Любовь и птеродактили - Елена Ивановна Логунова
– Хорошая попроще, так сказать, бытового характера. Ты, Дора, хотела домработницу завести, так я нашла подходящего человека – с опытом и рекомендациями. Девушку зовут Дина, она работала у Афанасьевых, а сейчас без места, потому как Виктор в угоду своей новой подружке, земля им обоим пухом, еще до отъезда на море уволил всю свою прислугу.
– Ну? Разве мы не молодцы? – поторопил не щедрую на комплименты и благодарности Доронину экспрессивный Петрик. – Какие у тебя сотрудники, Федор Михалыч, а? Чистое золото! Бусинка вон как расстаралась, а я тебе прекрасный аутфит для яхты подобрал.
– Да, кстати! – пришел мой черед проявить живой интерес. – Что ты купил, примерку уже провели, все подходит?
– Нет-нет, это ждет до завтра! – Петрик замахал руками. – Что ты, бусинка! Сейчас уже свет плохой – искусственный, примерочка у нас будет при натуральном дневном! Да, Дорочка?
Дорочка, которая, видимо, примчалась к нам на ночь глядя в расчете на примерочку, снова нахмурилась, но кивнула. В такого рода вопросах Петрик у нас железный авторитет.
– А вот кому сарделечку? Аппетитная, горячая, аж шкворчит от желания быть поглощенной! – воззвал Покровский от гриля.
– Ой, мне, мне! – вскинул руку Петрик.
– Фу, срамники, – пробурчала Доронина, но тоже живо переместилась к столу.
Остаток вечера прошел приятно и весело, с шутками-прибаутками. Дела в застольной беседе мы не обсуждали.
Среда. Она сказала «да!»
Уже перед сном я проверила электронную почту и увидела, что Кира прислала мне обещанную речь. Я не удержалась, открыла текст – он оказался неплох, но его нужно было отредактировать. Занявшись этим, я засиделась за полночь, и только ворчание Караваева, требующего внимания к себе, нами обоими любимому, заставило меня закрыть макбук и лечь в постель. Уснуть, правда, удалось не сразу, поэтому утром я чуточку залежалась в кровати. Вышла из своей комнаты, потягиваясь и зевая, когда все остальные уже позавтракали.
В гостиной происходил модный показ. Доронина в окружении собранных со всего дома разновеликих зеркал примеряла обновы и прохаживалась по символическому подиуму ковровой дорожки, откровенно красуясь. Петрик, три в одном – кутюрье, режиссер и репортер, – бегал вокруг модели с фотоаппаратом и ценными указаниями. Покровский с кротким видом великомученика заменял вешалку – держал на раскинутых руках кучу тряпок и очень походил на чудо-дерево из стихотворения Чуковского.
– Как у наших у ворот чудо-дерево растёт. Чудо, чудо, чудо, чудо расчудесное! Не листочки на нём, не цветочки на нём, а чулки да башмаки, словно яблоки! – продекламировала я.
– Люся! – Затуманенный взор Покровского прояснился и устремился на меня с робкой надеждой. – Приготовить тебе завтрак?
– Стой на месте, ты нам тут нужен! – Петрик пресек дезертирские настроения на корню. – Люся и сама может себе овсяночку сварить.
При слове «овсяночка» мы с ресторатором одинаково скривились, но пререкаться с кутюрье, режиссером и репортером не рискнули – численный перевес был не на нашей стороне. Я поплелась в кухонный закуток, а Покровский остался работать мебелью.
В условном пищеблоке из недр распахнутого холодильника торчала чья-то пятая точка в пляжных шортах. Полюбовно, в подробностях изображенному на них сюжету двадцать пятой, заключительной серии седьмого сезона «Симпсонов» «Лето на пляже» я уверенно опознала Эмму – он большой поклонник этого мультсериала.
Братец с азартом трудолюбивого крота перерывал содержимое холодильного агрегата. На кухонном островке стоял открытый рюкзак, из которого торчали горлышко бутылки с узнаваемой красно-синей крышечкой и витые стальные рожки шампуров.
– Собираешься на пикник? – вкрадчиво поинтересовалась я, потеснив Эмму у холодильника и вовремя поймав полетевшую на пол упаковку сосисок.
– Блин, Люся! – Братец схватился за сердце. – Нельзя же так подкрадываться!
– Там есть блины? – Я по-своему услышала сказанное.
– Там нет блинов, – с сожалением ответил Эмма.
– Но есть сосиски. – Я задумчиво взвесила в руке удачно подхваченную упаковку.
– Сосисок тоже нет, – возразил братец, отнял их у меня и сунул в рюкзак. – И огурцы с помидорами я тоже забираю. И хлеб, и яблоки, и…
– И я умру голодной смертью, – резюмировала я.
– А разве не ты мне рассказывала о великой пользе разгрузочных дней? – Бессердечный мальчишка побросал в рюкзак яблоки и с треском застегнул молнию.
– Когда это было! – возмутилась я. – Ты в одиночку слопал целый торт!
– И я бы с легкостью повторил тот славный подвиг, но торта нет, времени тоже. – Эмма закинул рюкзак на плечо. – Меня ждет Кира, мы с ней проведем этот день в Тихой бухте…
– Опять? – Я с чувством легкой вины сообразила, что накануне вечером забыла поинтересоваться успехами нашего засадного полка.
– А почему нет, там хорошо: красиво, тихо, и никто не мешает приятно общаться.
– То есть Макс пока не появлялся?
– Надеюсь, и не появится, нам и без него совсем неплохо. – Братец нахлобучил бейсболку и взял под козырек: – Товарищ Генералюссимус, разрешите идти?
– Иди, иди! – Я обрадовалась, что наконец-то смогу обшарить холодильник в отсутствие сильного конкурента.
Эмма ушел, чеканя шаг, как кремлевский гвардеец. Дождавшись, пока потрясенные этим выступлением бокалы на подвесном держателе перестанут трястись и звякать, я снова открыла холодильник, углубившись в него и одновременно в размышления о том, чего бы мне откушать.
В дальнем углу на верхней полке обнаружились ванильные сырки, удачно спрятавшиеся за большим пучком петрушки. Я радостно накинулась на них: вот и завтрак! Посыпав творожок изюмом и полив его медом, я залила кипятком пакетик чая и с кружкой и миской переместилась за стол.
Но стоило подумать, что жизнь налаживается, как светлый миг маленькой радости омрачила большая тень.
– Люся, у тебя совесть есть? Или хотя бы чувство долга? – нависнув надо мной, как туча, вопросила Доронина, очень нарядная – в ультрамариновой блузе с матросским воротником и летящей юбке в косую сине-белую полоску.
– Ничего нет! – Я торопливо заработала ложкой, опасаясь, что сейчас у меня и завтрак отнимут.
– Спишь, ешь и в ус не дуешь! А очередное послание президента кто будет писать, Пушкин?!
– Пошему Пушкин? Пешков, – прошамкала я с набитым ртом, не сразу сообразив, о каком президенте речь.
– Пешков – это Горький? Он же умер давно? – Доронина зависла.
Я воспользовалась этим, чтобы доесть творог и допить чаек. Промокнула губы салфеткой и только потом объяснила:
– Не Пешков, а Песков. Пресс-секретарь нашего президента.
– Люся, окстись! Наш президент сейчас стоит перед тобой! – Доронина потыкала пальцем себя в грудь.
– А-а-а! Президент клуба «Дорис»! – Я шлепнула себя ладонью по лбу. – Слушай, я и впрямь забыла про твое еженедельное послание.
По пятницам Феодора наша Михална традиционно осчастливливает клубный
