Дарья Донцова - 13 несчастий Геракла
– При чем тут деньги, – пожал я плечами, – паспорт копейки стоит.
– Зато ходить за ним год будешь, – словоохотливо поддержала беседу толстуха, – сначала намаешься бумажки собирать, потом опухнешь ждать, пока выпишут. То у них все больны, то бланки кончились, то еще какой геморрой. А вон, видишь, черненькая бабенка выходит из кабинета Степана?
– Да.
– И паспорт в руке.
– Повезло ей, все позади.
Толстуха засмеялась:
– Она тут, у окна, стояла, все бумажками шуршала. У меня документы забрали, и вот уже пятый раз за готовым прихожу, а этой сразу дали. Почему?
– Ну, не знаю.
– А! То-то и оно! Денег сунула!
– Взятку! – прозрел я.
– Точно.
– И сколько?
– Да говорят, новый паспорт сто баксов стоит, где их взять?
Я пошел к выходу. Ладно, предприму еще одну попытку честным путем получить документ, но, если и в следующий приход увижу, что Степан Аркадьевич не торопится мне его выдать, заплачу взятку. Ей-богу, собственное здоровье дороже. Больше не могу простаивать в этой очереди.
В доме, где предположительно проживал Бекасов, не работал лифт. Я принялся преодолевать огромные лестничные пролеты. Здание старое, если не сказать старинное, девятая квартира на третьем этаже, но высота потолков в помещениях небось под пять метров. Третий этаж тут соответствует седьмому в блочной новостройке.
Я с трудом взобрался вверх и позвонил. Дверь распахнула совершенно бесплотная девочка лет семи.
– Вам кого? – пропела она чистым голоском.
Я улыбнулся:
– Скажи, ангел, Артем Иванович…
Девчонка не стала дослушивать фразу, она повернулась ко мне спиной и заорала:
– Деда, к тебе аспирант пришел.
В конце длинного широкого коридора распахнулась дверь, и густой бас прогудел:
– Входите, милейший Андрюша, что-то случилось? Вроде мы на завтра договаривались.
Потом в коридоре возникла высокая, подтянутая фигура. Артем Иванович быстрым шагом приблизился. Я изумился: он выглядел лет на сорок.
– Вы ко мне? – удивленно воскликнул он.
Я кивнул.
– Проходите в кабинет, – велел Артем Иванович.
В просторной комнате были плотно задернуты шторы и горела многоламповая люстра. Ее яркий свет заливал книжные полки, забитые томами, стол, на котором громоздились папки и журналы с закладками, кипы газет, стопки рукописей.
Артем Иванович опустился в глубокое кресло и сделал приглашающий жест рукой.
– Прошу вас, любезнейший, что за дело привело вас ко мне? Впрочем, кажется, я догадываюсь. Хотите устроиться соискателем на мою кафедру? Кто вас прислал?
Его лицо было ярко освещено, и я понял, что Бекасову хорошо за шестьдесят. Обманчивое впечатление молодости создают худощавая фигура, быстрые движения и копна темных волос без всякой седины.
– Так вы откуда, милейший? – улыбнулся Артем Иванович. – Не конфузьтесь так, право слово, я не кусаюсь! Всего лишь мирный академик, а не каннибал. Так кто вас прислал?
– Профессор Талызин, – ляпнул я.
Густые брови профессора поехали вверх.
– Кто? – изумленно переспросил он.
– Талызин С.И., – чувствуя себя полным идиотом, ответил я.
– Савелий Иосифович Талызин?! Но этого просто не может быть.
– Почему же?
– Савелий Иосифович скончался… дай бог памяти, кажется, в тысяча девятьсот шестидесятом году. Вы, очевидно, в то время еще были в пеленках, если, впрочем, вообще родились!
– Меня к вам привело это письмо, – ответил я, протягивая бумагу.
Артем Иванович повертел послание.
– Извините, голубчик, ну ничего не понимаю!
– Я – частный детектив.
– Кто? Наемный сыщик? Вроде Эркюля Пуаро? – весело заблестел глазами академик. – Люблю криминальный жанр с молодости. У меня вон в том шкафу одно из лучших в столице собраний полицейских романов. Привозил из всех стран, где бывал. Но сделайте милость, объясните, как к вам попало это письмо.
Я глубоко вздохнул и стал излагать суть дела.
Артем Иванович оказался идеальным слушателем, он ни разу не перебил меня, только изредка кивал головой и кхекал. Когда я иссяк, академик переспросил:
– Значит, я консультировал Кузьминского в пятидесятых годах?
Я кивнул. Ванда Львовна уволилась именно в это время.
Академик встал, подошел к одному из шкафов, распахнул дверцы из темного дерева, передо мной возникли плотные ряды папок.
– Кузьминский, Кузьминский, – бормотал ученый, оглядывая полки, – вот, кажется, нашел!
С видимым усилием он вытащил картонный переплет, сдул с него пыль, положил на стол, раскрыл и воскликнул:
– Конечно! Как я мог забыть! Это же Сережа, сын Петра Фадеевича.
– Точно, – подскочил я, – именно о нем и речь!
– И что вас интересует?
– Почему Петр Фадеевич обратился к вам?
– Ну, батенька, – пробасил Бекасов, – есть такое понятие, как врачебная тайна. Я хоть и не доктор, просто психолог, но тоже не имею права рассказывать о пациентах.
– Речь идет о преступлении, – напомнил я. – Хорошо, тогда я сам скажу. Петр Фадеевич подозревал сына в убийстве своей второй жены Варвары? Спрашивал совета, как поступить с мальчиком?
– Похоже, вы и так все знаете, – пробормотал академик. – Давно дело было, тогда я только начинал практиковать, а Савелий Иосифович, царствие ему небесное, постоянно кого-то присылал. Люди в те времена у нас были темные, при слове «психолог» пугались, массово путали меня с психиатром. Впрочем, и сейчас кое-кто такого же мнения.
Но Петр Фадеевич был другим. Он появился в кабинете Артема Ивановича и спокойно изложил свою далеко не простую семейную историю.
– Жена моя, больная шизофренией, покончила с собой. Возможно ли, что сын повторит ее судьбу? Каким образом можно повлиять на поведение мальчика? – спросил он.
Артем Иванович сразу заподозрил, что отец рассказывает не всю правду, и попросил привести на прием Сережу. Поговорив с подростком, Артем Иванович сказал отцу:
– Мальчику очень хорошо бы пройти с десяток психотерапевтических сеансов.
– Он станет более управляемым и адекватным? – поинтересовался отец.
– Безусловно, – пообещал Бекасов, – ребенка грызет какая-то проблема, нужно помочь ему справиться с ней.
Петр Фадеевич кивнул, Сережа начал ходить к психологу. Это только кажется, что психотерапевтические процедуры простая, легкая болтовня. Специалисту, занимающемуся вашими проблемами, требуется докопаться до их первопричин, порыться в ваших мозгах и вытащить на свет глубоко закопанные внутри подсознания, залитые цементом времени и забытые тайны, о которых совершенно не хочется вспоминать.
– Он не выдержал на восьмом сеансе, – грустно сказал Артем Иванович, – зарыдал и…
Профессор замолчал и начал перекладывать на столе папки.
– Признался?
Артем Иванович кивнул:
– Да. Сначала долго рыдал, потом успокоился и рассказал, что всеми фибрами души ненавидел мачеху и ее дочь. Якобы женщина баловала свою дочку, а его постоянно притесняла, наказывала. Честно говоря, это не походило на правду. Но Сергей – явно выраженный эпилептоидный тип. Подобные люди склонны сильно преувеличивать свои обиды. У всех эпилептоидов фантастическая память. В научной литературе описаны случаи, когда такие люди через двадцать лет встречались со своими «обидчиками» и убивали их. В чистом виде эпилептоиды редкость, впрочем, как и истероиды. Как правило, мы можем говорить только о какой-то доминанте поведения. Так вот, Сережа Кузьминский был редчайшим, ярким представителем аптекарски чистого эпилептоида, да еще с тяжелой наследственностью. Сами понимаете, какая это гремучая смесь…
Он рассказал мне, как пугал Варвару, как радовался, когда понял, что отец считает ее сумасшедшей, как подсовывал ей в чай лекарства, чтобы несчастная получала двойную дозу медикаментов… Ну а потом…
Глава 28
– Просто взял ножницы со стола отца… – прошептал я.
– Такого он не говорил, – осекся Артем Иванович, – и я не скажу. Он клялся мне, что не хотел убивать, вышло все само собой, случайно. А затем начал было пугать Лисочку. Но тут у отца зародились какие-то подозрения, он отправил девочку в детский дом, а Сергея привел ко мне. Очень тяжелый случай. Но мы добились стойких положительных результатов. Сергей адекватно оценил свой поступок и сделал правильные выводы.
– И вы не обратились в милицию? – изумился я.
– Многоуважаемый Иван Павлович, – покачал головой Бекасов, – когда человек приходит ко мне, он вправе надеяться на сохранение тайны. Я бы и с вами не стал беседовать, но той истории уже много лет. Петр Фадеевич давно скончался, мы беседуем об умерших людях.
«Однако Сергей Петрович жив и вполне дееспособен», – чуть было не ляпнул я, но удержался от опрометчивого заявления. В моих интересах, чтобы Бекасов рассказал все, что знает о Кузьминском.
– И больше вы не встречались с Сережей?
