Максим Кантор - Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова.
— Что — подозревает?
— Мало ли что.
Тут Леночка завыла, и я ее с трудом до своей кухни доволок. Заварил чаю, валерьянки накапал.
— Ты тихонько посиди.
— Ты куда-а-а-а?
— Я напротив буду. Квартира шестьдесят пять. Там у меня волшебник живет, его зовут Сергей Ильич, он на все вопросы ответы знает. — Я погладил Леночку по кудряшкам.
— Я с тобо-о-о-ой!
— Нет, ты здесь останься, волшебник не любит, когда ревут. Он тебя превратит в тыкву. А здесь с тобой ничего не случится.
Все-таки хорошо, что я Леночку с детства знаю. Ее только волшебниками и можно успокоить. Ну, и еще принцами с феей-крестной.
— Ты надо-о-о-лго?
— Как волшебник разгадает нашу тайну, сразу приду. Я мобильный с собой возьму. Если что — звони. И Чухонцев, если не ошибаюсь, свой номер тебе оставил.
— Гена злой.
— Нет. Очень добрый. Очень храбрый рыцарь. Мы тебя не бросим. Отдыхай, Золушка. Вот тебе в лечебных целях.
Я налил Леночке виски. Потом подумал, запихал начатую бутылку в карман.
Я оставил Леночку на диване, мечтать про рыцаря Чухонцева. Я сегодня впервые заметил, какая у нас лестничная площадка маленькая. Покрутил старенький звонок, и в квартире Татарникова отозвалась дребезжащая трель. С той стороны двери послышался кашель моего курильщика, и татарниковские тапочки прошлепали по скрипучему паркету. Что ж профессор дверь-то не сменит, давно ему советую, у всех в подъезде железные стоят, а он все никак со своей фанерной не расстанется. Но, с другой стороны, что ж у Татарникова красть? Разве что его голову, других ценностей в квартире нет.
— Спите, Сергей Ильич? — спросил я через дверь.
— Нет-нет, мой милый, проходите.
Фанерка приоткрылась, и на меня пахнуло лекарствами. Ну вот, какая ж я свинья! Если б мне Татарников не понадобился — я бы и не знал, что он заболел.
— Сергей Ильич, не хочу вас беспокоить. Может, вам надо в магазине что-нибудь?
— Нет, спасибо большое, все у меня есть. — Татарников был в застиранной, но свежей рубашке, в отглаженных брюках. Вот это да, вот это школа: болен ли, здоров ли мой профессор, пьян он или трезв, — а только никогда его никто не видел в помятой майке; Сергей Ильич при всей своей бедности отличался удивительной чистоплотностью. — Да вы заходите, я вам очень рад. Признаться, я заскучал. Болеть — очень скучное занятие, однообразное.
Я удивился: жизнь Татарникова и в здоровом состоянии разнообразием не отличалась.
— Вы не беспокойтесь, это не грипп, — продолжал историк, — всего лишь бронхит.
— А я лекарство принес.
— Какое же? — оживился Татарников. Увидел бутылку виски, сник. — Ах, заграничное!
— То же самое, что у нас в отечестве, Сергей Ильич, только с другим запахом.
Татарников поджал губы, но виски разлил по стаканам, попробовал, прокашлялся.
— Привыкать боюсь. Я бы лучше водочки. Ладно, рассказывайте.
Я рассказал. Татарников письмо «Элит-недвижимости» прочитал внимательно.
— Правильно ли я вас понял, голубчик, — спросил Татарников, — что с вас сегодня утром взяли подпись, которой вы засвидетельствовали интерес к данной квартире?
Я кивнул.
— Пойдем далее. Ваша сестра говорит, что клиентов, которые ничего не собираются покупать, теперь больше?
— Вообще все клиенты такие. Сплошной фальшак.
— Далее. Если правильно понимаю, большинство сотрудниц в таких агентствах — одинокие женщины?
— Судя по всему, да. И знаете, Сергей Ильич, их всех зовут Ленами.
— Это к делу не относится, — заявил Татарников.
— А что относится?
— Дайте подумать. — Татарников понюхал виски. — Вы знаете, а это совсем неплохо! Да, определенно хороший напиток. Я думаю, в Ирландии, в холодные зимние вечера виски как нельзя более кстати. Вы помните балладу про Джона Ячменное Зерно? Считается, что прославленный в балладе напиток — это пиво, приготовленное из ячменных злаков. Однако в балладе есть строчки о вдове, которую согревает Джон Ячменное Зерно, потому что больше у нее нет утешителей. Скажите, друг мой, разве глоток пива может утешить вдовицу?
— Не может, — сказал я. Я давно уже перестал удивляться татарниковским отступлениям.
— Значит, речь в балладе все же о виски! Однако вернемся к недвижимости. Все сотрудницы агентств — одинокие женщины. Их судьбой никто не интересуется, верно? У них нет близких. Их может согреть путешествие в дальние страны, вероятно, поход по магазинам. Своего рода стакан виски, вы не находите?
— Нахожу, — сказал я. Лучше соглашаться, так будет быстрее.
— С другой стороны, вы говорите, в этих новых дорогих домах совсем никто не живет?
— Никто, Сергей Ильич, — покорно сказал я. И к резким поворотам мысли я тоже привык.
— И отчего так получилось? — поинтересовался Сергей Ильич.
— Оттого, что владельцы эти квартиры покупали для инвестм… — мне стало неловко модного иностранного слова, — для надежного вложения денег. Сами они живут где-нибудь, где экология получше, — на Багамах, например, или в шато каком.
— Где, простите? — переспросил Татарников и поерзал на шатком табурете. Холодно было на кухне.
— Вы бы шарф накинули, Сергей Ильич. В замке, в Швейцарии. А московские квартиры на всякий случай покупают. Для того чтобы деньги не лежали просто так. Понимают люди, что каменные стены надежнее, чем бумажные акции. Вот и стоят у них в центре столицы пять-шесть квартир на брата.
— Как интересно, — сказал Татарников. — То есть вы всерьез полагаете, голубчик, что человек, который может приобрести замок в Швейцарии, — он боится, что деньги его обесценятся, и поэтому вкладывает их в московскую недвижимость?
Татарников выпил виски, и так он презрительно крякнул над своим стаканом, что я разволновался.
— Простите, Сергей Ильич. Я к вам за советом пришел. По-вашему, я одни глупости говорю?
— Почему же, голубчик, два-три дельных слова вы все же сказали.
— Так два или три? — спросил я. — И какие?
Татарников поднял худой палец и торжественно произнес:
— «На всякий случай»! На всякий случай, голубчик, квартиры эти приобретаются! Только вы неправильно поняли, о каком случае речь. Я ведь вас спросил не о том, волнуется ли миллионер о своих деньгах. Конечно волнуется! Но вы только представьте себе этого человека! Ему весь мир доступен — весь мир! Швейцарские банки с номерными счетами. Британский остров Джерси — да мало ли на свете оффшоров! В Гонконг полететь можно, самолет-то свой есть. Деньги в деньгах хранить неприятно? Ну так есть куда вкладывать. Купи еще одну яхту размером с государство Сан-Марино, живи да плавай на ней вокруг света! Хочешь — купи замок в Альпах с сопредельной территорией в тысячи гектаров. Хочешь — остров приобрети в Тихом океане, построй там виллу для себя — или целый поселок вилл на продажу. В Южной Африке тоже красота. Знаете, голубчик, еще Марк Твен, американский писатель, сказал: если что — покупайте землю, ее больше не делают.
Я слушал раскрыв рот и соображал: как так получилось, что кухонный историк Татарников, который не читает газет и телевизор не смотрит, столько подробностей о большой жизни знает.
— Так вот, — продолжал Сергей Ильич, — представьте, что именно этот человек решил деньги свои в Москве спасать. В московской-то недвижимости! Ненадежно у нас в России богатства хранить, голубчик. То есть выкачать деньги из русской земли — это можно. А хранить их лучше не в русской земле. Так земля наша устроена, мой милый: не приживается здесь богатство. Как пальма в суглинке. Пробуют, пробуют — не растет. Елки — те да, вырастают под двадцать метров и стоят себе. А пальму мороз побьет. Частная собственность у нас — как та пальма, мой дорогой. У нас пальму можно только в оранжерее поставить — и всем показывать, хвастать: смотрите, и у нас тоже пальма есть! И у нас частная собственность! Но только не Англия здесь, нельзя здесь по наследству хоромы передавать. Максимум на два поколения хватит. Московские дома — самая движимая недвижимость в мире, голубчик. То снесут особняк за ветхость, то квартиру уплотнят, то мужики поместье спалят, то хозяин по миру с сумой пойдет — все одно: не удержать здесь богачу своей частной собственности от разорения!
Я кивнул молча. Сергей Ильич мне что-то очень важное говорил — не про леночкино дело и не про элитную недвижимость даже. Сидел он на тесной своей кухне, рассказывал про какуюто пальму глухим бронхитным голосом, а я смотрел на отклеившийся кусок обоев за сутулой спиной историка. И вдруг я понял, почему Татарников никогда ничего ни у кого не просил и почему у него никогда ничего своего не было.
— Я понимаю, — сказал я.
— Думаете, раз мы с вами это понимаем, — этого миллионер не поймет? Миллионер — он, конечно, вор и невежда, но такие вещи чувствовать должен. Иначе не был бы миллионером. Да и жить в этих квартирах невозможно, голубчик — ведь вы и сами не стали бы жить в пустом, охраняемом вооруженно гробу. Экология в городе паршивая, дышать нечем, зачем миллионы тратить на бессмысленное дело?
