Карл Хайасен - О, счастливица!
Триш и Деменсио наблюдали за посещением из окна гостиной. Триш сказала:
– Он просто нечто. Ты должен признать.
– Угу. Голова садовая.
– Но разве ты не рад, что мы разрешили ему остаться?
– Бабки есть бабки, – изрек Деменсио.
– Он, поди, свихнулся. Совсем с катушек съехал.
– Может, и так. – Деменсио отвлекло появление Доминика Амадора, бессовестно косолапившего среди паломников. – Сукин сын! Раздобыл себе где-то костыли!
– Знаешь зачем? – спросила Триш.
– Да уж догадываюсь.
– Ага, он себе наконец просверлил ноги. Я слышала, заплатил мальчишке из автомастерской, тридцать, что ли, баксов.
– Псих, – сказал Деменсио.
Потом Доминик Амадор заметил его в окне и робко помахал заполненной «Криско» рукавицей. Деменсио не ответил. Триш спросила:
– Хочешь, прогоню его?
Деменсио скрестил руки:
– А это еще что – это кто, черт подери, такая? – Он указал на худую особу в белом платье с накидкой. Особа, держа в руках блокнот-планшет, с канцелярской деловитостью перемещалась от одного туриста к другому.
– Это леди с Себринг-стрит, – объяснила Триш. – Та, с Иисусом – Дорожное Пятно. Собирает подписи под петицией в дорожный комитет.
– Фига с два! Она обрабатывает моих клиентов!
– Нет, милый, штат хочет залить асфальтом ее святыню…
– Это моя проблема? У меня здесь свой бизнес.
– Ну хорошо.
Триш вышла из дома, чтобы сказать женщине пару слов. Деменсио всегда с подозрением относился к конкурентам – он предпочитал оставаться на шаг впереди. Его беспокоило, когда Доминик или остальные являлись и совали нос. Триш понимала. Махинации с чудесами – это вам не шутки.
А сомнительный спектакль с явлением газетчика сделал Деменсио раздражительнее обычного. Он мог справиться с гидравлическими неполадками плачущей статуи, но псих из плоти и крови – совсем другое дело. До поры до времени лежащий и бессвязный Синклер привлекал массу посетителей. А если он совсем свихнется? Если его бессвязная тарабарщина превратится в неистовые тирады?
Деменсио волновался, что может потерять контроль над святилищем. Он тяжело сел и уставился в аквариум, где дожидались завтрака некрашеные черепашки. Джолейн Фортунс звонила и справлялась о вонючих маленьких уродцах, и Деменсио сообщил, что все сорок пять живы-здоровы. Он не стал говорить ей про аферу с апостолами. Джолейн пообещала через несколько дней быть дома и забрать своих «драгоценных деток».
Это для меня они драгоценные, подумал Деменсио. Я должен выдоить из них все, что можно.
Когда Триш вернулась, он сказал:
– Давай и остальных доделаем.
– Кого?
– Их. – Он кивнул на емкость.
– Как это?
– Больше раскрашенных черепах – больше денег. Представь, как счастлив будет Мистер Перерожденный. – Деменсио взглянул в окно. – Чокнутый придурок похоронит себя под этими чертовыми тварями.
– Но, милый, апостолов всего двенадцать, – сказала Триш.
– А кто сказал, что должны быть только апостолы? Найди-ка ту Библию. Нам нужно еще тридцать три святых. Практически все подойдут – Новый Завет, Ветхий Завет.
Как Триш могла отказаться? Инстинкты мужа в таких делах неизменно оказывались верны. Собрав кисти и баночки с краской, она показала Деменсио первую полосу «Реджистера», который дали ей Джоан и Родди.
– Не этот малый укатил с Джолейн в Майами?
– Ага, только он не умер. – Деменсио саркастически Щелкнул по газете пальцем. – Когда она звонила сегодня утром, этот парень Том был с ней. В какой-то телефонной будке в Киз.
– В Киз!
– Да, но не говори ничего нашему любителю черепах.
Еще не время.
– Пожалуй, ты прав.
– Если он узнает, что его человек до сих пор жив, может прекратить молиться. А нам этого не надо.
– Это точно.
– Или завязать с этими его ангельскими голосами.
– Языками. Говорением на языках, – поправила Триш.
– Не важно. Врать не буду, – сказал Деменсио, – этот чокнутый шизик полезен для бизнеса.
– Ни слова не скажу. Смотри, про него пишут в той же статье.
Деменсио проглядел первые несколько абзацев, пытаясь одновременно открыть бутылку растворителя.
– Видишь? «Помощник заместителя ответственного редактора по очеркам и разделу "Стиль"». Это еще что за должность, черт возьми? Ха, не удивительно, что он катается в грязи.
Триш вручила ему букет кисточек.
– А что скажешь про футболки со Святыми Черепахами? И может, брелки для ключей…
Ее муж поднял глаза.
– Да! – сказал он с первой улыбкой за день.
Когда до Тома Кроума дошла очередь в телефоне-автомате, он позвонил родителям на Лонг-Айленд и велел не верить тому, что они увидят в газетах.
– Я живой.
– Вместо чего? – спросил его отец.
«Ньюсдей» поместила статью не в спортивном разделе, поэтому старик Кроум ее не увидел.
Том кратко описал поджог, проинструктировал своих о возможных будущих расспросах прессы, потом позвонил Кэти. Он был по-настоящему тронут, услышав, что она плачет.
– Ты бы видел первую страницу, Томми!
– Ну, все не так. Я в порядке.
– Слава богу. – Кэти шмыгнула носом. – Артур тоже твердит, что ты умер. Даже купил мне кулон с бриллиантом.
– На похороны?
– Он думает, будто я думаю, что он имеет отношение к твоему убийству – как я и думала до этого момента.
– Я думаю, он и сжег мой дом, – сказал Кроум.
– Не он лично.
– Ты поняла, о чем я. Труп в кухне – вероятно, его помощник, верный, но неосторожный.
– Чемп Пауэлл. Мне так кажется, – уточнила Кэти. – Том, что мне делать? Я не могу спокойно видеть Артура, но, честно говоря, я не верю, что он собирался причинить кому-то вред…
– Собирай вещи и езжай к матери.
– И бриллиант по правде красивый. Одному богу известно, сколько он стоит. Так что, знаешь, какая-то часть Артура хочет быть честной…
– Кэти, мне надо идти. Пожалуйста, никому ни слова, что говорила со мной, ладно? Сохрани пока все в тайне, это важно.
– Я так рада, что с тобой все хорошо. Я так молилась!
– Вот и продолжай, – сказал Кроум.
Было яркое и ветреное осеннее утро. Небо безоблачное, полное чаек и крачек. Море волновалось, но не штормило – типично для мертвого сезона между Днем благодарения и Новым годом, пока все туристы еще на Севере. Для местных то было особое славное время, несмотря на упадок выручки. Многие капитаны-перевозчики даже не загоняли судна в доки: вероятность неожиданных заказов была слишком далека.
Джолейн Фортунс задремала в машине. Кроум дотронулся до ее руки, и она открыла глаза. Во рту пересохло, в горле першило.
– Эххх, – сказала она, потягиваясь.
Кроум вручил ей чашку кофе:
– Доброе утро.
– Где наши мальчики?
– Все еще в грузовике.
– Как думаешь, они кого-то ждут?
– Не знаю. Они мотались туда-сюда, разглядывали лодки.
Щурясь от яркого света в лобовое стекло, Джолейн нашарила солнечные очки. Она увидела на противоположном конце пристани красный «додж», припаркованный у двери в магазин снастей.
– Опять в инвалидной зоне?
– Угу.
– Засранцы.
Они решили, что человек за рулем, должно быть, Бодеан Геззер – это имя значилось в удостоверении, согласно источнику Тома в дорожном патруле. Несмотря на дыры от пуль, отличное состояние машины говорило о владельце, который не стал бы мимоходом одалживать ее убегающим бандитам. Том и Джолейн до сих пор не знали имени компаньона Геззера, того типа с хвостом и больным глазом.
А теперь новая загадка: третий человек, которого вдруг высадили на дороге во тьме среди ночи, – Джолейн и Том наблюдали со стоянки видеомагазина, куда заехали, чтобы переждать. Что-то в поведении третьего казалось Джолейн знакомым, но в серо-синей темноте черты его лица были неразличимы. Фары проезжающих машин выхватывали печально бредущую полноватую фигуру. К тому же – австралийская шляпа-сафари.
Этим утром на пристани его не было и следа. Кроум не понимал, что это значит.
Джолейн спросила, позвонил ли он своим.
– Они даже не знали, что я погиб. А теперь на самом деле сбиты с толку, – ответил Кроум. – Чья очередь для радио?
– Моя. – Она потянулась к настройке.
За долгие часы в машине эти двое столкнулись с потенциально опасным различием в музыкальных пристрастиях. Том считал, что езда по южной Флориде требовала постоянного хард-рок-сопровождения, а Джолейн предпочитала легкомысленные, успокаивающие нервы песни. В интересах справедливости они решили настраивать радио по очереди. Если ей везло найти Шадэ, он выбирал Тома Петти. Когда он выискивал «Кинкс», она – Энни Ленокс. И так далее. Изредка их вкусы совпадали. Ван Моррисон. «Дайр Стрейтс». «Девушка с мечтательным взглядом», которую они вместе распевали, проезжая через Флорида-сити. Было и несколько общих объектов ненависти (дуэт Пола Маккартни и Майкла Джексона, к примеру), заставлявших их одновременно кидаться к кнопке настройки.
