Irena-Barbara-Ioanna Chmielewska - Бега (пер. Л.Стоцкая)
Триплет я сменила перед самой кассой, пока его диктовала. Я знала, что неправильно поступаю, но не сумела с этим справиться. Выкинула вторую квинту и стала играть гораздо дешевле, поставив на дату собственного рождения. В четвертом заезде мне приглянулся конь от Дерчика, на нем в первый раз ехал практикант Крайчак, средних способностей, но явно лучше Дерчика, кроме того, для продвижения по службе ему не хватало только четырех побед. Глебовский… минутку, ежели Глебовский в четвертом, то Глебовский и в шестом…
– Где наша Мэри? – спросил наверху Метя, отрывая меня от вычисления лошадей на воскресенье, потому что на субботе я после дурацких триплетов поставила крест.
– Я ее пока не видела. Лошади уже вышли?
– Вышли. Сегодня выиграет Салями. Давай, Салями!
Я остановилась как вкопанная между кресел.
– Метя, у тебя снова сведения оттуда?…
– Да нет. Салями я придумал сам по себе. А почему нет? На ней едет Болек, а остальные – клячи. Давай, Салями!!
– В каком она?… А, в седьмом… Не пудри мне мозги, сейчас первый!
Я сбежала вниз, где уже колыхалась толпа. Мария торчала перед кассой триплетов. Я всегда приезжала раньше, из ненависти к очередям и давке, без проблем ставила, но никогда не могла уговорить и ее делать то же самое. Она утверждала, что я могу себе такое позволять, а она нет, поскольку у нее ненормированный рабочий день, потому что у нес кот. Кошка, если быть точной. Кроме того, в лаборатории она не оставит ни начатый опыт, ни дохнущую крысу. Но зато чувства времени у нее точно уж нет. Раз она приехала раньше по ошибке, потому что время начала прочитала не в воскресной, а в субботней программке, полчаса у нее было лишних, она сделала кучу идиотских ставок непонятно зачем, а выиграла только одну, которую придумала заранее.
Лошадь номер пять, Мариуш, испугался кустика и устроил в паддоке родео. Он опрокинул выводившего его конмальчика, тот мужественно не выпустил вожжи и проехался на пузе по всему газону, но Мариуша удержал. Парень удостоился аплодисментов от толпы и матюков от тех, у кого кони тоже перепугались. Мариуша за такие его нервы я решила выкинуть из ставок, но перед кассой поняла, что все так думают, и вспомнила, что сама предсказала Юреку, что придут сегодня фуксы. То есть то, на что не ставят. Я не знала, как поступить, и смешала в ставках двух фуксов и двух фаворитов. Глупость, но я ничего не могла с собой поделать.
Мария бросила сумку на соседнее кресло, когда раздался звонок к закрытию касс.
– Я знаю, что придет, – сказала я ей. – Только что угадала, в самую пору…
– А я в последний момент успела, – ответила она. – Но я играю с Метей. А что придет?
– Исключительно два-четыре.
– Почему? Откуда ты взяла? Все трещит и лопается от ставок на три-шесть, четверку подыгрывают с шестеркой, первые фавориты три-шесть, потом два-шесть, и немного играют два-четыре. Меня это потому интересует, что двойка у меня в триплете.
Я развернула перед ней мыслительный процесс, который должен был пройти раньше, минут пятнадцать назад. Юрек предсказал неинтересный день, поэтому должны прийти одни фуксы. Значит, нужно выбросить вышеупомянутых фаворитов. Мариуш протащил по глупости на вожжах конмальчика, теперь у него пасть будет болеть. Остаются двойка и четверка.
– И ты это поставила?
– Ну что ты! Я только что это выдумала, до звонка у меня не получалось!
– Скажете уж, два-четыре! – презрительно фыркнул пан Рысек. – Ха-ха. Два-четыре! Тут ничего не выйдет без тройки!
– А я поставила на двойку «верхом», – сказала сбитая с толку пани Ада, садясь рядом.
– И где вы были, когда вас тут не было? – спросил пан Собеслав. – Вы нас совсем забросили…
– А пана Здислава не будет? – поинтересовался пан Рысек.
Пани Ада объяснила, что только что вернулась из отпуска, и спросила, что такое тут творится. Она слышала какие-то страшные вещи, вроде как здесь творятся массовые убийства жокеев, какие-то странные лошади приходят первыми, пан Мариан, с которым она случайно столкнулась в Париже, сообщил ей, что в убийствах замешан министр сельского хозяйства, а он сам удрал и не вернется, пока не поймают всех, потому что афера просто страшная. Она ничего не понимает и поставила только на двойку.
Первой пришла Пенорезина, за ней Зуб, и я потеряла всякие надежды.
– Ведь я говорила, что Брысь – дурак, он даже лошадь подгонять не умеет, – буркнула я недовольно. – Я же говорила, что будет два-четыре…
– А у меня двойка есть! – радостно взвизгнул Юрек.
– И вот он тебе, пошел твой неинтересный день…
– Моя тетка обнаружила блокнот Завейчика, – сообщила Моника Гонсовская за моей спиной. Никто не заметил, когда она пришла. – Я уже домой не вернусь, здесь останусь, через неделю учебный год начинается.
Но я теперь думала о вещах более важных, чем блокнот Завейчика.
– Вы видели паддок?
– Да, лошади как раз выходили. Говорить не о чем, тройка, четверка и семерка, остальных можно не считать…
Я сунула десять тысяч пани Аде и отправила ее ставить последовательности вместо меня. Потом повернулась к Монике.
– Вы что-то начали говорить про блокнот Завейчика? Или мне показалось?
– Ну да, моя тетка нашла возле телефона. Когда он у нее в последний раз был, наверное, по ошибке оставил. Она не знает, признаваться ей или нет, потому что хочет оставить себе на память.
– О Господи!… Когда она его нашла?
– Вчера!
– Пусть признается. Сделают фотокопии и отдадут ей. Уговорите ее, потому что иначе у нее просто конфискуют.
– Там не только адреса и телефоны, – произнесла вдруг Моника Гонсовская. – Там у него разные всякие записи: стенографические, зашифрованные…
Я сосредоточилась, чтобы вникнуть в ее слова. Параллельно я обдумывала последний триплет, и у меня были большие шансы…
– А вы сами видели это блокнот?
– Я нет. Только тетка. Я лишь взглянула, когда она мне показала, что нашла. Если бы я не видела, она бы никому не сказала. Она страшно любила Завейчика. Но сказала, что, может, пожертвует блокнотом, чтобы нашли убийцу.
– Весьма разумная мысль, – похвалила я. – Обязуюсь лично попросить, чтобы ей вернули блокнот, но пусть она позвонит по этому вопросу еще сегодня. Чем скорее, тем лучше.
– Ладно, я ее уговорю…
Присутствие на финише Куявского, ясное дело, снизило сумму выигрыша, и Мария с Метей получили только миллион восемьсот.
Обещание насчет блокнота Завейчика я приняла близко к сердцу и пыталась выполнить его как могла, но до воскресенья мне это не удавалось. Люди, с которыми я могла на эти темы говорить, пропали из поля зрения, поздней ночью я отказалась от попыток разыскать Юзека Вольского, Янушу оставила записку с требованием явиться срочно, но не так чтобы очень, и пошла спать, чувствуя, что будет следственная сенсация.
* * *Йольке Шпулец приставили к горлу бритву. Похоже, что это излюбленный аргумент всех мафий, и тут нечему удивляться. Иметь бритву законом не запрещено, а оружие это, такое простое в обслуживании, самим своим сверканием наводит на несчастную жертву ужас и кровь в жилах замораживает.
Из деревни от матери, которая воспитывала ее ребенка от первого брака, Йолька вернулась, уже зная о смерти Дерчика, потому что время от времени смотрела телевизор и даже читала газеты. Она вошла в собственную квартиру, за ней ворвалась черная фигура, которая караулила ее на лестнице. Фигура не тратила времени на предисловия, повергла Йольку на пол одним ударом в солнечное сплетение, потом привязала к креслу и сразу же приставила к горлу бритву.
– Куда он спрятал пленку? – спросил злобно бандит.
Йолька бандита узнала, поэтому испугалась только немножко.
– Какую пленку? – спросила она с некоторым трудом.
– Не финти, корова. Ты сама знаешь. Куда?
Йолька сделала одно-единственное доступное ей движение, то есть пожала плечами. Бандит посильнее прижал бритву и пообещал многочисленные телесные повреждения, вплоть до ведущих к летальному исходу. А пряником должны были послужить пять миллионов злотых. Йольку ни миллионы, ни обещание оставить в покое не соблазнили, она расплакалась и сказала, что не знает, о чем идет речь, на что бандит ответил, что она, значит, уже не нужна и можно ее спокойно убирать. Продолжения сотрудник Юзека Вольского ждать не стал, потому что понимал, что у нервного бандита может дрогнуть рука. Насколько тот владеет собой, он не знал, а рисковать не хотел.
Отвязанная от кресла Йолька проявила удивительный здравый смысл и сразу пошла на сговор. Ее страшно обрадовал вид бандита, которого уводила полиция, и она осуществила предложенный ей план действий: на пораненную шею наклеила пластырь и в субботу утром отправилась на бега.
В этом не было ничего странного, ведь только там она могла получить самую точную и свежую информацию, а ее интерес к происходящему был вполне естественным. Пропуск у нее был, Дерчик это ей в свое время устроил, она знала половину персонала и бывала даже в жокейской раздевалке. Настроение у нее было весьма мрачное, чему, впрочем, никто не удивлялся. Она обменялась парой слов с Бяласом, потом довольно долго разговаривала с представительницей любительского спорта Котяковской, уронила слезинку, вытерла глаза и вяло разрезала программку, которую ей для утешения презентовал Врублевский. С Глебовским Йолька совершенно не хотела разговаривать, хотя он несколько раз пробовал к ней обращаться.
