Русский вечер - Нина Матвеевна Соротокина
А Вероника?.. Шустрая дама, ничего не скажешь. Иные в ее возрасте существуют на обочине жизни, им хорошо и покойно, а Вероника — как головешка в потухшем кострище. Кругом одни черные угли, только останки обугленного поленца тихо тлеют, а потом вдруг дунет ветерок, оно и вспыхнет ярко в ночи, привлекая к себе внимание случайных прохожих, ну и слабых мотыльков, конечно.
Вероника в заточении вела себя на первый взгляд беспечно, но на самом деле ощущала себя человеком, который находится в нужном месте в нужное время. Никакого нытья, никаких жалоб, ровное, доброжелательное отношение к страдальцам Наде и Игорю и явный нескрываемый интерес к тюремщику Лаврику. И что уж совсем удивительно, Лаврик откликнулся на ее внимание.
— Попей, баушка, чайку. Я свежего заварил, — бурчал Лаврик и ставил перед Вероникой эмалированную дымящуюся кружку.
Случалось, и пряник приносил или печенье в пачке и все извинялся, что слишком сильно саданул «баушку» по башке. После чая они негромко беседовали, получая от разговора явный взаимный интерес. Что они обсуждали? Собачий вопрос. У этого бугая с мрачным взором, круглыми, как чайник, кулачищами и тридцатью словами словарного запаса, из которых тридцать процентов занимал мат, было в жизни две привязанности — любовь к брату, который отбыл за бугор под фамилией Петрушевский, и любовь к доберману Верному. Из-за постоянной занятости Лаврик почти не бывал дома, с доберманом гуляла соседка. Как было в этой ситуации не понять переживания плененной Вероники по поводу брошенной Муси!
Михай захаживал в подвал по десять раз на день.
— Не верю я, Игорек, что ты не можешь расшифровать диск. Наверняка у тебя есть ключ.
— Не могу найти нужного файла, — уверенно врал Игорь. — Боюсь, что он в в другом компьютере.
— Даю тебе еще день. А то ведь мы найдем человека, который нам это послание прочитает. А ты в новом раскладе будешь не нужен.
Леопольд Степанович тоже нервничал. Больше всего на свете он не любил мокрые дела, а Михай, как на грех, подобрал компанию, которая работает словно начерно, спустя рукава. Напортачит, а потом приходится неминуемо вычеркивать, вычеркивать… людей из жизни.
Лаврик с напарником получили серьезный нагоняй от начальства — так бестолково провести простейшую операцию! Но отбрехиваться было легко, потому что в ругани Михая и Леопольда Степановича не было единообразия. Не договорились заранее, носороги, вот и дул теперь каждый в свою дуду. Михай пенял Лаврику, что тот не привез с собой передатчицу конверта.
— Хватать ее надо было за белы руки и везти в Бирюлевские сады. Мы бы здесь с ней на месте разобрались. С ветхой старухой не совладал!
— Не мог я ее в машину запихнуть, там овчарка была с меня ростом.
— Старушка что же, с волкодавом на встречу пришла?
— А я знаю? Не было мне там времени соображать! Какие-то люди вышли из подъезда. Если б не они, я бы старуху уболтал, мол, сколько можно ждать, садись скорей в машину. Она бы и пикнуть не успела. Но собаки не люди. Они опасность раньше нас чувствуют. Овчарка мне прямо в глаза смотрела, и шерсть на загривке дыбом. Здесь надо было сматываться, и чем быстрей, тем лучше.
— Что же ты, остолоп, перестрелку затеял?
— Какая перестрелка? Пальнул раз «жука» по шине, вот и весь базар. Их там целая шайка!
— Трусоват ты, Лаврик, вот что, — подытожил Михай, а Леопольд Степанович, доселе молчавший, повел разговор в другом направлении:
— С «жуком» мне все ясно. Правильно, что не дал им увязаться за собой. Но какого черта ты с собой Надежду с ее дурацкой родственницей приволок? Тебе что было велено? Привезти сюда подателя конверта, а с Надеждой разобраться на месте. И вообще лучше было бы оставить ее на квартире до дальнейших распоряжений.
Вот здесь Лаврик признал без разговоров — виновен. На него свалилось вдруг столько неучтенных положений, что он растерялся. Во-первых, болтливая старуха в доме. Что с ней делать? Она явно подмяла под себя Надьку, и того гляди обе в милицию побегут. Их вдвоем на свободе оставлять было никак нельзя, потому Лаврик и привез с собой весь улов — пусть с ними умные люди разбираются. А теперь Леопольд Степанович очень злится, что привезли лишнюю старуху, чем поставили всю операцию на грань срыва.
— Надежду хоть запугать можно, а старуха совершеннейшая дура. У нее язык что помело! Ты это понимаешь? Ну и что теперь с ними прикажешь делать?
— Да пусть в подвале посидят. Едят они мало. Не обеднеем. Ну а дальше — как дело пойдет.
Ясность во все эти вопросы внес итальянец Сержио. На этот раз, хотя сообщение было просто фантастическим, Леопольд Степанович поверил в него сразу. Оказывается, захваченная в заложники старуха, как сообщил Сержио, Вероника Викторовна Желткова, является жительницей Москвы, и Саратов здесь совершенно ни при чем. Более того, эта ничья тетка и была доверенным лицом Фриско.
Веронику допросили. Она не лукавя ответила на все вопросы. А что ей лукавить? Мужчина в аэропорту попросил, и она исполнила его просьбу. А что не сразу конверт передала, так потому что телефон потеряла. Потеряла, а потом нашла. Помянули во время допроса и Яну Павловну. Вероника сказала, что уж ее-то племянница здесь совершенно ни при чем. В этом и был Вероникин прокол. Родственники старухи, с точки зрения Сержио, опасности не представляли, они не знают, где содержится Вероника, и выхода на туристический синдикат не имеют. Но сама старуха лжива, опасна, и на слово ей верить нельзя.
Веронику вернули в подвал, а дальше состоялся хороший мужской разговор, де, что с этой сумасшедшей делать? Предложения высказывались самые разные, но как-то все сходились в одном — достаточно Вероника Желткова пожила на этом свете, пора и честь знать.
Допрос происходил тридцатого мая. Вечером этого же дня Лаврик опять принес Веронике свежезаваренного чайку. На этот раз он не говорил с
