Дарья Донцова - Хождение под мухой
– И никого не осталось?
Тетка пожала плечами:
– Может, где и живет кто по разным городам, вроде вас, не знаю. Мы с ними соседями были, как Панкратовы померли, полгода ждали, может, объявится кто, а потом нам их две комнаты отдали, так что у нас теперь отдельная квартира.
Я медленно пошла вниз. Значит, не Панкратовы…
Самохвалов Виктор Семенович обитал в покосившемся домишке – скособоченное на один бок, старое здание стояло в самом центре Москвы, в двух шагах шумела Мясницкая улица. Но переулок Антонова оказался тихим, уютным. Наверное, райское местечко для жилья, тысячи москвичей из «спальных» районов мечтают о квартирах в подобном месте, с одной стороны – тихо, с другой – центр, с третьей – метро в двух шагах, с четвертой… Но я бы ни за что не хотела селиться в таком переулке, уж больно грязные тут дома.
Построенные в начале двадцатого века, они, очевидно, ни разу не ремонтировались. На входной двери вместо ручки была прибита железная скоба, лестница выглядела так, словно по ней жильцы ездят на танке. Ступеньки разбиты, перила сломаны. Стекла в подъезде отсутствовали, впрочем, лампочки тоже, а на каждом подоконнике стояли пустые банки из-под кофе «Нескафе», набитые окурками, и валялись рваные газеты. Да еще двери квартир были украшены табличками, здесь в коммуналках ютилось по пять-шесть семей. Нет уж, по мне так лучше в каком-нибудь Лианозове, в собственной квартире, с видом на лес. На косяке второй квартиры висело три бумажки «Самохвалова», «Разина» и «Кроликов». Я стала старательно нажимать на звонок.
Наконец дверь распахнулась, и появился огромный парень в грязной футболке и мятых брюках.
– Какого хрена трезвон устроила, – рявкнул он, – горит где или наводнение?
– Вы Самохвалов? – приветливо улыбаясь, спросила я.
– А то не видно?
– Значит, покойный Виктор Семенович – ваш брат?
– Разуй глаза, лошадь, – заявил парень и принялся яростно чесать грудь. – Разве я похож на придурка, я – Кроликов.
– А почему Самохваловы – придурки? – поинтересовалась я. – Вообще-то я им звонила, как указано, три раза.
– Баба Аня глухая, чистый пень, – заржал парень, – можешь целый день проколотиться, не услышит, вот я и пошел, думал, ейную пенсию принесли.
– Нехорошо обзывать соседей придурками, даже если и ходите вместо них открывать дверь, – каменным тоном заявила я, – проводите меня в комнату к Самохваловой, талоны из собеса принесла на бесплатную одежду.
– Ступайте в самый конец коридора, – махнул рукой малоприятный парень, – она никогда не запирается.
В крошечной захламленной комнате у стола, покрытого выцветшей клеенкой, сидела маленькая чистенькая старушка с лупой в руках.
– Заходи, заходи, – приветливо сказала она, – пенсию принесла?
– Нет, – ответила я, – из собеса прислали проверить условия. Вам ничего не требуется?
– Очень даже надо, – вздохнула баба Аня, – ноги новые и глаза посильней, еще спину скрючило…
И она улыбнулась, добавив:
– Только этого ты мне, детка, не принесешь. А ежели о деньгах речь, то пенсии хватает, ем я мало, вещей не покупаю, электричество не жгу. Так что спасибо за заботу. Лучше в седьмую квартиру загляни, там Федотова живет, вот у нее и впрямь караул. Сын сидит, невестка сидит, одна внуков тянет, надрывается.
– У вас никого из родственников и детей нет?
– Были, – ответила старушка, – как же без ребяток, только убрались все раньше меня.
– Вот горе, – вздохнула я.
– Ох, милая, – покачала головой баба Аня, – может, кому и несчастье, только с меня, как горб упал. Сын-то мой нормальным человеком сначала был. Ты торопишься?
– Нет.
– Ну садись тогда, – обрадовалась бабушка, – сейчас все расскажу. Семен чистый ангел был, но женился в недобрый час на Райке…
Невестка Анне Ивановне попалась красавица, хохотушка и певунья, большая любительница повеселиться, поплясать и выпить. Вначале баба Аня приняла Райку с распростертыми объятиями, но чем дольше Семен жил с женой, тем больше хмурилась его мать. Раисе было наплевать на быт. Она предпочитала схватить в магазине пачку слипшихся пельменей и совершенно не собиралась стоять у плиты, колдуя над щами или мясом. Никакого рвения к стирке, глажке или уборке она тоже не проявляла, зато все чаще и чаще являлась навеселе. Потом прикладываться к бутылке стал Семен, и супруги начали пить вместе, сначала по выходным, затем в будние дни…
Жизнь бабы Ани превратилась в постоянный кошмар. У Раи родился сын, Виктор. Ничего удивительного в том, что парень получился не совсем нормальным, не было. В обычной школе Витенька доучился только до третьего класса, потом его перевели во вспомогательную. В конце концов Витя вышел в большой свет, имея профессию сапожника. С тех пор он сидел в мастерской у метро. Кстати, коллеги любили парня. Глуповат, конечно, но добрый, работящий, никогда не спорит, если другие ремесленники, побросав все заказы, уходят на два часа раньше домой, Витенька охотно выручал коллег, беспрекословно бегал за сигаретами, бутылками, но сам не пил. Ему становилось плохо до обморока даже от глотка пива. Узнав об этой физиологической особенности внука, бабушка побежала ставить свечку Николаю Угоднику. Слава господу, пусть идиот, но зато не алкоголик.
Потом Семен и Рая умерли, попросту допились до смерти. Баба Аня, доведенная до крайней точки ежедневными скандалами и побоями, опять полетела в церковь. Никакого горя от кончины сына и невестки она не испытывала, скорей наоборот, в сердце была неприличная для верующей женщины радость. Сначала баба Аня пыталась укорять себя, но затем бросила это занятие. Наконец-то она была счастлива. В комнатах навела чистоту, никто не крал ее пенсию и не орал дурниной после полуночи: «Эй, старая сука, гони гробовые, знаю, знаю, где прячешь!»
Нет, теперь старушка спокойно спала по ночам. Осталась одна докука – Витенька. Однажды он пришел домой не один, а с востроносой девушкой, одетой в дешевую юбку из клеенки.
– Наина, – сказала девица, подавая бабке руку с ужасающе оранжевыми ногтями.
Баба Аня просто похолодела. Девчонка совершенно по-хозяйски разглядывала комнату и, хихикая, прижималась к Витеньке. Глупый внук блаженно улыбался и выглядел словно Иван Царевич, нашедший свою Василису Прекрасную.
Только Анна Ивановна сразу поняла: перед ней Лягушка, и никогда она не станет красавицей. Осторожно порасспросив Наину, Анна Ивановна перепугалась еще больше. Девушка оказалась не москвичкой, жила в общежитии и происходила из многодетной семьи. Старушка лишилась сна, великолепно понимая, что за особа упорно виснет на ее внуке. Этой дряни нужна прописка, разве Наина – дура и не понимает, за какого парня собирается замуж?
Не успела Анна Ивановна сообразить, что лучше предпринять, как всевидящий создатель вновь явил необычайную милость.
Витенька не пришел вовремя домой, а где-то около одиннадцати вечера позвонила женщина и сообщила:
– Витя тяжело заболел, инфекция опасная, очень заразная, посещать его нельзя.
Анне Ивановне, между прочим, стукнуло семьдесят. Ей уже тяжело мотаться с сумкой продуктов по больницам. Потому старушка только обрадовалась, услыхав, что в клинике карантин. Ну а затем вновь перезвонила та же дама и сказала:
– Ваш внук скончался.
Анна Ивановна старательно делала вид, что убита горем, но в душе радовалась такому повороту событий. Значит, гадкая Наина с наглыми, густо накрашенными ресницами никогда не окажется на ее жилплощади. И еще больше ей повезло, что Витенька умер в такой великолепной больнице.
– Замечательные врачи, – ахала Анна Ивановна, – ласковые, обходительные, ни копейки ведь не дала, а встретили, словно родную!
Сначала бабусю напоили чаем с изумительно вкусным печеньем, а потом женщина, видно, самая главная, развела руками:
– Уж извините, Анна Ивановна, мы старались, как могли, но Виктор поступил в запущенном состоянии.
– Бог дал, бог взял, – перекрестилась старушка, – тело, можно, у вас пока полежит? Буду по знакомым деньги собирать на похороны.
Врачи переглянулись, и женщина сказала:
– Мы чувствуем себя виноватыми, поэтому поможем со скорбными церемониями.
И Витю похоронили за счет больницы. Анна Ивановна, увидав в гробу внука, впервые «надевшего» костюм, даже умилилась: экий красавец. Все было, как у людей, домовина, и даже два венка. Один в складчину купили коллеги по работе, другой заказали врачи.
К родственникам Лакова Филиппа Матвеевича я ехала обуреваемая самыми разными мыслями. Похоже, опять бегу не в том направлении. Добровольные доноры Панкратов и Самохвалов не оставили после себя безутешных родственников. Брезжила слабая надежда на то, что у Филиппа Лакова целая квартира братьев и сестер, до сих пор носящих траур.
Едва докатив до нужного дома, я сразу поняла, почему у Лакова в документах не был указан номер квартиры. Общежитие.
