Нина Васина - Приданое для Царевны-лягушки
– Аврора, вы не представляете, на что обрекаете Вениамина! Это самое наследство – большая проблема. Это совсем не то, что вы думаете. Такие деньги опасны, уверяю вас!
– Большие деньги всегда попахивают кровью, – спокойно заявила Аврора. – Деньги – почти всегда от греха. Попил ваш братец кровушки за свою жизнь, может, и за него кто у бога попросит. А грехи моего сына я уж как-нибудь замолю!
– Постойте! – умоляющим голосом попросил Платон, увидев, что она уже у двери и требует вывести ее. – Одну только минутку! Я знаю, что Богуслав не допускал ваших встреч с сыном, он всю информацию о детях держал в тайне. Я даже помню, что мальчики год жили в пансионате под другими именами. Как вы нашли Веню? Почему именно сейчас?
– Нашелся добрый человек, помог, посоветовал! – заявила Аврора, уходя.
Нельзя сказать, что Платон Матвеевич садился за руль в невменяемом состоянии. Спокойным, конечно, его состояние тоже не назовешь. Он даже не сразу повернул ключи в зажигании, подумал – может, поехать и как следует нажраться? Именно – нажраться, то есть покушать до состояния безобразного отвращения к еде, до тошноты. Платон Матвеевич отдавал себе отчет, что если уж делать подобное не у себя дома (там в данный момент это было совершенно невозможно), то по крайней мере не в одиночку, а в компании единомышленников, то есть единожорцев. Поскольку потребуется заказать на всю ночь нужное кафе (в городе было всего три трепетно отобранных опытным жором точки), чтобы не шокировать случайных посетителей. Зная приблизительный распорядок почти всех своих единожорцев, Платон Матвеевич вздохнул – раньше восьми вечера никто не согласится приступить к трапезе – все они ужасно деловые люди.
Вздохнул, повернул с Лейтенанта Шмидта на 9-ю Линию и сбил старушку.
Платон в момент удара о капот дернулся сердцем и похолодел. Вылезая из машины, отметил про себя, что идет смотреть на сбитую старушку с тем же затаенным шоковым любопытством, с каким недавно осматривал кошку на асфальте. Он совершенно ничего не чувствовал, кроме холода внутри.
«Тьфу, тьфу, тьфу – три раза...» Раскинувшая в стороны руки и ноги седая старушка, вся в черном, выглядела распятой. Из-под задравшейся до колен юбки торчали тоненькие щиколотки, обтянутые хлопчатобумажными чулками – в резиночку. Закрытые туфли на низком каблуке. Небольшая сумка валялась на асфальте рядом с россыпью шпилек и клубком чего-то странного, похожего на паклю. Оказалось потом, что это остатки шиньона. Почему-то именно этот серо-желтый пучок испугал Платона до сильной дрожи, до мистического ужаса. Он не успел произнести свой заговор до конца. На словах «не моя зараза...» старушка подняла голову и посмотрела на него с выжидательной строгостью учительницы начальных классов.
– Аэ-э-э... – покачнулся Платон: голова поднялась, а пучок волос остался на асфальте.
– Умираю, – буднично заметила старушка.
– Минуточку, – заметался Платон, – лежите спокойно, вам нельзя шевелиться, у вас может быть сломан позвоночник! Я сейчас – «Скорую», я – мигом... где этот чертов телефон?!
– Я не поеду в больницу, – повысила голос пострадавшая. – Никогда.
– Но как же... Но вы же!..
– Если мне суждено умереть, я умру в миру, а не в казенном доме.
– В миру?.. А где это? – не понял Платон. – То есть вы не хотите в больницу, а хотите домой?
– Мой дом – это божий дом, – уточнила старушка, сдвинув ноги и оправив юбку. – Помоги сесть. Может, и не сломано ничего, а ты уже раскаркался!
Платон посмотрел на протянутую руку и взял тонкое запястье – осторожно, не дыша, как дорогой бокал за треснувшую ножку.
– Ну вот, ноги чувствую, спина сгибается, глаза видят, – констатировала старушка. – А в больнице ведь первым делом раздеться прикажут. Я не могу раздеваться перед мужиками. Мне не положено.
Напрягшись, она встала, крепко уцепившись двумя руками за кисть Платона.
– Почему... не положено? – осторожно поинтересовался он.
– Так ведь монашка я, невеста господа, – объявила пострадавшая.
Платон закрыл глаза и пошатнулся. За последние дни с ним случилось много всего странного и ужасного, но даже в самом извращенном кошмаре он не мог себе представить, что собьет на дороге женщину, и не просто женщину – монашку!..
– Ничего, родимый, – забормотала старушка, поглаживая его по руке, – отлежусь, и все пройдет. И боль в правом ребре, и ушиб на мягком месте. Ты дыши, дыши глубоко и не думай про мои беды. Твоя машина?
Платон открыл глаза.
– Машина?.. Машина моя. Знаете, что мы сделаем. Мы поедем ко мне домой, и я приглашу из поликлиники врача. Я попрошу, чтобы женщина пришла. Она вас осмотрит и скажет, нужно ли вам в больницу.
– И то дело, – легко согласилась старушка. – А шиньон подбери, подбери, родимый.
Платон как в бреду отнял свою руку и нагнулся за пучком волос. С содроганием протягивая его старушке, он только теперь рассмотрел ее голову. Под спавшим на шею платком оказались короткие жидкие волосики серого цвета. На макушке небольшое их количество было схвачено в тощий хвостик, к которому, вероятно, и крепился выпавший пучок. Тогда Платон обшарил глазами ее лицо и поразился его страдальчески отстраненному выражению.
– Ой, господи, дай мне силы, – дернулась старушка, схватившись одной рукой за поясницу, а другой за грудь. – Хоть бы не помереть по дороге.
Она не возражала, когда Платон легко взял в руки ее костистое тело и поместил на заднее сиденье.
Оказавшись в дверях своей квартиры со старушкой на руках, Платон задумался – куда ее нести?
– А ты меня – в уголок, в уголок, родимый. Чтобы никому не в тягость, чтобы ничье место не занять.
– Где взял бабульку? – поинтересовалась Илиса.
– Сбил машиной.
– И зачем ты ее домой притащил? – вышел на шум Вениамин. – Ее в больницу надо, в гипс и под капельницу.
– Она не может в больницу. Ей запрещено раздеваться перед мужчинами.
– Да ну?! – восхитился Веня и подошел поближе, чтобы разглядеть как следует такой интересный экземпляр женщины.
– Почему? – подошла и Квака.
– Она монашка.
– Тони, ты хочешь сказать, что, тащась по городу с любимой скоростью в пятьдесят километров, ты исхитрился сбить престарелую монашку?
– Дайте пройти, родственнички, – Платон решительно направился к гостиной. – Помогли бы!
– Ты тащишь ее на супружескую кровать? – начал помогать Веня.
Платон застыл у большого дивана в гостиной.
– Господь с тобой, добрый человек, не нужно меня класть на супружескую кровать! – вступила старушка. – Мне бы в уголочек, чтобы не мешать никому... Вон там, в коридорчик, как собачку бездомную. Неудобно мне будет в этой большой комнате, сначала надо обвыкнуться в коридоре, присмотреться, что за народ в доме, может, кому сильно помешаю...
– Можно вынести в коридор раскладное спальное кресло, – поучаствовала в обустройстве пострадавшей и Илиса. – У тебя не коридор – целый холл.
В коридор выкатили кресло, вынесли торшер к нему и маленький антикварный круглый столик из кабинета. На столик, царапнув Платона по нервам, тут же были помещены шиньон и сумка.
– В кабинете есть раздвижная ширма, – задумалась Илиса.
– Ни в коем разе! – воспротивилась усаженная в кресло старушка. – Это же я ничего видеть не буду!
И Платон с облегчением выдохнул, отгоняя от себя видение трехстворчатой старинной ширмы в углу коридора. Из китайского шелка с ручной вышивкой и бамбуковыми стойками.
Появившаяся через полчаса врач по вызову сначала долго расспрашивала Платона Матвеевича о самочувствии, настояла, чтобы послушать его сердце, корила, что он не соблюдает постельный режим после инсульта, и поражалась его бодрости и быстроте движений.
– Это у вас нервное, – приговорила она, наконец, после долгих раздумий.
Старушка в коридоре вся извелась от недостатка внимания и даже начала покашливать и постанывать.
Платон вкратце описал ситуацию и удалился из коридора.
Врач пришла в гостиную не скоро. Осмотрела притихших перед выключенным телевизором домочадцев.
– Это не та женщина, которая?.. Которая стреляла в вашего...
– Нет, – Платон прервал ее потуги тактично выразиться. – Эта совсем старушка, к тому же – монашенка.
– Мне сорок восемь лет, – с обидой сказала врач, – и я не считаю себя старушкой.
Вениамин и Квака уставились на нее с удивлением, а Платон закрыл глаза и положил правую ладонь на грудь – туда, где от предчувствия новых неприятностей трепыхнулось сердце.
– Ваша старушка пятьдесят шестого года рождения. Отменное здоровье, наработанная мускулатура, ни капли лишнего веса.
– А сколько ей лет? – не справился с расчетами в уме Вениамин.
– Полных сорок семь.
– Как вы узнали? По паспорту? – спросила Илиса.
– Нет у нее паспорта, вот что мне больше всего не нравится. Говорит, что божьим людям паспорт ни к чему. Сует какую-то справку с неразборчивой печатью. По справке узнала!
