Дороти Кэннелл - Вдовий клуб
Пока я жевала, платья шелестели и переговаривались: «Придется выпускать талию», «А мои рукава снова будут ей тесны», «Назад к десятому номеру лифчика»…
Когда тарелка опустела, я закрыла лицо руками и разрыдалась. Не только платья знали обо мне всю правду. Я тоже знала: у меня душа толстухи!
Магдалина заметила мои покрасневшие глаза, но я отговорилась недавней простудой: дескать, иногда насморк возвращается. Чтобы сменить тему, я завела беседу о ее семейном положении. Мамуля наотрез отказалась позвонить Папуле и не позволила сделать это мне.
В обычных обстоятельствах я бы энергично взялась за дело сама, но волна апатии несла меня дальше. Кроме того, у меня на руках был еще и Фредди. Он вернулся домой около трех, слабо шелестя, что обед остынет, если мне придется нести его в сторожку. Страдалец плюхнулся в качалку и не вставал оттуда до конца дня, невзирая на строгое предписание доктора как можно скорее приступить к работе. К моему великому изумлению, Магдалина прониклась к Фредди симпатией. Она сама вызвалась приготовить ему обед и ужин и отмахнулась, когда я пробормотала, что она и так слишком много на себя взвалила. К вечеру Мамуля перетряхнула все кухонные шкафчики, провела инспекцию в кладовке и переставила все так, что я навсегда распростилась с надеждами когда-нибудь отыскать подставки для яиц. Вьюнок в подвесных кашпо был подстрижен ежиком, на подоконнике рядком выстроились статуэтки святых. И отовсюду, куда ни глянь, глазели вязаные салфетки. Я всерьез заподозрила, что у черной хозяйственной сумки Мамули имеется двойное дно.
Когда вечером Бен вернулся из «Абигайль», мы были предельно вежливы друг с другом. Он лишь для вида возразил, когда я сообщила, что обед готовит Мамуля. Позже я не раз думала, что все пошло бы иначе, попытайся мы помириться, но на нас навалилось все разом: Мамуля, мое обжорство, Фредди и близящаяся премьера «Абигайль». Едва притронувшись к гренкам с сыром, Бен удалился в свой кабинет. Спустя четверть часа я заглянула в щелку и увидела, что он крепко спит в кожаном кресле.
В ту ночь мы лежали в постели так, словно между нами выросла стена. Иногда нога Бена касалась моей, и я откатывалась к краю. Иногда моя нога переходила границу, но Бен не шевелился, и я снова едва не падала с кровати, притворяясь, будто шарахаюсь от него.
В три часа утра я проснулась от жуткого кошмара, даже убийцы-гамбургеры с разинутыми кроваво-томатными ртами были не так ужасны. На сей раз никаких визуальных эффектов не было. Передо мной маячил огромный пустой экран, а потусторонний голос нашептывал: «Кто-то скоро умрет. Догадайся – кто? Догадайся…»
Я рывком села и огляделась. Комната была погружена в глубокий сумрак, Бен сидел на краю кровати и нянчил младенца… нет, палец. Я окликнула его, но он не ответил.
Лунный свет коснулся его руки. Зажав рот, я выскользнула из постели. Только бы не закричать, не хватало еще напугать Мамулю. Сейчас спущусь к телефону и… Дверь со стуком распахнулась – на пороге стояла маленькая фигурка в розовой фланелевой рубашке, плечи укрыты шалью, в руках шелестят четки.
– Что-то случилось, Жизель? Я слышала шум.
В другое время я бы непременно спросила Мамулю, в курсе ли она, что перед тем, как войти, следует постучать. Но разве можно сосредоточиться, когда под боком завывает Бен? Словно баобаб, задумавший найти опору в маргаритке, я прижалась к свекрови.
Мамуля мягко оттолкнула меня и склонилась над Беном. Прижав его голову к груди, она забормотала:
– Мой мальчик, мой единственный сыночек. Как он раскраснелся. Наверное, у него жар.
– Вы уверены? Это все бордовые шторы… поэтому он выглядит таким румяным, – слабо пискнула я.
– Почему ты не звонишь доктору, Жизель? – Лицо Мамули прекрасно выражало мои собственные чувства. – Не думай, что я слишком много на себя беру, но в такой момент ребенку нужна его мать. Будет лучше, если ты позвонишь еще и Исааку.
Доктор Мелроуз взял трубку после второго гудка. В Тоттенхэме никто не ответил.
* * *Врач вынес приговор: заражение крови. Укор в глазах доктора Мелроуза был слабым отражением вины, терзавшей меня. Укладывая в саквояж инструменты, доктор заметил:
– Не сомневаюсь, Элли, что Бен сопротивлялся вызову врача, но вы могли применить ту же тактику, что и он, когда пригласил меня к вам. Если бы этот нарыв вскрыли вовремя, то теперь Бен уже выздоравливал бы. А сейчас его состояние очень серьезно.
– Я понимаю…
– Наша деревенская больница переполнена, иначе я немедленно госпитализировал бы его. Однако, – доктор Мелроуз поджал губы, – я думаю, Элли, вы справитесь, если будете ухаживать за ним вместе с миссис Хаскелл.
– А Бен… выживет?
– Естественно, если не будет осложнений. – Доктор нахлобучил шляпу, похлопал меня по плечу и затопал вниз по лестнице.
Я тащилась следом, едва не наступая ему на пятки. Мне не хотелось, чтобы он уходил. Сверху донесся голос Магдалины:
– Не волнуйтесь, доктор. Я не отойду от моего мальчика ни на секунду, буду ему читать и петь колыбельные.
Впервые за время визита глаза доктора Мелроуза потеплели. Он остановился.
– Только не переусердствуйте, дражайшая! Рекомендую вам прогуливаться по саду два-три раза в день.
– Это не для меня, доктор, – потусторонний голос Мамули дрогнул, – свежий воздух не идет мне на пользу!
* * *Бен был настолько болен, что даже не заметил, как свекровь не только закупорила окно, но и плотно задернула шторы. В комнате горел лишь маленький ночник, и спальня словно преобразилась. Мебель, казалось, выросла в размерах, фазаны на обоях обернулись зловещими грифонами. Магдалина уверяла, что воздух вовсе не спертый – из дымохода, дескать, очень даже сквозит.
Остаток той жуткой ночи Бен метался в беспокойном сне, сбрасывая одеяла и зарываясь лицом в подушки. Каждые полчаса он вскакивал, понося маляра или кляня поваренка. Приходилось успокаивать его, лживым голосом обещая, что открытие «Абигайль» состоится строго по плану.
Каждый раз, когда Бен открывал глаза и устремлял на меня взгляд, мои терзания усиливались. Время от времени я на цыпочках пробиралась за спиной Магдалины и пробовала приоткрыть окно, чтобы Бен не чувствовал себя запертым в картофельном ларе. Я не сражалась за место у подушки Бена, раскаяние отправило меня на галерку. На душе становилось легче, когда Магдалина посылала меня вниз за ячменным отваром с лимоном – для Бена – или за чаем для нас. Возвращаясь, я всякий раз натыкалась на запертую дверь – Магдалина опасалась вторжения Тобиаса. Ожидание, иногда по пять минут, когда она услышит мой стук, начинало раздражать. Хотелось объяснить, что достаточно просто прикрыть дверь, Тобиас пока не научился пользоваться дверными ручками, но ночью и весь долгий день нам хватило забот и без перепалок.
В среду к вечеру температура Бена упала почти до нормальной – антибиотики сделали свое дело. Наведавшись к нам в третий раз за день, доктор Мелроуз похвалил нас всех, но больше всего – себя. А Мамуля объявила промыслом Господним, что мы так и не сумели связаться с Папулей. Не желая портить ее отменное настроение, я решила скрыть, что сегодня утром дозвонилась-таки до свекра и пригласила навестить приболевшего сына и пропавшую жену. Папуля тотчас объявил, что приедет первым же поездом, но я убедила его не пороть горячку: не то бы Бен наверняка подумал, что семья подтягивается к смертному одру.
Наутро в четверг Бен уже сидел, опираясь на подушки. Он ни слова не сказал о нашей размолвке, и я испытывала адские муки, гадая, молчит ли мой бывший муж потому, что: а) наши разногласия померкли перед прочими несчастьями, обрушившимися на нас; б) еще слишком слаб, чтобы обсуждать наш развод; в) его мамочка вечно встревает между нами, то поправляя простыни, то нежно вставляя соломинку Бену в рот, чтобы малыш мог насладиться ячменным отваром, не поднимая головы.
И разумеется, Бен страшно тревожился по поводу открытия «Абигайль» – до премьеры оставалось всего тридцать шесть часов!
– Знаю, сынок, ты меня не послушаешь, – Магдалина согнула соломинку, чтобы Бену было легче глотать, – но я всегда говорю, что еда может быть вкусной без всяких выкрутасов. Положись на свою мамулю. Я наделаю бутербродов со шпротным паштетом, купим картофельных чипсов…
Я бросилась Бену на выручку:
– Это было бы замечательно, Магдалина! Но ведь есть Фредди! Надо дать ему шанс проявить себя!
– Элли права, Мамуля, – Бен обессиленно откинулся на подушки. – У нас нет другого выбора, – добавил он мрачно.
* * *8.00. Я вызвала Фредди в кухню и объявила ему, что из статиста он в одночасье превратился в звезду и должен сыграть главную роль.
– Элли, поверь, я всем сердцем рад бы помочь, но я сам на краю могилы…
Я поставила поднос с грязной посудой на край мойки и стала выгружать тарелки.
