Дарья Донцова - 13 несчастий Геракла
Кое-как запихав назад тряпье, я, прихватив с собой пакет, отправился в свою спальню. Там, развернув плотную бумагу, обнаружил письма, написанные детским, неровным почерком.
«Дорогой папа Петя!
Я живу хорошо, в нашей комнате шесть девочек. Тут кормят три раза в день, дают завтрак, обед и ужин. А конфеты и яблоки не покупают. Пожалуйста, привези мне ирисок. Очень прошу! Может, заберешь меня на каникулы?
Лисочка».«Дорогой папа Петя!
Я живу хорошо и учусь отлично, на одни пятерки, поведение мое примерное. Здесь нас кормят, но конфет не дают, очень хочется шоколадку. Возьми меня домой хоть на недельку, я буду стирать, убирать, готовить.
Лисочка».«Дорогой папа Петя!
Я живу хорошо, нас кормят три раза в день. Может, кто-нибудь привезет мне пряников или печенья? А еще изорвалось платьице, и придется Новый год встречать в драном, новое дадут только весной. Пожалуйста, возьми меня на зимние каникулы, я никогда не буду ругаться с Сережей. Миленький папа Петя, ну пожалуйста, хоть на два денечка. Забери меня отсюда! Я отлично учусь.
Лисочка».«Папочка Петя!
Я живу хорошо. Почему ты не отвечаешь на мои письма? Желаю тебе счастливых первомайских праздников, здоровья и радости. У меня все хорошо, а конфет уже не хочется. Ну пожалуйста, забери меня на лето.
Лисочка».«Уважаемый Петр Фадеевич, пишет Вам директор детского дома имени Надежды Крупской Власихина Антонина Ивановна. Мне кажется, вам следует хотя бы один раз приехать к нам и поговорить с Лисочкой. Девочка очень скучает. В нашем доме много детей, у которых имеются родственники, которые привозят сладости, книги, игрушки, правда, не часто и не всем.
За те два года, что Лисочка живет у нас, вы не написали ей ни одного письма. Если сумеете выкроить время и приехать, ребенок будет счастлив. Если не способны найти пару часов, пришлите ей посылку. Мы не ограничиваем набор еды, только не следует класть рыбные консервы и майонез, лучше пряники, конфеты, печенье. Детей хорошо кормят, но лакомства на столах бывают только на праздники или когда приезжают шефы. Лисочка беспроблемный ребенок, она может стать вашей помощницей по домашнему хозяйству. Девочка отлично учится, ведет общественную работу, она живо интересуется политическими новостями, помогает младшим. Лисочка старшая по спальне. Прилагаю листок успеваемости.
«Русский язык – отлично. Литература – отлично. Математика – хорошо. История – отлично. Иностранный язык – хорошо. Ботаника – отлично. Труд – отлично. Физкультура – отлично. Поведение примерное».
С глубоким уважением А. Власихина».Глава 27
Мне стало очень грустно. Маленькая наивная Лисочка, любимая, балованная мамой девочка, оказавшись в приюте, наверное, заболела от тоски. В детском доме, даже самом хорошем, ребенку не хватает тепла, ласки, сладостей, в конце концов, простых, копеечных карамелек и ирисок, которые можно есть, не считая. Неужели Петр Фадеевич был настолько жесток к девочке? У него же имелся собственный сын! Как правило, мужчины с детьми более мягкосердечны, чем те, у кого их нет.
Я продолжал читать письма. Лисочка прислала их штук тридцать. Потом, наверное, поняла, что у «папы Пети» каменное сердце, и оставила надежду вернуться в семью Кузьминских. Собственно говоря, тут все письма были от девочки, кроме двух: послания от директрисы и еще одной записки.
«Уважаемый Петр Фадеевич,
понимаю ваш страх, но при условии определенной воспитательной методики и неких, очень слабых успокоительных возможно стойкое улучшение. Личностные качества вполне поддаются корректировке. К сожалению, я не являюсь специалистом в области детской психологии, могу посоветовать обратиться к Бекасову Артему Ивановичу, его адрес прилагаю. Пусть вас не смущает молодость психолога, он очень талантливый человек, его ждет яркое будущее.
Профессор Талызин С.И.».Я сложил письма в пакет, поколебался пару минут, затем сунул в свой портфель. Дам завтра почитать Норе, потом верну их на место. Странно, что такой жестокий человек, как Петр Фадеевич, не выбросил письма. Отчего он их хранил?
Утром я встал около десяти и пошел на кухню. Лариса Викторовна топталась у плиты. Увидав меня, она бросила нож, которым резала хлеб, и заголосила:
– Что делать теперь, а?
– Вы о чем? – делано спокойно спросил я.
– Так Сергей Петрович в больнице, – причитала экономка, – а что с похоронами будет? Анну-то упокоить надо! Кларочка, бедная, на тень похожа! Лежит у Беллочки в мансарде.
– У Анны есть муж, – тихо сказал я, – Валерий. Наверное, он уже занялся похоронами.
Лариса всплеснула руками.
– Ой, не знаю! Он утром, как всегда, молчком влез в машину и отбыл, ничего не сказал, ни словечка!
– Значит, сам займется похоронами. – Я попытался успокоить напуганную экономку.
Лариса раскрыла было рот, но тут в кухню вошел садовник.
– С ума сошел, – наскочила она на него, – здесь еду готовят, а он в грязной обуви приперся!
– Так пуговицы отдать, – объяснил мужик, – все погорело, а они остались!
С этими словами он протянул к ней грязную руку и разжал кулак. На широкой ладони лежала куча кругляшков черного цвета.
– Если помыть, – гудел садовник, – вполне еще сгодятся.
– Ступай отсюда, – Лариса замахнулась на него посудным полотенцем, – выкинь дрянь от греха подальше.
– Хорошие же пуговки!
– Давай сюда, – обозлилась экономка, – высыпь на мойку и убирайся с глаз долой!
Садовник, сопя, ссыпал на нержавейку содержимое ладони и, качая головой, исчез.
Лариса Викторовна в сердцах воскликнула:
– Видали дурака?
– Что он сделал не так? – поинтересовался я.
– За каким лешим пуговицы эти приволок! – злилась экономка. – Иван Павлович, сделайте одолжение, вон совочек висит, заметите их на него и в ведро бросьте. Ну не могу я сама это сделать, прямо передергивает.
Я недоуменно глянул на темную кучку.
– Это пуговицы?
– Да.
– Похоже, они обгорели.
– Конечно, – кивнула Лариса, – только такому идиоту, как наш садовник, могла прийти в голову идея отмывать эту гадость! Ясное дело, если платье сожгли, так и пуговицы испорчены.
– Какое платье сожгли? – насторожился я.
– Глафирино, – понизив голос, сообщила экономка, – Сергей Петрович из больницы позвонил и велел: «Ступай в чулан, возьми серое платье и сожги. Уж не знаю, кто в нем по дому ходит, если призрак, то небось постесняется голым бегать».
Выслушав мой рассказ, Нора пришла в возбуждение.
– Вот! Это он! Точно! Почувствовал, что зарвался, и решил уничтожить улику. Но мы тоже не лыком шиты. Ваня, разыщи этого психолога Артема Ивановича, адрес в письме есть. Надо поговорить с ним, с врачом люди бывают откровенны. Если точно убедимся, что именно Сережа убил Варвару, тогда, считай, дело раскрыто!
Я с тоской посмотрел на хозяйку. Порой ее заносит невесть куда. Да этот Артем Иванович небось давно покойник. Хотя вроде в письме говорится, что психолог совсем молодой.
– Езжай к нему, – велела Нора, – немедленно.
Я вышел на улицу и глянул на часы: ровно два. Ну предположим, что Артем Иванович жив, представим, что он не менял местожительства. Кстати, последнее весьма вероятно. Вот Николетта, например, почти пятьдесят лет мирно существует в одной квартире. Улица Пратова находится в центре, это не новостройка. Я обязательно поеду туда, но не сейчас, а вечером, после семи, когда гарантированно застану кого-нибудь дома. Сейчас схожу в милицию, решил я, отдам документы на паспорт.
Вы уже понимаете, что перед дверью с табличкой «Паспортный отдел» вновь толпился народ. Я втиснулся в свободное пространство у окна и вытащил из барсетки томик Макбейна.
Время ползло черепашьим шагом, у меня от духоты заболела голова. Окно и даже форточка тут не открывались, кондиционеров не было и в помине, да еще около меня пристроилась толстуха в цветастом сарафане, от которой одуряюще несло потом. Наконец я вновь оказался перед Степаном Аркадьевичем.
Вяло пошуршав документами, он вздохнул:
– Который раз приходите! Ну нельзя же таким-то безголовым быть.
– Опять чего-то не хватает? – испугался я.
– А то! Где военный билет?
– Вы мне ничего не говорили о нем!
– Снова здорово, – хрюкнул Степан Аркадьевич, – только не надо из меня идиота делать! Несите билет!
– И это будет все?
Начальник кивнул. Я выпал в коридор и трясущимися руками начал запихивать бумажки в папку.
– Отказал вам? – с сочувствием спросила потная толстуха.
Стараясь не дышать глубоко, я ответил:
– Да.
– Эхма, – вздохнула баба, – я тоже который раз хожу, все бедность беспросветная, правительство виновато, лишило нас денег.
