток в огонь, вот-вот погаснет!

Янушек помчался на другой берег. Зигмунт поднял с земли свою сетку.

— Ты приподними удочку, а ты свети! — распорядился он. — Осторожнее! Я попробую подсунуть...

С преогромным трудом удалось извлечь из воды следующие три особи, которые устроили бы бабушку. Лягушка снова была опущена в реку. Зигмунт и девчонки так были поглощены ловлей, что совсем не чувствовали ни ночного холода, ни времени вообще.

Раки вели себя очень осторожно, реагировали на каждое движение, а те, что побольше — самые желанные — отцеплялись сразу же, вместе с удочкой поднимались одни маленькие. Только с четвертой попытки Зигмунту удалось подвести сетку под двух более или менее приличных.

— Надо новую лягушку нацепить, от этой уже почти ничего не осталось, — заметила Тереска. — Пусть снова полежит, а мы пошли к той удочке.

— Самые лучшие туда полезли, — напомнила Шпулька, махнув фонариком в направлении противоположного берега. — Мог бы и поторопиться с лопатой...

Янушек все не возвращался, хотя снова разгоревшийся костер свидетельствовал, что он туда добрался и хворосту подбросил. Раки наслаждались новыми лягушками, время от времени попадая-таки в сетку. По размерам добыча была, конечно, неплохая, но даже в подметки не годилась тем ракам, которые столпились у первой лягушки.

— Они скоро разбегутся, — паниковала Шпулька, вглядываясь в кучу у другого берега. — Налопаются — и по домам. Второй раз их уже не соберешь!

— Я этого сопляка придушу! — шипела разъяренная Тереска. — Зигмунт, сходи за ним. То есть не за ним, а за лопатками. Все равно нужно подождать какое-то время...

Зигмунт взял у Шпульки один фонарик и, ни слова не говоря, направился к палатке. Его сестра тем временем с восторгом заглядывала в ведерко.

— Знаешь, сколько их уже? Я посчитала. Шестнадцать!

— Мало. В той куче гораздо больше. И что он там столько времени делает? Умер он, что ли?

Янушек не умер, но, по его собственным ощущениям, был весьма к этому близок. Целиком занятый раками, он несся к палатке с одной мыслью: во что бы то ни стало вытащить из реки ту замечательную кучу, копошащуюся на дне! Все предыдущие события совершенно выветрились у него из головы, не выдержав конкуренции с захватывающей и необычной охотой. Поэтому в первый момент, когда из-за палатки, едва освещенной догорающим костерком, что-то неожиданно выскочило, мальчишка только слегка удивился. Он притормозил, ведь все остальные были на другом берегу, и тут вдруг с ужасающей ясностью вспомнил кошмарные события этого дня...

Янушек погасил фонарик и, преодолевая неприятное онемение во всем теле, шмыгнул с тропинки и притаился в кустах. Затем осторожно, ощупью, прокрался вперед, всматриваясь в темноту за палаткой. Какое-то время не было видно ничего, как вдруг он заметил короткую вспышку света уже в стороне. Мальчик сразу понял, что кто-то отдаляется от их лагеря по тропке, огибающей пригорок.

Он вскочил на ноги, подбежал к костру и как можно скорее набросал в огонь сухих веток, нетерпеливо ожидая, когда огонь разгорится и осветит лагерь и частично его окрестности. Вспомнив, что тех людей было двое, несчастный почувствовал, как по спине побежали мурашки. Ведь второй мог притаиться где-то неподалеку.

В своем воображении мальчишка увидел собственный труп, лежащий в темноте между палатками. Затем компанию ему составил второй труп — того, кто первым придет его искать, затем трупы остальных, возвращающихся по очереди... Никто этих трупов не увидит, их всех зароют здесь же, на склоне холма, среди этого мусора, и никто не узнает, когда и почему все четверо сгинули, никто ведь даже понятия не имеет, где они сейчас находятся, разве что дружок... Но толком неизвестно, который это дружок, поди найди его. А значит, лежать им тут до скончания века. И все потому, что он, Янушек, скрыл от других то, что видел и слышал.

В следующее мгновение душа Янушека категорически запротестовала против мрачной перспективы братской могилы на свалке. Ни в коем случае нельзя было этого допустить, тем более что тогда все раки пропали бы! Надо что-то делать — а вдруг не все потеряно и еще можно спастись.

Мальчишка снова подкинул хворосту в огонь и снова подождал. Вокруг было тихо и спокойно, только на другом берегу сверкали фонарики. Разгоревшийся костер придал Янушеку отваги, и он обошел палатку кругом. Никто там не прятался. После короткой внутренней борьбы, чувствуя, что сердце уходит в пятки, он наконец решился, выключил фонарик и отчаянно шагнул в темноту, направляясь в ту сторону, где видел короткую вспышку света.

Испытываемые мальчишкой чувства были весьма сложными. С одной стороны, им двигало любопытство и страшно хотелось собственными глазами увидеть то, о чем он раньше только слышал или читал. С другой стороны, он чувствовал тяжелый груз ответственности за троих его спутников, которые были, правда, старше, но они ведь ничего не знали. Янушек ничего им не сказал, а значит, сейчас должен был проверить... должен был сориентироваться, насколько велика опасность, чтобы в случае чего успеть их предупредить. Он просто обязан это сделать! С третьей же стороны, мальчишку не покидала слабая надежда, что вдруг все совсем не так страшно и что удастся спасти не только свои жизни, но и охоту на раков. Не отказываться же от такой везухи из-за всякой ерунды! С четвертой стороны, его не оставляли неясные, но такие соблазнительные мысли о собственной славе, он сам раскроет кошмарное преступление, сообщит в милицию, приведет на место преступления, все объяснит. Страшно, конечно, жутко, но тем выше его заслуги...

Несмотря на темноту, двигался Янушек довольно быстро, так как местность была ему хорошо знакома. Впереди он услышал какой-то шелест. Остановился, прислушался и двинулся дальше. Медленно и осторожно, пока не заметил слабый свет.

Хотя он был готов ко всему и даже хотел увидеть как можно больше, дыхание все же на мгновение перехватило и двигаться стало тяжело. Кто-то был на том ужасном месте. Тонкий лучик фонарика шарил по склону, шуршал гравий под ногами.

Преодолевая паралич, вызванный страхом, Янушек присел, а затем припал к земле, так как кусты здесь были совсем низкие, а за спиной полыхал костер и его могли заметить на светлом фоне.

Человек на склоне вдруг замер и погасил свой фонарик, постоял немного, как бы прислушиваясь, а затем быстро спустился с холма и углубился в лес. Янушек скорее услышал это, чем увидел, и продолжал ждать в полном напряжении и едва дыша, так как был уверен, что здесь еще кто-то есть. И оказался прав...

Со склона пригорка поднялась вдруг темная фигура и легко, как тень, почти бесшумно направилась за ушедшим в лес. Было в ней что-то такое, отчего у мальчишки мороз пошел по коже.

В одно мгновение он полностью изменил свои планы. Ему уже не хотелось никакой славы. И ни за что на свете он не хотел быть свидетелем того, что могло произойти там, в глубине леса. Перепуганный парнишка не желал уже ничего видеть и слышать, а тем более рассказывать об этом. Пытаясь развернуться на четвереньках на сто восемьдесят градусов, он оперся рукой на что-то, что не было камнем или палкой. В принципе, ему было абсолютно все равно, на что он наткнулся, но правая рука с фонариком сама метнулась вперед, кнопка сама включилась, и луч света уткнулся в это что-то.

Левой рукой Янушек опирался на самый настоящий, почти целый человеческий череп! Не заорал только потому, что напрочь лишился голоса, как, впрочем, и остатков самообладания.

Разыскивающий лопатки Зигмунт издалека услышал топот мчавшихся во весь опор и спотыкающихся ног. Янушек вылетел из темноты запыхавшийся, разгоряченный, с торчащими дыбом волосами. Мерцающий свет костра не позволял, к счастью, хорошо разглядеть его лицо. При дневном свете специфическое сочетание пурпура и зелени обратило бы на себя всеобщее внимание и вызвало бы массу вопросов.