Иоанна Хмелевская - Крокодил из страны Шарлотты
– Шантажируешь?..
– Так и так от меня никакого проку не будет, – честно призналась я. – Но все равно давай выкладывай правду, по крайней мере хоть начни без вранья!
– Ладно, сдаюсь. Тогда слушай. Ты прямо как в воду глядела. В том магазине мы нашли несколько килограммов товара – в банках из-под бигоса и рубцов. Сало оказалось чистым. Акселя Петерсена забрали утром с его рабочего поста – у них нашлись снимки, на которых он заключает сделку с одним небезызвестным уголовником из Швеции. Все складывается не так уж плохо, но могло быть гораздо лучше, если бы ты предоставила нам хоть немного времени. К счастью, Лаура оказалась неуравновешенной особой, поддавалась панике и частенько забывала в своих письмах о правилах конспирации. Ты, наверно, не в курсе насчет ее близких отношений… Угадай, кому были адресованы ее послания, которые попали к Алиции.
– Могу только сказать, кому не были, – ответила я, с интересом ожидая продолжения, поскольку и сама ломала над этим голову. Дьявол ухмыльнулся.
– Папаше пана Кароля.
– Серьезно?
– Пани Лаура, как тебе известно, в браке никогда не состояла, пан Кароль – плод греховной любви, записан он на фамилию родительницы, но родитель от своего чада не отрекся. Родителем ему приходится некий Морис Лилиенбаум, с которым, если не ошибаюсь, тебя многое связывает…
Лысый недомерок в шляпе!.. У меня даже дух захватило, а довольный эффектом Дьявол продолжал свой рассказ. Лысый недомерок в шляпе с готовностью признал себя отцом обоих отпрысков – как законного, так и внебрачного, – зато признавать свое участие в афере наотрез отказался. Переправлять наркотики из лавочки датского его отпрыска не составляло никакого труда – частные клиенты развозили их в оригинальной таре во все концы света. Никому не возбраняется купить себе банку-другую экзотического яства и увезти с собой куда угодно, хоть в Америку.
– Ну хорошо, а от нас? Как это вывозилось из Польши?
– Просто до гениальности. В Сопоте у них был склад подходящей баночной тары, они упаковывали в нее свеженький, отборный героин и подменяли им товар уже после таможенного досмотра при погрузке на корабль. На все про все хватало двух человек. Одному удалось бежать, кажется, он намылился в Данию, но тут ему уже встреча готова. Идея доставки настолько немудреная, что они могли годами действовать безнаказанно. Если бы не Алиция…
Алиция… Алиция!.. Ну что же, надо наконец спросить и об этом…
– Скажи мне еще вот что… Только не юли, такая тема, что недолго и с ума сойти. Кто и зачем выкрал ее труп?
Дьявол задумался. Поудобней устроился в кресле, закурил сигарету и наконец рассеянно протянул:
– Н-да… Осрамился майор. И то сказать: труп ускользает за границу, да еще сам по себе!
– Клянусь тебе, – прорычала я и прямо-таки почувствовала, как огонь безумия полыхнул в моих глазах, – если ты сейчас же не возьмешь свои слова обратно, я убью тебя!
Дьявол непроизвольно ухватился за карман, где у него лежал пистолет.
– Лучше убей пани Грущинскую, – насупился он. – Я к этому отношения не имею.
– Какую еще Грущинскую?! Кто такая Грущинская?! Не хватало еще какой-то Грущинской! И не держись за свою пушку, я тебя голыми руками придушу!
– Тогда уж точно ничего не узнаешь. Стой! Сейчас все расскажу!
И рассказал.
Десять дней тому назад некая пани Грущинская, отбывавшая с Центрального вокзала в Берлин, где служил ее супруг, села вечером в спальный вагон и прошла в свое купе первого класса. Одно из мест в купе было уже занято. На нем, отвернувшись лицом к стене и укутавшись пледом, спала какая-то темноволосая дама. В ногах у нее с озабоченным видом сидел ее муж.
– Прошу меня простить, – в некотором замешательстве обратился он к пани Грущинской. – Моей жене немного нездоровится, она приняла снотворное, и я боюсь, как бы она не проспала границу. А у меня, как на грех, место в другом купе, совместное нам купить не удалось. Хочу попросить вас об одном одолжении.
Пани Грущинская была столь возмущена персоналом «Орбиса», не нашедшим возможности устроить больную женщину вместе с супругом, что без всяких колебаний вызвалась помочь, чем только сможет. Озабоченный муж с явным облегчением показал на небольшой изящный несессер.
– Вот здесь ее документы и медицинское свидетельство, я-то и везу ее за границу для лечения – психическая травма, сложный случай, вы меня понимаете, не хотелось бы на эту тему распространяться. Если таможенники зайдут сюда до моего прихода, не могли бы вы показать им эти бумаги? Вы меня очень обяжете. Что касается вещей, то у жены при себе ничего нет, весь багаж со мной.
Пани Грущинской глубоко импонировало лечение у зарубежных светил, и ее доброжелательность возросла еще больше. Она только уточнила, не надо ли больной давать каких таблеток, и заверила супруга, что все будет в порядке. Успокоенный пассажир посидел еще немного, затем, рассыпаясь в благодарностях, покинул купе незадолго перед тем, как поезд тронулся.
Таможенники разбудили пани Грущинскую за полночь. Любезный чиновник мельком оглядел два ее чемодана, с полным доверием отнесся к их содержимому, даже не удостоив вниманием два литра водки, два кило колбасы, бигос домашнего приготовления и домашний же вишневый конфитюр – любимое лакомство пана Грущинского, – и обратил свой взор к другой пассажирке, продолжавшей спать мертвым сном в той же позе.
– Прошу вас эту даму не будить! – грудью встала на ее защиту пани Грущинская. – Она больна, приняла снотворное. Не надо ее тревожить, у нее что-то с нервами, как раз едет на лечение. Вот ее паспорт и медицинское свидетельство.
Она открыла изящный, из замши теплого золотистого цвета несессер и вытащила из-под скромных запасов косметики, бигуди, лекарств и других подобного рода мелочей папку с документами.
– А ее багаж? – спросил таможенник, пробегая глазами бумаги.
– Какой может быть багаж у больной? – возмутилась пани Грущинская. – Багаж у мужа, он едет в другом купе – не смог достать совместного. Вы же знаете, этот «Орбис» нас за людей не считает, совсем затерроризировал!
Она хотела сказать «затретировал», но так расчувствовалась, что даже оговорилась. Таможенник нерешительно посмотрел спящей в затылок, потом склонился и осветил фонариком ей лицо, пытаясь сверить с фотографией на паспорте. Тут уж пани Грущинская набросилась на него как львица.
– Что вы делаете! – прорычала она. – Я все понимаю – контроль, доллары и прочее! Но сердце-то у вас есть? Вы что, хотите иметь на совести тяжело больную женщину? У нее от этого вашего фонаря может случиться приступ, больного человека так будить нельзя! Это негуманно!
Таможеннику достаточно было одного взгляда, чтобы сравнить лицо на фотографии с лицом спящей и удостовериться, что здесь все в порядке, как и с медицинским свидетельством, багажа действительно никакого не оказалось, а тут еще на него наступала пылающая праведным гневом матрона. Надо сказать, пани Грущинская выглядела дамой импозантной в полном смысле этого слова. Ростом не менее метра семидесяти, весом килограммов девяносто, а главное – чем-то она до боли напоминала ему тещу, разве что была чуть помоложе. Таможенник торопливо погасил свой фонарь.
– Ну что вы, не собираюсь я ее будить, – пошел он на попятный. – Мне только фото проверить. У нее тут, как я вижу, есть и копия свидетельства на немецком? А муж, говорите, в другом купе? Благодарю вас, спокойной ночи.
И поспешно ретировался.
Пани Грущинская аккуратно упрятала документы, пользуясь случаем, прочитала копию и польский оригинал, сочувственно вздохнула, удостоверившись, что болезнь незнакомки действительно психического свойства и осложнена частичным параличом, грустно покачала головой и обратила внимание на фамилию. Не похожа на польскую. Хансен, Алиция Хансен…
А потом она выкрикивала эту фамилию в Берлине по прибытии поезда, пытаясь разыскать мужа своей соседки, Муж от самой Варшавы ни разу не заглянул к ним в купе, но пани Грущинскую это не насторожило, и лишь к концу путешествия она встревожилась. Что ей делать, незнакомец как сквозь землю провалился. Она вышла из своего купе, пробежала по соседним, выскочила на перрон, пытаясь разглядеть в толпе плохо запоминающееся лицо. За нею носился по пятам ее супруг, озадаченный странным поведением своей половины.
– Пан Хансен! – взывала она в надежде, что пан Хансен все-таки где-то здесь, поблизости, вот только она не может его распознать. – Пан Хансен!
Наверняка пани Грущинская разнервничалась бы еще больше, знай она, что, во-первых, пан Хансен вот уже четверть века покоится на кладбище, а во-вторых, что он никогда не был мужем больной дамы, а доводился ей отцом. В полной растерянности вернулась она в купе, а тут ее ждал еще сюрприз. Место, на котором только что спала ее подопечная, пустовало. Соседка как сквозь землю провалилась.
