Иоанна Хмелевская - Флоренция — дочь Дьявола

Моника занималась лошадью. Она вытирала её, поила, осматривала её копыта, вытаскивала веточки из гривы.

— Почти шесть часов, — сказала она потрясённо, с благоговейным ужасом. — И ведь выдержала такое и даже не взмокла, совсем свеженькая, и уже отдохнула! Где вы с ней были?!

— Везде, — мрачно ответила я, крутя головой и удивляясь, почему у меня болит даже шея. — Идти я не могла, поэтому мне пришлось на ней ехать. Вернулись мы кружным путём, потому что я боялась бандитов. Это русские были?

— Один русский и два наших, — сообщил Зигмусь, который стоял рядом, опираясь на палку. — Как все произошло? Как вы сумели с ней справиться?

— Она меня любит, — напомнила я им и рассказала все, как было. Они слушали меня с пылающими щеками. Я без малейших претензий смирилась с тем, что они совершенно не оценили моих героических усилий и умилялись исключительно тому, что делала Флоренция.

— Так ведь это почти двадцать километров! — воскликнула Моника. — Господи, какая кобыла! И ей это совсем не повредило, каким чудом?..

— Если бы она не была дочкой Дьявола… — начал Зигмусь с набожным восхищением и осёкся.

Я с трудом повернула к нему голову. Моника недоумевающе посмотрела на него поверх крупа лошади.

— Что? — удивлённо спросила она. Зигмусь словно лишился языка. Он страшно покраснел, замер на месте, пробормотал что-то себе под нос. Потом затравленно огляделся по сторонам, словно искал путь к бегству. Он был страшно смущён и взволнован, казалось, даже просто напуган.

— Дочь Дьявола… — пробормотал он тихонько.

Мы смотрели на него в остолбенелом молчании.

— И сколько это будет продолжаться?! — рычала я в бешенстве, которое только усиливалось от моего плачевного физического состояния. — Что же это такое, чтобы закон был настолько бессилен?! Для чего наша родная исполнительная власть?! Они что, до Страшного Суда будут по нашим головам ходить?! Когда это кончится?!

— Могу тебе искренне сказать: не знаю, — признался удручённый Януш. — Их подержали сорок восемь часов исключительно по нашей частной просьбе, потому что других поводов не было. Мужики подрались, подумаешь! Не удалось подвести даже под нарушение общественного порядка, потому что единственной общественностью там была ты. Ну и сама цель — конокрадство. Если бы они её действительно украли…

— Придурок!! — заорала я на него.

— Я хочу сказать, что тогда их можно было бы обвинить в краже. А намерения доказать невозможно. Этот единственный русский, который был тут с нашими, к имеющимся у нас отпечаткам пальцев не подходит, оружия у него при себе не было…

— Какое счастье!

— Для него тоже. А мы-то уже надеялись… Как ты сегодня себя чувствуешь?

Я только скрипнула зубами. В общем и целом именно так должен себя чувствовать сноп пшеницы после молотилки. Я радовалась, что на скачках перерыв и мне не надо туда ехать, потому что не могло быть и речи о том, чтобы спуститься по лестнице. Я головой ручалась бы, что у меня все кости поломаны. К тому же при попытке надеть туфли я сталкивалась с непреодолимыми трудностями, ведь пальцы только-только начинали заживать. Первый раз в жизни я радовалась, что живу не в огромном дворце.

— Флоренция возвращается, — сказала я сердито. — Не знаю, зачем тащить её в этом фургончике, она пешком прошла бы с песней на устах… Но теперь, черт вас побери, может быть, там будет дополнительно караулить её кто-нибудь, а? Как следует караулить! Когда-то уже поджигали конюшню…

— Дополнительную охрану я тебе могу гарантировать. Но все остальное не ахти…

С остальным Флоренция справилась собственными силами.

Я не вникала в подробности, мне тошно было при одном воспоминании о возможностях негодяев и бессилии закона.

В первый же день после перерыва я пришла и выложила все, что думаю, готовая организовать почти что собственную антимафию. Со мной горячо согласились все.

— Одна лишь есть проблема, — заметил пан Рысь. — Свободного времени много только у пенсионеров постарше, а кто помоложе — те работают. Не знаю, как у них получится битва с бандитами…

— Они могут стрелять, — подсказал Метя.

— А если у них руки трясутся?

— Коварно знакомиться с ними и подсыпать в водку отраву, — посоветовала аристократической внешности пожилая дама, которая сидела за нашими спинами. — Хулигану все равно, кто ему поставит водку — старикан, из которого песок сыплется, или сопляк.

— Это тоже неплохо, — согласился полковник. — Но может быть, этим лучше занялся бы сейм?

— Отравлением негодяев?!

— Нет, изменениями в законе.

— Сейм не может, — сухо сказал кто-то за барьерчиком. — У них куда более важные дела. Должны ли у орла в гербе быть когти, разрешить ли аборты, можно ли расклеивать в городе рекламные плакаты, какую зарплату установить парламентариям, то есть самим себе…

Долго ещё нельзя было ничего разобрать, потому что все говорили одновременно, пытаясь перекричать Друг друга. Соревнование это выиграл Метя, не столько потому, что у него был самый громкий голос, сколько из-за смысла того, что он говорил.

— ..Флоренция не выиграет!

— Почему это не выиграет? — смертельно оскорбилась пани Ада.

Законы и сейм немедленно были забыты. Метя стал центром всеобщего интереса. Он повернулся ко мне.

— Ты сама говоришь! Лошадь после переезда не любит приходить первой, сколько раз я от тебя это слышал, а она что? Только что путешествовала.

— И куда она ездила? — подозрительно спросил тот же голос за барьерчиком. Обладатель голоса сунул морду между цветочными горшками. — Это почему же?

— Если я пришла в себя, так она — тем более, — ответила я ядовито. — На тысячу четыреста скачет, а если бы скакала на десять километров, я тем более была бы уверена в победе. Ей не повредил бы даже уик-энд в Австралии.

— Нет, сомнительно, весьма сомнительно, — поддержал Метю Вальдемар. — Я кое-что слышал от Болека. Говорят, это единственная лошадь, которая куда-то переезжала за время перерыва в сезоне, и ей пришлось почему-то страшно напрягаться, неизвестно, успела ли она отдохнуть.., словом, такие ходят разговоры.

— Иоанне пришлось ещё больше напрягаться, и посмотри, как она замечательно выглядит! — перебила его Мария.

Вальдемар окинул меня критическим взглядом.

— Кажется, на лестнице она все ещё постанывает…

— А какое это имеет отношение к делу? — удивился пан Рысь. — Пани Иоанна, в чем дело?

— Не скажу, — решительно ответила я. — Ни за что. Я на ней ездила.

— Как это, вам позволили?!..

— Да кому там было позволять?! Не злите меня! Там ни одной живой души не было, потому что её преступники решили украсть. Она вернулась в конюшню свеженькая, как жаворонок на небесах, обо мне же лучше не говорить!

Я отказалась сообщить подробности, потому что меня охватывал ужас при одном воспоминании страшных переживаний. Каким чудом я вышла из этого кошмара без стойких травм, я сама не понимала. Наверное, Флоренция как раз отмечала День дружбы с людьми. Зато я потребовала объяснений от Мети: кто это болтал об усталости Флоренции и почему первым должен прийти кто-то, кроме неё?

— Да я вовсе не, говорю, что она не победит, — пошёл Метя на попятный. — Я только говорю, что есть сомнения…

— Это не ты говорил, а Вальдемар!

— А я его поддерживаю! Нет такого закона, что нельзя его поддерживать! А если придёт не она, то Магнолия Капуляса, они все варианты просчитали! Магнолия первая, Флоренция будет второй, Альмина третья, а четвёртый — Марлин Езерняка…

— Одни кобылы? Марлин — самый лучший жеребец!

— Вот он и будет четвёртым…

Когда появились Моника с Гжесем и беззаботно уселись в кресла, громкоговоритель выл, знаменуя старт. Я заволновалась.

— Кто остался в конюшне? — спросила я, перегнувшись за спиной Марии.

— Все, — успокоила меня Моника. — Там Агата, Зигмусь, Марыся. Гжесь хочет вам что-то сказать.

Я бросила взгляд на улыбающегося Гжеся и повернулась к окну.

— Все разговоры после скачки! — категорически ответила я.

В этой первой скачке ничего необыкновенного или подозрительного не произошло. Разумеется, я проиграла, потому что исключительно из личных чувств выбросила из игры лошадь Глебовского. Гжесь в перерыве пересел на место аристократичной пани, которая отправилась в кассы.

— Ну?..

Он наклонился ко мне и зашептал.

— Я должен ввести вас в курс дела, потому что вы можете сделать правильные выводы или разузнать побольше. Мы наверняка знаем, что с одним ломжинцем разговаривал Геннадий…

— Это что за штука такая — Геннадий?

— Русский, как бы вам объяснить.., а, ведь вы же знаете! Муж той девчонки, которая уехала в Германию…

— Как это, он до сих пор за ней не поехал?

— Он не может. Его подкарауливают. Он до смерти напуган. Это правда, что они присвоили выигранные мафией деньги. Они уже с самого начала сезона это вытворяют. Не отсылают деньги шефам, оставляют себе, а теперь шеф приехал и ведёт собственное следствие. Не ради справедливости, а чтобы вернуть себе деньги. Главным образом подозрения падают на дружка этого Геннадия, а не на него самого, хотя именно Геннадий и провернул всю операцию. Добровольно он в своей вине не признается, но боится панически. А дружок мало что знает, но его все время мафиози допрашивает и за горло держит, так что вот-вот мафия сделает правильные выводы. Геннадий и отправился за помощью к ломжинцам. Они хотят устроить пару мошеннических скачек и забрать выигрыш побольше, чтобы реабилитироваться в глазах шефа. Насколько я понял, Геннадий делает вид, что всю прибыль он вложил в надёжные ценности и вот-вот получит их обратно. А фактически ему взять неоткуда. Большую часть денег он отдал жене, она вывезла. У него осталось кот наплакал, надо теперь побольше выиграть…