Иоанна Хмелевская - Свистопляска
— А я у него из сейфа выкрал. Одно название, что сейф, просто ящик.
— И вы украли?!
— Не совсем, заменил другими.
Осторожно поставив электрический чайник, из которого наливал кипяток в термос с кофе, майор подошел к стулу и просто свалился на него, словно его не держали ноги.
— Да как же так?!
Яцек поспешил успокоить блюстителя правопорядка:
— Если потребуется, я опять заменю на прежние. Мне просто подумалось, что вам тоже не мешает убедиться...
Майор молча смотрел на зеленые купюры. Он открыл было рот, словно собирался что-то сказать, но опять закрыл, так и не произнеся ни слова. Сержант вопросительно смотрел на старшего по званию.
Поскольку все молчали, я сочла себя вправе задать вопрос.
— А от какого пана председателя?
— Председателя правления банка. Того самого, что дал задание Шмагеру. Фактического убийцы моего отца. Хотя действовал он не один, найдется парочка сообщников.
— Как же ты это сделал?
Яцек искоса посмотрел на меня, видимо, недовольный бестактным расспросом.
— А вам непременно хочется это знать?
— Всем хочется, да они не решаются расспросить, вот и пришлось это сделать мне.
— Ну да ладно, чего уж там... Пришлось познакомиться с уважаемой супругой пана прокурора. Глупа как пробка, но обладает одним несомненным достоинством: обожает часами сидеть в ванне, независимо от времени суток. По специальности она тоже прокурор, только в воеводской прокуратуре.
Не было времени выработать свое личное отношение к поступку Яцека. Говорят, бывают случаи, когда цель оправдывает средства...
Зато майор успел прийти в себя, пока я расспрашивала героя дня.
— А упаковка тоже их или ваша? — сухо поинтересовался он.
— Моя, можете не подвергать анализу.
— Ничего не скажу, обтяпал пан дельце... Для него это было бы доказательством, в ваших же руках теряет всякий смысл. Вот так любители портят работу профессионалам...
— Да нет же! — гневно перебил майора Яцек. — Вы думаете, он всего одну эту жалкую тысячу получил? Да там лежало десять тысяч свеженьких, а всего, на глазок, с две сотни было. Тысяч. Кое-что я сам проверил, вот это для вас осторожненько отобрал, а остальные и не тронул. А своих пальчиков я там не оставил, я не дебил, внешность обманчива, перчатки у меня найдутся, причем несколько пар и безо всяких особых примет. Только на той пачке, которую подбросил, я специально оставил свои отпечатки пальцев, если надо, смогу доказать, что именно я вот это забрал из сейфа, а ему подбросил подкидыша. А чтобы не приписали отцу, что он тоже давал взятки этому кровососу, так я специально вчера при свидетелях снял деньги со своего банковского счета и велел записать номера банкнотов! Вчера! Значит, мой старик не мог ему платить, разве что после смерти.
— Как же вы успели.., с этим сейфом? — выдохнул сержант, и было видно, что ему, профессионалу, очень интересно это знать.
— Я же сказал — дама любит купаться. А я не терял времени, вам пока не говорил, потому что не знал, насколько мои планы увенчаются успехом, но с самого начала все, что можно, сфотографировал. У меня и снимки готовы, вышли неплохо.
И, вытащив из кармана толстый конверт, Яцек высыпал на стол фотографии. Майор уже обрел хладнокровие.
— Да, не соскучишься с этими любителями, — недовольно бурчал майор, но в его голосе уже не было прежней уверенности. — Ладно, сержант, давайте обработаем. На пленку.
— Лучше использовать оба способа, — предложил Яцек. — У меня аппарат с собой.
Из другого кармана он извлек фотоаппарат размером со спичечный коробок. Только теперь я обратила внимание на одежду Яцека. На нем была летняя куртка, сплошь в карманах — и открытых, и застегивавшихся на кнопку, и запиравшихся на молнии. Невольно позавидовала — очень бы и мне пригодилась такая куртка. Судя по выражению лица Болека, не я одна испытала зависть.
У сержанта, как известно, всегда были при себе необходимые для работы инструменты, и он немедля взялся за дело.
Теперь наступила моя очередь, и я в подробностях передала полученные от Мажены сведения. Внимательней всех слушал Яцек.
— А что же она ночью делала в Лесничувке? — холодно поинтересовался он.
— А тебе какое дело? — огрызнулась я. — Ладно, потом тебе, так и быть, скажу на ушко.
Естественно, на меня тут же выжидающе уставилось восемь глаз, даже сержант оторвался на минуту от своих долларов.
Пришлось давать объяснения во всеуслышание, и я столь же холодно отрезала:
— Переживала. У девушки нелегкая жизнь, сами понимаете, неприятно порядочной девушке оказаться в двусмысленном положении то официантки, то горничной в пансионате, каждый смотрит на неё как на девицу легкого поведения, поди докажи, что ты не такая. Она бы не так переживала, но, когда к такому же выводу приходит дурак, в которого она имела глупость влюбиться, совсем худо дело. Но это, так сказать, к слову, об этом потом. Тогда же ей просто хотелось подумать обо всем, попереживать, а в таких случаях общество нежелательно. Имеет право человек на переживание? Имеет. А когда думает о своем, не замечает, как прошагает несколько километров до Лесничувки и обратно. Я и то удивляюсь, как она до самых Песков не промчалась, свободно могла и не заметить. Наверное, на пустынном ночном пляже оказались люди, она и вынуждена была присесть на песочек. В сторонке.
— Очень правильно сделала, что присела, — похвалил Мажену майор. — А вот сумела ли разглядеть тех людей в темноте?
— Одного разглядела.
— Почему же не сказала нам сразу?
— Потому что только потом сопоставила события, а до этого думала — те люди просто рыбаки, что-то чинили у своей лодки, а не портили. Да и теперь не уверена, мне сказала просто на всякий случай.
Яцек слушал с величайшим вниманием, и что-то подсказывало мне, что при встрече с Маженой он станет говорить не о подозрительных рыбаках. Возможно, теперь, когда свежо ещё воспоминание о жене прокурора, сравнение было явно в пользу девушки.
— Канат уже обработали, — сообщил сержант. — Вот где черт ногу сломит, его и трос, похоже, весь свет перещупал. Тоже отправить Левковскому?
— Тоже, — решил майор.
Мне же в голову пришла тревожная мысль, и я взволнованно спросила Яцека:
— Слушай, а прокурорша тебя знает?
— В каком смысле? — осторожно уточнил Яцек.
— Ну кто ты, твоя фамилия...
— Да вы что? — возмутился Яцек. — Я самый обычный искатель приключений, сюда приехал из Ломжи, уж не знаю, почему назвал именно её. Фамилию позабыл, но она должна помнить. Холера, меня всего так и переворачивало, когда расплачивалась за меня в ресторане...
— В таком случае нечего и говорить об этом, — пресек майор лишние разговорчики и повернулся к Болеку:
— А что у вас?
Болек, до сих пор молча сидевший со своим стаканом пива в уголке, вздрогнул и набрал воздуха в легкие.
— Ничего особенного. В открытом море, правда, поднялся сильный ветер, хорошо, что я умею управляться с парусом, волна большая, а эта дрянь на буксире мешает, как может. Завтра я выплываю в последний раз, медведя мне передадут ещё сегодня, инструкции получил в письменном виде, наконец, по всем правилам. И трех минут не прошло, как написанное улетучилось. Вот, смотрите.
Мы все с большим интересом осмотрели чистый листок бумаги в клеточку. Клеточка осталась, от написанного же и следа не сохранилось.
Болек уныло закончил отчет:
— А что будет дальше — не знаю, ведь я так и не сумел отгадать, каким именно образом они собираются прикончить меня...
В моем воображении опять возник, как живой, придуманный мною курьер-посланец, вот он, лежит с ножом в груди, в каком-то глухом переулке... А что, если он сломает ногу, выбегая из дому? Может человек оступиться, сходя с крыльца, да и просто на мостовой поскользнуться? Лежит беспомощный, бедняга, прижимая к груди драгоценный пакет с нарезанными газетами, никому не отдает, столпившиеся прохожие вызывают «скорую помощь», а он... Минутку, а что он? Он думает лишь о том, как сообщить о случившемся отправителю или получателю, как связаться с ними, как передать драгоценный конверт. Если конверт ему отдавала я, что я сделаю? Немедленно примчусь за конвертом, заберу его, а потом мне придется всю операцию провернуть с самого начала. Все организовывать заново. Хуже, если дойдет до получателя. Увидев газеты, тот сразу заподозрит, что дело нечисто. Курьер сломал ногу, выбегая из моего дома, на моем пороге или перед моей дверью, значит, не было у него возможности украсть денежки или заменить их на макулатуру. Получатель неминуемо придет к выводу, что именно я собиралась облапошить его, после чего наверняка перестанет меня любить...
И я принялась так и сяк вертеть в воображении курьера со сломанной ногой. А если он сломает её по дороге к моему дому? Еще до получения опасной посылки? Другого у меня нет, доверяла я только вот этому, он один годился на роль козла отпущения. Планы мои рухнули, приходится отложить их до другого удобного случая...
