Максим Кантор - Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова.
— Так часто бывает, — согласился Татарников. — В целом явление положительное, а некоторые детали отрицательные.
— Я это именно в виду и имел.
— Например, человек в целом вам нравится, а его шляпа не нравится. Или картина вам нравится, а рама не нравится. Правильно я вас понимаю?
— Ну, в целом, — сказал Гена, — я как раз к этому и веду. Жизнь, в общем-то, у нас веселая. Хорошая жизнь стала. Но есть и неприятные моменты.
— Хорошо, что основа жизни вам нравится.
— Ну еще бы, — сказал Гена и проглотил кусок. — Это самое главное.
— Давайте тогда назовем это главное в нашей жизни, то, что нам нравится безоговорочно. Это ведь очень важно для поднятия настроения.
— Ничего нет проще. Надо так вот именно и сказать себе: я сейчас сформулирую самое главное, что есть в нашей жизни, ее положительную основу. Пожалуйста, нетрудно. Главное то, что у нас демократия. Люди стали свободными. Они сами хозяева своей судьбы. Их никто не угнетает, им не отдают глупых приказов. Люди работают, и их труд достойно оплачивается. Унизительной уравниловки больше нет. Вот, пожалуй, и все. Главное, подчеркиваю, это свобода!
— Прекрасный ответ! В самом деле, если есть свобода, можно быть оптимистом. Потому что ничего лучше этого в жизни и быть не может, не правда ли? Мы все ненавидим рабство. Не так ли? Это унизительно, оскорбительно. А свободу все любят.
— Вот видите, как все просто, Сергей Ильич. Улыбайтесь!
— Свобода — это когда каждый говорит что думает, выражает свое мнение открыто, выбирает главу государства своей собственной волей; одним словом, это состояние социума мы и называем «гражданским обществом». Это общество равных, в котором каждый свободен.
— Видите, вы и сами сказали неплохо. Торт теперь поешьте.
— В обществе равных все относятся друг к другу с уважением, видят в человеке не средство для достижения своих целей — а равного себе гражданина. В философском аспекте термин «свобода» можно осмыслять по-разному. Но в общественном применении принципа свободы главное — это отсутствие угнетения одного человека другим. Мы все равны перед законом, друг перед другом, и права и обязанности у нас общие. Я правильно трактую социальное применение слова «свобода»?
— Правильно, — сказал я. — И можно только Бога благодарить, что времена социализма прошли! Жили мы в лагере, в тюрьме народов жили! А теперь свобода!
— Вам все понятно, Сергей Ильич? Вы с нами согласны, надеюсь? — сказал Гена.
— Итак, с основным хорошим свойством нашей жизни мы разобрались. Конечно, есть много и другого хорошего, но мы назвали главное. И это мне теперь стало совершенно понятно, — сказал Татарников. — Но давайте уж договорим до конца, чтобы не оставлять ничего на потом. Давайте обозначим плохое в нашей жизни. Какие моменты вам неприятны, не уточните?
— Главное — все свободны. Остальное детали. — И я с этим совершенно не спорю. Вы меня убедили. Я на вашей стороне всецело. Но вы и сами сказали про отдельные недостатки. Они всетаки есть?
— Ну, не всё я вижу в розовом свете. Есть, конечно, недостатки.
— Не скажете, какие? Я понимаю, что достоинств гораздо больше. Но все-таки уточните, какие есть недостатки.
— Пожалуйста, назову. Секретов нет. Воруют, например, много. Взять такого вот Бабицкого! Ведь ворюга несусветный! И взятки еще берут. Очень много денег в стране уходит на взятки. Коррупция имеется. Это мне не нравится.
— Разумеется, это понравиться не может. И много воруют?
Гена прикрыл глаза и развел руками.
— Очень много, Сергей Ильич. Так много, что вы даже представить не можете.
— Ну все-таки. Наверное, много тысяч, да?
— Да Господь с вами, Сергей Ильич! Святая вы простота! Какие там тысячи! Ради тысячи никто сегодня со стула не встанет!
— Неужели миллионы крадут?
— Да что вы говорите?! Какие еще миллионы?! Кому сегодня нужны миллионы! Миллиарды воруют! Много миллиардов.
— Быть не может! И много миллиардов уже украли?
— Не сосчитать. Думаю, тысячу миллиардов минимум за последние двадцать лет украли. Думаю, никак не меньше.
— Вот это сумма! Даже и вообразить трудно. Вы не ошибаетесь?
— Так это ж просто посчитать! Каждая госкорпорация за последние лет десять украла по сто миллиардов в среднем. А их у нас восемь. Вот вам восемьсот миллиардов. И Стабфонд своровали, миллиардов четыреста. А еще каждый из богачей миллиардов по десять хапнул. А их, скажем, человек сто. Нет, тысяча миллиардов — это мало. Тричетыре тысячи миллиардов, не меньше.
— А куда ж их дели? Такие деньжищи надо же куда-то деть.
— Куда-куда. Нашли куда. Дачи себе построили, корабли, яхты. У одного вообще четыре яхты по двести метров длиной. И на каждой двести человек матросов. Самолеты частные купили. Виллы на море завели. Дворцы воздвигли. Сами не знаете, что ли! Совсем газет не читаете?
— Представьте, читаю крайне редко. Недолюбливаю я наши газеты. И чем, знаете ли, интеллигентней орган печати, тем почему-то отвратительней. Нет, я мало что из новостей знаю. Я просто теряюсь в предположениях, на что можно истратить тысячи миллиардов. Можно, полагаю, построить много больниц, домов для бедных, проложить дороги в непроходимых местностях, построить города в тайге, победить плохой климат. Это очень большие деньги.
— Ну вы загнули, Сергей Ильич! Кто же на все это свои деньги тратить станет!
— Если я вас правильно понял, эти деньги не вполне принадлежат тем, у кого они сейчас находятся. Деньги эти, говорите вы, ворованные.
— Ворованные, — согласился Гена Чухонцев. — Все эти деньги краденые.
— Скажите, пожалуйста, правильно я понимаю, что миллиард долларов в нашем отечестве честным путем заработать нельзя?
— Правильно, — сказал Гена с сердцем. — Как его заработать? Конечно, если уже есть у тебя миллионов двадцать, наверное, можно как-нибудь наладить добычу нефти. Только откуда их взять, эти двадцать миллионов? И как тебя подпустят к этой добыче? Ведь все месторождения давно раздали верным людям, назначили у нас миллиардеров.
— Тысячу, наверное, еще можно заработать, — продолжал фантазировать Татарников. — Или, допустим, миллион, верно? А миллиард честным путем очень непросто заработать, так ведь?
— Именно так.
— Но тот, у кого есть один миллион, и тот, у кого есть один миллиард, находятся в неравных условиях, не правда ли? Тот, у кого миллиард, в нашем обществе главнее. У нас ведь теперь капиталистическое общество, не социалистическое. И тот, у кого больше денег, обладает и большей властью, большими возможностями, большей силой среди людей. Я не ошибаюсь?
— Зачем вы такие наивные вопросы задаете? Нарочно?
— Просто не хочу ничего упустить. Боюсь утверждать что-либо голословно.
— Да, разумеется, так и есть. Тот, у кого миллиард, имеет больше силы и власти, чем тот, у кого миллион.
— У такого богача, думаю, есть охрана, средства влияния на публику, связи с политиками. Он может, например, купить газету. Или телевизионный канал. Или иметь телохранителей. Правда?
— Еще бы!
— Человек, который обладает столь большими деньгами, будет всегда желанным гостем в музеях и галереях. Он сможет покупать произведения искусства, даже сможет построить новый музей. Если пожелает, конечно.
— Они так и делают.
— И он сможет поощрять тех, кто ему нравится, поддерживать их финансово. Например, понравится ему какой-нибудь интеллигент, а он ему денег даст. Ведь так?
— Ну еще бы. Так именно и происходит.
— А скажите мне, если уж мы заговорили об искусстве, обществе, вкусах людей. Поддержка деньгами и влиянием — она дает возможность развиваться тому, что поддерживают, а другому — тому, что не поддерживают, — развиваться не помогает. Я правильно понимаю? Поправьте, если ошибаюсь.
— Вы опять нарочно глупости спрашиваете. Да, это совершенно правильно. Тот, кого поддерживают, идет вверх, а тот, кого не поддерживают, катится вниз.
— Например, если миллиардер поддерживает одного журналиста, а не поддерживает другого, успеха и известности скорее добьется первый, чем второй.
— Само собой.
— И люди, то есть общество, будут хорошо знать того, кого поддерживает миллиардер, а того, кого он не поддерживает, знать будут хуже.
— Так и происходит.
— То есть богатый человек сможет формировать то, что мы называем общественными вкусами и общественными взглядами. Это так?
— Да, так.
— А те, кого уже поддержал миллиардер, сами, в свою очередь, смогут кого-то поощрять, используя свой авторитет. Так ведь и происходит формирование общественных пристрастий. Вырабатывается коллективное мнение, не так ли?
— Так и происходит. Те, кто уже замечен обществом, сами получают возможность указать на других, чтобы и тех заметили.
— Эта должность в области искусств называется кураторством, в бизнесе — менеджментом. То есть формируется класс управленцев общественными пристрастиями, класс вожатых.
