Дарья Донцова - Спят усталые игрушки
– Люди к нам прибывают воспитанные, в основном пожилые. Молодым скучно, – откровенничала дама, – ни бассейна, ни дискотеки, ни концертов. Да и кормят, честно говоря, не ахти, невкусно. Только члены Союза писателей и их родственники едут сюда за полцены, скидкой пользуются. Вот и сплавляют к нам дедушек да бабушек. А что им тут делать? Только одно название, Дом творчества. Тут давно никто не творит. Гуляют, болтают. Основное развлечение: завтрак, обед и ужин. Тогда уж все в сборе, напомаженные, в ожерельях. По часу за столами просиживают, все воспоминаниями делятся. Да и понятно, иначе от скуки помрешь. А Нина Вагановна всегда приходила последней. К завтраку и обеду вообще не показывалась, ужин поспешно проглотит – и в дачку. Целыми днями взаперти сидела. Я ее один раз вежливо так спросила: «Не скучно вам одной? Могу переселить в корпус». А она как рявкнет: «Что вы ко мне лезете? Деньги за отдых заплатила и хочу провести время спокойно, отвяжитесь!»
На редкость неприятная особа. Так что не удивляйтесь, если вам перчаточки в лицо швырнет.
Дача и впрямь стояла особняком. Низенькое деревянное здание с облупившейся краской. Внутри опять красные дорожки и несколько дверей, выходящих в коридор. Все, кроме самой последней, заперты.
Номер удивлял убожеством. Старая кровать с поцарапанными деревянными спинками, кресло, обивка которого знавала лучшие времена, солдатская тумбочка и узенький, почти совершенно лысый коврик. У окошка пристроился двухтумбовый письменный стол. Когда-то полированную столешницу покрывали круглые белые пятна. Очевидно, постояльцы ставили на стол горячие чашки с чаем. Паркет явно требовал циклевки, и занавески больше всего походили на старые тряпки… В моем представлении литераторы должны жить уютно и комфортабельно. Крохотный холодильник «Морозко» и допотопный черно-белый «Рубин» довершали картину.
Я подошла к узенькой дверке стенного шкафа и заглянула внутрь – ничего, только вешалки. На аккуратно застеленной кровати не лежит ночная рубашка, на тумбочке нет книг или лекарств и вообще никаких предметов. Лишь на подоконнике сиротливо валяется пластмассовая расческа. Между зубьями застряло несколько длинных волнистых черных волосков. Похоже, погибшая женщина и впрямь Сундукян. Только где же ее багаж?
Глава 3
Администраторша, очевидно, из окна увидела, как я бреду назад, и, приоткрыв дверь, крикнула:
– Ох, простите, ввела вас в заблуждение.
Я подошла поближе.
– Вот Софья Емельяновна, вчера дежурила, – тарахтела дама, впуская меня в холл, – говорит, Сундукян после завтрака уехала.
– Точно, – подтвердила другая женщина, полноватая, закутанная в клетчатый платок, – взяла и так внезапно заявила: «Вот ключи, уезжаю». Я и в книге отметила.
– Ну очень странно, – всплеснула руками администраторша, – заплатила за целый месяц…
– Не поймешь этих писателей, – фыркнула Софья Емельяновна, – семь пятниц на неделе, села в машину – и привет!
– Как в машину? – изумилась я.
– А чего тут особенного, – сказала Софья Емельяновна, – за ней мужчина приехал утром, муж, наверное. Сумочку дорожную в багажник сунул. Она, видно, заболела.
– Почему вы так думаете?
– Бледная была, как смерть, точно заболела. Супруг ее так аккуратненько, под локоток, в салон усаживает, а она руку как вырвет: «Не тронь меня, Николай!» Да с такой злостью сказала. Муж такой внимательный, улыбчивый, он даже саквояж придурочный выронил.
– Саквояж придурочный?
– А то нет, – засмеялась Софья Емельяновна, – взрослая женщина, а прибыла с ярко-красной сумкой. Повсюду «Диснейленд» написано и морды этих утят, собачат и гномиков. Кто же подобное покупает? Одно слово, писательница!
– Дайте ее адрес и телефон.
– У нас нет, – ответила администраторша, – обратитесь в Литфонд на улице Усиевича, там узнаете.
Спрятав в карман бумажку с адресом Литфонда, я пошла домой.
Уже открыв ворота, поняла, что происходит что-то неладное. Во дворе, возле входной двери, примостился грузовик. Несколько рабочих вытаскивали из него мебель. Я похолодела и на негнущихся ногах протиснулась в холл. Оставалась робкая надежда на то, что Ольга временно свихнулась и решила купить еще парочку диванов, кресел и стульев. Но в прихожей надежда испарилась как дым, потому что я узнала антикварный буфет красного дерева и вспомнила, кому он принадлежит.
У каждой медали есть оборотная сторона. Если вы вдруг разбогатеете, можете быть уверены, все ваши родственники моментально вспомнят о семейных узах. Самые далекие знакомые станут наезжать в гости, а то и начнут присылать детей, бабушек, бывших жен с незатейливой просьбой о деньгах… Люди живут у нас месяцами, и домашних искренне радует, когда они на самом деле оказываются совершенно посторонними. Потому что в противном случае гости не стесняясь садятся на шею, требуя любви и внимания, мотивируя претензии одним: кровным или почти кровным родством.
Наверное, всем хорошо известна ситуация, когда на пороге неожиданно возникают тетушка из Кемерова с парой сопливых детишек или дядюшка-сибиряк, приехавший погостить месячишко-другой у московских племянничков… В чемоданах у всех нехитрые сувениры, коробочки с малосъедобными местными псевдошоколадными конфетами и бутылки с загадочными названиями – «Алтайская горькая» или «Пермский бальзам».
Но ко мне сегодня, к сожалению, явились не милые провинциалы, а шестая жена моего третьего мужа Макса Полянского – Алиса. Непонятно только, отчего она притащила с собой мебель. Впрочем, подробности сейчас узнаю, потому что Алиска с распростертыми объятиями летит мне навстречу.
– Дашка, – завопила она, хлопая нагуталиненными ресницами, – Дашка, сто лет не видались!
Алиса не слишком удачливая балерина. Если вы хоть раз в жизни смотрели «Лебединое озеро», то должны вспомнить сцены, где вокруг большого круга, затянутого фольгой, представляющего собой пруд, танцует безумное количество лебедей. «Птички» располагаются рядами. Самый последний – седьмой. И балеринки, танцующие там, никому не видны. Профессионалы называют эту партию «двадцатый лебедь у воды». Вот ее-то и танцевала Алиса. Причем не в Большом театре, а в коллективе «Новый русский классический». На мой взгляд, более дурацкого названия и не придумать.
– Примешь ненадолго? – проворковала Алиска, потряхивая ярко-рыжими волосами.
В ту же минуту ее голос изменился, и она резко закричала:
– Ну куда прешь, мать твою. Не видишь, что ли, полировку царапаешь, баран долбаный!
Не ожидавшие подобных выражений от аристократического вида дамы, грузчики чуть не уронили комодик-буль.
– Давай, давай, – командовала Алиска, размахивая тощими жилистыми ручками, – нечего на ходу ворон считать, раздолбаи!
Я тяжело вздохнула, глядя, как ее тоненькая, стройная, затянутая в черные бриджи фигурка мечется между шкафоподобными парнями.
Моего третьего супруга Макса Полянского неудержимо тянет к женщинам. Он абсолютно неуправляемый, самозабвенный бабник, что и послужило причиной нашего развода. Особую страсть Макс питает к худеньким дамам, чьи волосы имеют рыжий оттенок, вернее, все оттенки от нежно-морковного до невероятно оранжевого. Я попала в их ряды случайно. Однажды, разглядывая в зеркале свои светло-русые пряди, решила, что они слишком блеклые. Качественных красок для волос тогда не знали, поэтому, недолго думая, я купила хну и от души намазала голову.
Эффект превзошел ожидания. Когда через час липкая зеленая масса оказалась смыта, взору явилось нечто, больше всего напоминавшее шкуру осенней лисы – невообразимо красное и невероятно блестящее. И надо же было в тот день мне столкнуться с Максом! Впрочем, льщу себя надеждой, что выпадаю из числа супружниц Полянского еще и по складу характера. У приветливого, улыбчивого, интеллигентного Максика жены все как на подбор – невероятные стервы. Но я, надеюсь, все же не похожа на таких. Потому что именно ко мне бросился за помощью бывший муж, оказавшись по ложному обвинению в Бутырской тюрьме.
Полянский просто не способен прожить с одной женщиной больше двух лет, и его расставания с женами проходят по одинаковому сценарию: бывшей мадам приобретают квартиру, дают хорошие откупные и выпроваживают на все четыре стороны. Здесь я тоже стала исключением. Ушла сама по себе, в собственные «хоромы», с небольшим чемоданчиком. Кеша, правда, пошел на воровство. Ребенок утащил из дома Макса огромного, почти пудового кота Себастьяна. Мы не могли оставить полюбившееся животное. За время нашей совместной жизни кот-кастрат стал для меня более родным и любимым, чем муж.
Алиска же полностью соответствует представлениям Макса об идеальной жене: огненно-рыжая, тощая, капризная и невероятно жадная. Но умная, расположенная к друзьям, очень активная. Если ее близкая подруга оказалась в больнице, Алиска, нагруженная сумками с продуктами, ворвется в квартиру. Приготовит обед, постирает белье, выведет гулять собаку, утешит ребенка… На нее можно положиться в трудное время. Правда, не следует при этом удивляться, обнаружив после своего возвращения любимого мужа в кровати Алиски.
