Иоанна Хмелевская - Невезуха

Лукаш не стал терять времени.

— Смываемся! — приказал он. — Лишь бы нам выбраться из этой западни, на свободе уж как-нибудь разберемся, что будет дальше.

Суматоха продолжалась, приобретя, однако, какой-то странный характер. Вместо жажды реванша все участники инцидента начали вдруг извиняться, да так энергично, что чуть снова не подрались — теперь за право извиниться первым. Мадам с туфлей со слезами на глазах умоляла её простить; горилла выражал полное раскаяние, помогая встать рыжей девице; та просила прощения за то, что лягнула его; бармен извинялся неизвестно за что; мужик мадам с туфлей жалобным тоном оправдывал свою половину, которая приняла гориллу за собственного мужа и решила его наказать. Прибывшие с опозданием гостиничные охранники оказались без работы.

И тут в баре появилась новая фигура. Вернее, не такая уж и новая: со стороны туалета прискакал симпатяга с милой физиономией разъяренного бульдога.

— О, холера! — удивился. Лукаш.

— Курва печеная, нельзя человеку и минуты в сральне посидеть, как вы тут сразу же бардак устраиваете! — сдавленно захрипел Бешеный, обращаясь то ли к рыжей, то ли к горилле, поскольку они как раз стояли рядом, чуть ли не слившись в объятии. — Это не та, павиан!

Рыжая и горилла с отвращением оттолкнули друг друга.

— Не я? — дико взвыла рыжая. — Так с кем ещё ты тут гуляешь, акулочка моя?

— С тобой, с тобой, не вопи! Но он не с тобой!

Горилла молчал в тряпочку. Баба с туфлей застыла, так и не догадавшись обуться. Задрав ногу и ухватясь за плечо своего благоверного, она жадно наблюдала за развитием нового конфликта. Бармен пытался смягчить ситуацию, старательно поясняя, что здесь имела место достойная сожаления ошибка.

— Да подавись ты за своего сожаления ошибку! — заорал Бешеный, полностью игнорируя грамматику. — Вон туда смотри! Протри свои дурацкие зенки!

И он ткнул пальцем куда-то себе за спину.

Горилла проследил взглядом за пальцем, то же самое сделали все, не исключая охраны, и, разумеется, все дружно уставились на нас — на Лукаша и меня. А заодно на тетку Изу с дядей Филиппом, которые как раз входили в бар.

Мы бы вышли, не дожидаясь дальнейшего развития событий, — Лукаш уже обнял меня за плечи, — если бы не эта новая пара. Боже милостивый, неужели они не могли посидеть в своем казино чуть подольше?!

Даже тетка Иза слегка окаменела. Семь пар глаз — хотя Бешеный стоял к нам спиной, но зато таращился ещё какой-то случайный гость, засевший у дальнего конца бара, — обладали, видимо, могучей силой. Словно голова Медузы-горгоны, обращающая людей в камень. Все застыли. Наконец Бешеный обернулся и тоже застыл, лишь переводя взор с меня на тетку Изу и с Лукаша на дядю Филиппа. У меня мелькнула мысль, что, наверное, даже королева английская со всем своим двором не произвела бы большего впечатления.

Тетке Изе было чем гордиться.

Гнетущую тишину нарушила рыжая:

— На кого ты, собственно, показываешь, акульчик мой? И кому? Мне или своему мальчику на посылках? Что касается меня, то я предпочла бы того, что помоложе.

— Заткнись! — рявкнул Бешеный сдавленным от ярости голосом. — Бармен!

Бармен ожил и в одно мгновение оказался по другую сторону стойки. Горилла продолжал глазеть, хотя теперь уже только на мужской пол, полностью наплевав на женский. Не интересовали его ни я, ни тетка Иза, а исключительно Лукаш и дядя Филипп. Тетка Иза с достоинством отплыла в глубь бара, дядя Филипп последовал за ней. Лукаш легкими толчками направлял меня к выходу, и я уже почти пожалела, что он перестал обнимать меня за плечи.

Хотя, возможно, предпочла бы менее публичные условия.

— Так, значит, это не Пустынко, а недоделанный кретин Бешеный суматоху устроил, — сказал Лукаш у лифта. — Надеюсь, что он не сдуреет и не примет твоего дядю за меня. Надо бы туда вернуться.

— Ну уж нет! — вырвалось у меня. — Если ты, то и я.

— Не глупи, ещё неизвестно, действительно ли он собирается меня прикончить.

— А что же он собирается? Преподнести тебе букет роз? Судя по тому, что я слышала, мозгов у него с чайную ложку.

— Это факт. Зато морда — как рупор граммофона. Он проорет все, что у него в башке, и я, возможно, что-то узнаю. Кроме того, не преувеличивай, не будет же он убивать меня при свидетелях, скорее уж организует какой-нибудь несчастный случай.

— Что меня отнюдь не радует.

— Тем более я предпочитаю послушать.

Может, у него из пасти вылетит какая-нибудь полезная информация...

Мы вернулись в пещеру разврата и тут же наткнулись на Бешеного, который вместе с гориллой направлялся в мужской туалет. Лукаш без слов последовал за ними, так что мне не оставалось ничего иного, как только войти в дамский.

Там находилась рыжая девица. Она поправляла макияж перед зеркалом и посмотрела на меня таким взглядом, что я почувствовала необходимость объясниться.

— Вы ошибаетесь, — сказала я мягко, — у меня нет ничего общего с вашим ухажером.

Я его вижу в третий раз в жизни и ни разу.., нет, извините, один раз все же говорила.

— Можно узнать, на какую тему? — с иронией спросила она.

— Вряд ли это вообще можно назвать темой. Я извинилась перед ним за вторжение на его территорию, а он продемонстрировал мне свою явную неприязнь. В сумме время нашей беседы ограничилось примерно тридцатью секундами.

Рыжая внезапно заинтересовалась:

— А зачем вы проникли на его территорию?

— За шляпой моей тетки. Она запуталась в его кустах.

— И что?

— И ничего. Забрала шляпу и ушла.

— И он к вам не приставал?

— Скорее наоборот. Посулил мне всяческие неприятности.

— Да ну? Вы ему наступили на мозоль?

— Исключительно этой шляпой. Больше никогда и ничем. По крайней мере, я об этом ничего не знаю.

Рыжая оставила в покое свою губную помаду и теперь смотрела на меня в зеркало с подозрительностью, удивлением и осуждением.

— За дуру меня принимаете? Сказки тут рассказываете... Я же знаю, что вы у него уже несколько лет как заноза сидите, сам говорил. Но я-то думала, что вы помоложе и посексуальней.

И чего они в вас находят?

Комплимент показался мне очаровательным.

Я перевела взгляд в зеркале с её лица на свое и критически его оглядела. Ну, в общем-то, в самом деле не фонтан. Левый глаз слегка размазался, макияж так себе, а уж сексапила и вовсе ни на грош. Разве что морщин нет, но это так, улыбка природы.

Рыжая продолжала:

— Мне говорили, что вы выглядите на двадцать пять, но я вижу железный тридцатник.

— И ещё семь, — поправила я.

— Чего?

— Тридцать семь. Зачем друг другу пыль в глаза пускать?

— Я бы не дала... Секундочку. Тогда это вообще не вы! Вам должно быть тридцать два, и то под микроскопом!

— Тридцать два мне было пять лет назад, так чего ради мне сейчас должно быть столько же? Это что, обязаловка? Тех, кто старше, в бар не пускают?

Рыжая выглядела расстроенной.

— Ну тогда не знаю. Я тут наслушалась...

Думала, что это вы. Гадина холерная, каждого мужика обрабатывает так, что у него в ливере все переворачивается, до костей обдерет. Севчик из-за неё весь на нервах, а теперь ещё сегодня из-за вас...

— А вы-то что в нем нашли? — вырвалось у меня.

— Вы дура, что ли? — обиделась рыжая. — Что же еще, как не бабки? Он как разозлится, то все, что в карманах, швырять начинает, он такой. Хам, конечно, но не извращенец. Да и платит.

Меня, разумеется, интересовали совсем иные сведения о Бешеном.

— Ну ладно, а почему он из-за меня так переживает? И что он здесь делает, я его не приглашала. Он хотя и живет, как мне кажется, на Побережье, но я все же думала, что он чаще в Варшаве бывает?

— Он везде бывает, — охотно ответила рыжая. — Но такие тайны разводит, что не приведи господь. Он там в правительственной шайке, мафиози хренов; по моему разумению, его бы уже давно убрали, если бы не какие-то записи. Подстраховался, одним словом. Хотя я-то не шибко секу, у них там вообще рука руку моет, все друг за друга цепляются, как репьи. А сейчас вроде как дыра у них там образовалась, вот они и хотят её законопатить. Убили вроде кого-то. Он мне два вечера подряд жалился, я же у него — заместо жилетки. Свидетеля какого-то надо замочить, вот он сюда кореша и прихватил, чтобы ему показать, но что-то мне сдается, что это не свидетель, а свидетельница. Баба. Потому я и подумала, что это вы. Бабы этой он боится, потому как эта гангрена про всех все знает.

Захочет — похоронит, захочет — пожалеет.

Случаем, не в курсе, что за холера такая?

Я была уверена, что в курсе. Кая Пешт.

И куда она подевалась? Здесь же была...

— Есть одна такая, — сдержанно ответила я, — та ещё штучка. Похоже, что всю свою жизнь морочит головы мужикам, причем абсолютно безо всякой жалости...

— Не дура, — похвалила рыжая завистливо.

— И талантливая. Но с ней я никак не связана. Я вам скажу правду, чего уж там: когда-то, много лет назад, мой хахаль водил с ними компанию, всю шайку на коротком поводке держал и на них материал собирал, но я в этом не участвовала. И даже представления об этом не имела, у меня, в общем-то, своя жизнь была. Мы уж четыре года как расстались, но эти ребята до сих пор меня подозревают, будто я что-то знаю.