Нина Васина - Поезд для Анны Карениной
— У меня в кровати… У меня на постели, в моей квартире!.. Я не знаю, что делать!
— У тебя в кровати! — Ева уже кричала. — Дальше!
— У меня в кровати лежит вонючий, скользкий и мокрый кусок дерьма!
— Далила, успокойся, это человеческое дерьмо?
— Да, это скорее всего особь мужского пола, но так воняет и хрипит, я ничего не понимаю!
— Далила, послушай, замолчи и послушай меня. Слушаешь? Выйди на лестничную клетку и посмотри на номер квартиры, в которую ты зашла.
— Умная, да! Я уже пять раз бегала туда-сюда и смотрела на этот номер! Я позвонила соседям, это мои соседи!
— Ты знаешь этого мужчину? Он жив?
— Я его не знаю!.. Хорошо бы перевернуть и рассмотреть, а вообще он кашляет и матерится! Что мне делать? Только не говори, что надо вызвать милицию!
— Далила, вызови милицию, я сейчас приеду.
— Разговаривай сама со своей милицией, чтоб ее черти побрали!
Ева удивленно услышала, как кто-то рядом с Далилой говорит басом, потом в трубку выдохнули и сочный мужской голос сказал: «Алло, капитан милиции Окуркин».
Капитан Окуркин без всякого выражения сообщил, что лежащий на кровати гражданки Мисявичус неизвестный мужчина знает гражданку Мисявичус по имени, называет ее ласково «сердце мое» все время, пока не кашляет. Документов при нем не обнаружено, а вот нервозность гражданки Мисявичус капитану Окуркину непонятна. Дверь вышеназванной гражданки не имеет никаких намеков на взлом, в квартире ничего не повреждено, а что неизвестный издает непотребный запах, так если все жильцы охраняемого им сектора будут вызывать милицию каждый раз, когда в их постели укакается и сблюет мужчина!..
Ева уже выбегала из квартиры, прихватив сумочку с ключами от машины и деньгами.
— Ева! — крикнул с балкона Илия. — Муся ушла гулять. Если не вернется через час, я позвоню, объявим всесоюзный розыск!
— Я тебе говорила — не давай ей денег! — кричала Ева уже от машины. — Я ее вчера возила гулять!
— Конечно, — бормотал худой и длинный подросток, закрывая балконную дверь и задергивая занавески, — не давай. Знала бы, что она делает, когда ей денег на прогулку не дают.
Когда в прошлый раз Мусе не дали денег на прогулку, мороженое и зоопарк, она пела час в переходе метро, пристроившись к безногому инвалиду с баяном. Часа пения ей хватило на зоопарк, мороженое, воздушный голубой платочек и две иностранные конфеты в труднораздираемой упаковке.
— Я набрала ванну, — сказала Далила, сидя на лестнице у своей двери.
— «Скорую» вызывала? — Ева подняла рукой лицо Далилы за подбородок, нашла перепуганные глаза.
— Вызывала…
— Ну и?
— Воспаление легких. Бронхит. Подозрение на туберкулез. Истощение. Асфиксия кишечника. Чесотка и вши. Меня называет дочкой, красавицей, сердцем, цветочком, душечкой и золотой пчелкой.
— Пошли, — тащила ее за руку Ева, — почему его «скорая» не забрала?
— Они сказали, как мне не стыдно, сказали, что в больницах нет мест, что стариков все бросают умирать, сказали, что меня надо под суд отдать за то, что я довела до такого, и спросили, умею ли я делать уколы.
— А ты что? — Ева толкнула от себя дверь в комнату, откуда особенно сильно воняло.
— Я сказала, что умею. — Далила выглядела покорной и несчастной.
— Бери за простыню покрепче. — Ева спокойно наклонилась, захватывая концы простыни, над воняющим человеком в плаще. С длинными волосами и бородой, он неподвижно лежал на кровати и тяжело дышал. Далила отворачивала голову, сглатывая тошноту.
Они протащили тяжелую ношу по коридору, подняли над ванной и бросили в воду с пеной, заливая пол.
Ножницы, — сказала Ева.
В номере Димы Куницына провели тщательный и не особо аккуратный обыск. Номер Хрустова не трогали. На вопрос Хрустова, не пора ли уже приобрести оружие, Дима отрицательно покачал головой.
— Вот твой номер отшмонают, тогда приобретешь. Ее муж еще ничего толком не понял. Я скажу, когда пора.
Ева разрезала одежду на мокнущем в ванне мужчине. Далила помогла вытащить его тело из лохмотьев. Тело было белым, почти безволосым и очень худым. Каждые тридцать секунд оно содрогалось в утомительных попытках прокашляться. Ева вздохнула и взяла в руку длинную прядь волос. Далила выгребала то, что было одеждой, в помойное ведро. Они стояли уже совершенно мокрые, в голубоватой воде перед ними плавало странное существо, напоминающее дистрофично-го снежного человека, — огромные руки и ступни, косматая заросшая голова. Ева отрезала первую прядь. Мужчина вдруг открыл глаза и совершенно осмысленно осмотрел склонившиеся над ним два женских лица. На Еву он таращился с испугом, а Далилу словно узнал, обрадовался и сказал: «Милая».
— Ты все-таки вспоминай, не расслабляйся! Родственник из Урюпинска, знакомый пациент с нарушенной психикой, брат-близнец? — Ева отстригала волосы от самых корней. — Почему это ты — милая, а я нет?
— Замолчи. Я уже сказала, что не знаю этого человека.
— Подожди, мы его обстрижем, высушим, тогда и будешь так категорично заявлять.
— Я думаю, — задумалась Далила, — вдруг это Ангел Кумус сделал себе пластическую операцию…
— Не расслабляйся. Ты Ангела, как сейчас помню, из ванной на руках вынесла. А этот дядя очень длинный, видишь, как у него коленки торчат! И руки. Огромные руки. Кумус был поизящней.
— Знаешь что! Ты у нас специалист. Ну-ка определи побыстрей, кто это такой и что он делает в моей квартире!
— Стели простыню на полу в коридоре. Приготовь место. Я приступаю к бороде. — Ева стряхивала с ладоней мокрые длинные пряди. — Вытащим в коридор и замотаем в простыню.
Сначала они уронили мужика в воду, уже почти вытащив его. Отдышались, сидя на краю ванны и глядя друг на друга. Первой улыбнулась Ева. Далила ответила на ее улыбку, но отвернулась и махнула рукой. Через несколько секунд они хохотали, совершенно мокрые и уставшие.
Далила показала жестом, что все, хватит, — выставила перед Евой ладони, перестала смеяться и подхватила ноги мужчины за щиколотки. Ева просунула руки ему под мышки. Мужчина застонал.
Они опять бросили его, тяжелого и скользкого, в воду. Озабоченно осмотрели.
— У тебя что, ни одного мужика нет на примете? — Далила мыла руки под краном. — А лучше — двух. Например, твой муж. Позвони, пусть приедет и поможет вытащить.
— Слушай, а пусть живет здесь, в ванне. Будешь подливать ему теплой водички. Кстати, в таких случаях зовут соседей.
— Нет, — сказала Далила, — не могу, я и так их перепугала. Сначала спрашивала, живу ли я здесь, узнают ли они меня. Потом кричала, что в моей постели изгаженный мужчина. Теперь пойду и позову голого мужика из ванны вытащить, да?
— У меня есть одна мысль, — задумчиво сказала Ева, вытирая руки и направляясь к телефону.
— Два мужика лучше! — крикнула Далила из кухни. Она разбивала ампулы с лекарством и набирала шприц.
Во Владивостоке шел дождь. Дима сказал, что это не дождь, а тропический ливень. Хрустов смотрел в окно: по стеклу стекали струи воды, ему вспомнилась мокрая стамбульская зима, сильный дождь, он — в машине едет по городу за двумя женщинами и прослушивает их, и вдруг — на грани воображения и реальности — темные тяжелые волосы прохладным крылом по щеке и губам. А ведь она в его квартире не распускала волосы. Они были стянуты. Назад, он это точно помнит.
— Женщину вспомнил? — спросил Дима. Он видел лицо Хрустова в зеркале, пока завязывал галстук.
— Я не люблю дождь.
— И я не люблю. Я люблю жару и открытое пространство. Ну что, готов?
— Какие-нибудь конкретные указания будут? — поинтересовался Хрустов, запирая дверь номера.
Просто будь рядом.
В районном отделении милиции Западного округа Москвы полтора десятка футбольных фанатов сидели на скамейках, на полу, плевались, ругались матом и иногда вдруг начинали дружно и громко петь. Один наряд выехал снимать самоубийцу, который стоял на крыше шестнадца-тиэтажки и ждал чего-то. Другой — на звонок о стрельбе по джипу, в котором теперь «лежат трое мужиков, кажись мертвые». Майора Карпелова полчаса искал дежурный, а Карпелова не было. Дежурный передал сообщение оперуполномоченному Январю, но за эти полчаса забыл, как женщина назвалась. То ли ананас, то ли арбуз. Но на букву «а» — это точно.
Январь выдернул Карпелова из разграбленного среди бела дня продовольственного магазина. Народ спокойно и чинно, без суеты и криков, нагребал продовольствие в тележки, проходил мимо пустых касс и выезжал с тележками на тротуар, разбредаясь в разные стороны. Карпелов в оцепенении некоторое время смотрел на серьезных и озабоченных людей, больше всего его поразило, что народ не просто набрасывал в тележки все, что попадется, а выбирал каждого продукта по две-три упаковки и совершенно не спешил. Цены на упаковках были в «у, е.». Магазин оцепили, из подсобки вытащили два десятка перевязанных и залепленных скотчем кассиров, грузчиков, буфетчиц из отдела «кафе-бар», двух охранников, крикливого худого главного бухгалтера и молчаливого толстого директора. На вопрос Карпелова, кто их всех связал, один из охранников пожал плечами, осмотрел плененный штат, который он должен был охранять, и уверенно произнес: «Люди!»
