Иоанна Хмелевская - Крокодил из страны Шарлотты
– Рассчитывала, что кто-то их найдет. Не могла же она постоянно говорить на эту тему, один раз уже упоминала о них перед микрофоном. Боялась, что наведет на след. Вообще всего боялась.
– И потому несла по телефону всякую чушь… Погоди, а может, не только чушь?
– То есть? – насторожилась я, тем более что в голове у меня как будто начало проясняться.
– Мне кажется… – Дьявол наморщил лоб. – Мне кажется, ты сказала что-то очень странное. Постой-ка… Сначала спросила, не хлебнула ли она лишку, потом сказала что-то совсем уж непонятное. Дай бог памяти… «топотала ногами»!
Топотала ногами!
Тут у меня в голове окончательно прояснилось.
– Знаю! – завопила я. – Она мне велела после ее смерти взять себе что-то на память. Ну конечно, что-то очень важное! Господи, что именно?
– Как, ты не знаешь?
– Понятия не имею. Помнится, она сказала: «Возьми себе то, за что ты бралась после визита к благодетелям». Потом добавила: «И топотала ногами». Вот и пойми, что это значит!
– Вспоминай! Ты же всегда похвалялась своей памятью. Все мои грешки помнишь наперечет.
– Твои грешки увековечены в ней как на скрижалях. Погоди, не сбивай меня.
Я закрыла глаза. И сразу передо мной предстала просторная, с амбар, столовая, стол на двадцать четыре персоны, маленький столик, кресла, серебряный подсвечник, серебряный кофейник, чашки королевского фарфора и к ним одна серебряная ложечка. Хозяева пили кофе без сахара и постоянно забывали о ложечках. На столике возвышались бутылка виски, бутылка коньяка и содовая…
Я открыла глаза и простонала:
– Боже, а перед тем мы пили рябиновку!
– Алкоголички! – брюзгливо фыркнул Дьявол.
Я снова закрыла глаза. Все верно, перед тем прикончили у себя наверху бутылку рябиновки – Алиции дали прибавку к жалованью, а у меня дела были хоть плачь, вот мы и разряжались от полноты чувств. На комоде, создавая атмосферу, горели три красивые красные свечи. На последней рюмке рябиновки компанию нам составила дочь хозяев – она пришла нас пригласить вниз, на кофе. Помнится, я положила себе в чашку кусок сахара и стала поспешно размешивать, чтобы потом деликатно, не привлекая внимания, передать Алиции единственную ложечку.
– Чего ты так скрипишь? – зашипела на меня Алиция по-польски, не меняя светского выражения лица.
– У меня глисты, – машинально парировала я, тоже лучась аристократической улыбкой. И сунула ей под столом ложечку.
Вместе с рябиновкой в меня влилась молодецкая бодрость духа. Я с нетерпением вслушивалась в ее болтовню с хозяином дома о погоде, поскольку мне надо было обсудить с ним совсем другой вопрос, неизмеримо важнее. Наконец воспользовалась паузой, когда он стал наполнять рюмки.
– Алиция, если ты немедленно не переведешь разговор в нужное русло, я начну петь, – пригрозила я и торжественно добавила: – Ибо польская народная песня неукротимо рвется у меня из глубин.
– Так! – благовоспитанно осклабилась Алиция. – Из каких таких глубин?
– Из глубин души, сердца, легких.
Разговор катился одновременно на четырех языках. На немецком, английском, французском и датском. В последнем вот это самое «так» всегда оказывалось для меня камнем преткновения. До сих пор, как заслышу, вздрагиваю и начинаю мучительно соображать, то ли мне по-польски сказали «да», то ли на датском «спасибо».
После такой угрозы Алиция поскорей перевела беседу на интересующую меня тему и затем, сократив визит до минимума, потащила меня наверх. Результат разговора оказался самым утешительным, красивые свечи на комоде продолжали красиво гореть, и Алиция извлекла из шкафчика бутылку «Соплицы».
– За наше, стало быть, здоровье! – удовлетворенно провозгласила она.
Родимая народная песня уже неудержимо рвалась из моей груди, и после наполовину опустошенной бутылки мы таки ее грянули. Но не хватающую за сердце «Гораль, небось тебе жаль», а плясовую, как того требовал текущий момент.
В своем воображении я увидела Алицию как живую: вот она самозабвенно притопывает в танце, а потом со стоном хватается за ногу, попытавшись продемонстрировать, как в польском обереке полагается припадать на одно колено. В результате финал плясовой я исполняла соло.
– Потише! – взывала Алиция, рыдая от смеха. – Не топочи так!
Топотала ногами!!! Что-то я еще отплясывала и топотала ногами! Ну конечно, испанские народные танцы! Кастаньеты! Любимые ее кастаньеты! Я бралась за них и топотала ногами!!!
– Знаю! – закричала я, срываясь с места. – Знаю, о чем речь! Как я могла забыть, ведь они висели на стене!
– Что висело на стене? Говори, не тяни!
Взволнованная до глубины души, я готова была сию минуту лететь за завещанным мне наследством.
– Кастаньеты! Помнишь? Они висели на стене над той надписью. Подарок, Алиция очень ими дорожила и всегда возила с собой. Надо их сейчас же забрать!
– Остынь, куда тебя несет на ночь глядя? Квартира опечатана, завтра возьмем.
– Погоди, – забеспокоилась я. – Надо это дело обговорить с сестрой. Она ведь наследница…
И только тут до Дьявола наконец дошло.
– С ума сошла, – всполошился он. – Не хочешь ли ты сказать, что она спрятала план в кастаньетах? Чушь, это же два цельных куска.
– Цельные, не цельные, какая разница? Факт тот, что Алиция наказала мне их забрать, – значит, не без причины. Завтра же иду к майору за разрешением. И к сестре зайду – я человек честный.
Дьявол насупился, всем своим видом выражая неодобрение.
– Я тут пытаюсь разобраться с тобой в серьезном вопросе, а ты мне дуришь голову какими-то кастаньетами. Верю, Алиция тебе их завещала. Раз не могла на них надышаться, кому бы отдала, как не ближайшей подруге. Но это еще ничего не значит.
– Не противоречь сам себе, минуту назад ты уверял, что в такой ситуации она могла упоминать только о самом важном.
– Ну и в самое важное затесался один пустячок, она ведь тоже человек. Лучше вспоминай дальше.
– Это должен быть маленький клочок бумажки, – задумчиво тянула я свое.
– С чего ты взяла?
Я очнулась и посмотрела на него. И правда, с чего я взяла? Из письма Алиции к Лешеку. Стоп, этого говорить нельзя.
– А ты что думаешь, такая информация будет написана аршинными буквами на уличной афише? Нет, это крошечный клочок, и кастаньеты тут очень даже годятся. Если не в них, тогда я ничем помочь не могу, ищите ветра в поле.
На следующий день Дьявол, хоть и упорствовал в своем неверии, все-таки изволил сопроводить меня к майору. Тот оказался таким же фомой неверующим, но согласился наведаться с нами на квартиру Алиции. Кастаньеты висели на своем месте, мне даже разрешили взять их в руки. Я внимательно оглядела их. Бог весть в который раз, потому как в Копенгагене они мне мозолили глаза каждый день. И не только глаза. Висели так по-дурацки, что, как только садишься за стол, они тебе елозят по башке. Я осмотрела их так и эдак, постучала ими…
Никаких следов манипуляции. Все такие же глянцево-черные, соединенные красным шнурком. Я сразу пала духом – почему-то казалось, что на глянце непременно должна быть какая-то метина, знак, или обнаружится что-то, вплетенное в шнурок. Наверно, меня сбили с толку ассоциации с узелковой письменностью инков – немудрено при такой-то сумятице в голове.
Майор с Дьяволом тоже удостоили кастаньеты самого пристального внимания. Обнюхали, обстукали ногтем, разве что на зуб не попробовали.
– Ничего не вижу, – вздохнул майор.
– Да ерунда все это, – раздраженно буркнул Дьявол. – Пан майор, у нее уже навязчивый бред. Можно, конечно, отослать в Институт криминалистики, но какой смысл.
– Я того же мнения, но почему бы не отослать, – заколебался майор. – Вот только что мы им рекомендуем искать? Они могут определить, скажем, химический состав пластмассы…
Все это время я стояла рядом, но мысли мои витали в самых разных местах. Куда еще она могла воткнуть клочок бумаги? Да куда угодно. Могла промыть рейсфедер от туши и воткнуть в него. Могла налепить под стельку в старой туфле. Могла засунуть в тюбик от помады. Да, но тогда сказала бы по телефону, что я могу взять на память ее чертежный прибор, ее любимые туфли, ее помаду… А сказала о кастаньетах…
– Пусть она их себе забирает и рассматривает хоть до Страшного суда, – махнул рукой Дьявол.
– За твои грешки, прошлые и будущие, Бог покарал тебя уже заранее, лишив смекалки, – вдохновленная свыше, возгласила я. – Пан майор, дайте-ка мне эту вещицу. Я верю в гений своей подруги, у которой под рукой не было Института криминалистики со всеми его чудесами техники. Думайте как хотите, посмотрим, чья возьмет. Можно мне пройти в ванную?
– Пожалуйста, – пожал плечами майор.
Я взяла кастаньеты и удалилась в ванную, осененная неким воспоминанием. Как-то раз, когда я вернулась с работы, Алиция встретила меня оригинальной новостью.
