Ольга Степнова - Пляж острых ощущений
Почему-то сдаться мне хотелась именно Барсуку, наверное, между нами уже возникли пресловутые отношения мучителя и его жертвы. Мне хотелось придти и заглянуть в его честные партийные глаза. Ведь теперь, после случая с Юлианой точно известно, что…
Стоп.
Ничего теперь не известно! Ведь если я жив, значит и Юлиану мог по башке тюкнуть!
Нет, Элка права (и почему только Элка всегда права?), нужно выследить молоточника, собрать доказательства, и только потом сдаваться. А пока… пока я для всех в бессознательном состоянии лежу в пещере, в которую меня отволок какой-то мальчишка. Я не виновен в этом побеге — так получилось.
Мне захотелось умыться и принять душ, но я понятия не имел, где здесь ванная.
Натянув джинсы, я пошел слоняться по дому. При дневном свете он выглядел еще более глупым и бессмысленным из-за своих гигантских размеров. Для того, чтобы мыть такие пенаты, понадобиться содержать штат прислуги больший, чем в Центральной гостинице. Я запутался в количестве комнат на втором этаже — почти все они были еще не обставлены, — но ни ванны, ни туалета так и не нашел.
Я поднялся на третий. И почти сразу наткнулся на гламурного вида розовую дверь, которая могла вести в ванную, и только в ванную. Дверь была чуть приоткрыта и я толкнул ее.
И сразу же пожалел. Я совершенно забыл, что в этом Дворце съездов скрывается еще и звезда мирового масштаба Юлиана Ульянова, а по простому, Верка Серикова — «шило», «перфоратор», «атомная боеголовка».
На роскошном розовом унитазе, в роскошном розовом пеньюаре сидела эта самая Верка и курила длинную сигарету. Как водится в этом доме, помещение было огромным, тут были и ванна, и унитаз, и душевая кабина, и какие-то столики, шкафчики, диванчики и то, что, кажется, зовется биде. В общем, никакого уюта — сплошной монументализм. Как это Верке удалось так по-семейному устроится на унитазе — я только диву дался.
— Ой! Извините, — сказал я и хотел было захлопнуть дверь, но ее почему-то заело — ни туда, ни сюда.
Верка по идее должна была завизжать, но она продолжала курить и рассматривать меня так, будто это я на унитазе сидел.
— Да извините же! — я снова подергал дверь, пытаясь ее закрыть. Оставлять даму верхом на горшке с незапертой дверью мне было как-то неловко.
— Я специально дверь приоткрытой держала, — сказала вдруг Верка. — Там какая-то автоматика, вам нужно зайти сюда и тогда дверь автоматически за вами закроется.
Черт знает, о чем я думал, когда последовал ее совету. Дверь и правда закрылась с приятным «чпоком». Получилось, что я заперт со звездой в одном туалете. Взяв сигарету в зубы, Верка встала, натянула трусы и нажала на слив. Процедура заняла пару секунд, и я, ей-богу, не успел отвернуться.
Серикова подошла к раковине и стала мыть руки. Я видел ее стройную спину, крутую задницу, обтянутую халатом и почувствовал себя очень нехорошо.
Я ломанулся на выход, дверь не поддалась. Я проделал все возможные манипуляции с позолоченной ручкой, но замок был закрыт намертво.
— Там какая-то автоматика, — равнодушно сказала Верка, не оборачиваясь, — теперь ее не откроешь. Можно только с пульта открыть, а пульт в коридоре остался.
— Что в коридоре осталось? — как последний кретин переспросил я.
— Пульт. — Верка взяла отложенную сигарету и присела на край ванны.
— Ты знала об этом? — Я подошел к ней и заглянул в ее ненакрашенные, утренние глаза, которые показались мне рыжими и насмешливыми.
— Догадывалась.
— И зачем сказала, чтобы я сюда вошел?
— Я такое сказала?
Бабы — удивительные существа. Они сведут с ума любого, кто попытается в разговоре с ними обратиться к логике и очевидным фактам.
Лучше бы я сидел в своей норе с обезьяной.
Верка курила и смотрела на меня, и смотрела. Нужно было гасить ее, ее же приемами, но я в них был не силен.
— Ты же вроде не куришь, — попытался я усмехнуться.
— Не курю, — кивнула она и пустила дым через нос.
Я решил плюнуть на нее и сделать то, за чем пришел — умыться.
Пока я плескался в раковине, она закурила новую сигарету, достав ее откуда-то из недр своего многослойного одеяния.
— Откуда палево? — поинтересовался я, вытирая лицо.
— Его тут в доме полно. Сигареты и зажигалки на каждом углу.
— Откуда халат?
— Твоя Нонна с утра привезла мои чемоданы.
— И что нам теперь делать? Я не смогу выбить дверь, у меня ребра сломаны.
— Ты позвонишь своей Римме, она приедет и откроет нас.
Только тут до меня дошло, что весь этот спектакль устроен лишь для того, чтобы насолить Беде. Верка решила свести с Элкой свои личные, женские счеты, заперевшись в ванной с ее мужиком.
Я с тоской посмотрел на окна — третий этаж. Может быть, при полном здоровье я и справился бы с этой задачей, но не сейчас.
— У меня нет с собой телефона, — сказал я Верке.
— А это что? — кивком указала она на стенку, где висел хорошенький розовый телефончик, стилизованный под старину.
Я вздохнул, набрал мобильный Сазона, но дед, как всегда, не услышал звонка.
Тогда я зажмурился и позвонил Элке.
Она примчалась через десять минут. Все это время я стоял спиной к Сериковой и пялился в окно на высокое дерево, где затеяли возню мелкие птички. Надо отдать должное Элке, отперев дверь и увидев меня голым по пояс, а Серикову в неглиже, она не дрогнула ни одной мышцей лица.
Верка протиснулась в дверь мимо нее, вызывающе выставив грудь и посмотрев снизу вверх на Беду победительницей. Она затопала каблуками наверх, в свою светелку под куполом.
— Элка, это она все подстроила…
— Давай будем считать, что мне не интересно, что здесь произошло, — сухо сказала Беда, быстро разделась и зашла в душевую кабину. Я тоже быстренько скинул джинсы и шагнул к ней, под упругие струи воды, оказавшиеся ледяными.
— Элка, я не хочу, чтобы тебе было неинтересно.
— Не хочешь? — Она почему-то не сняла очки и теперь смотрела на меня сквозь потоки воды на стеклах.
— Не хочу, — подтвердил я.
— Не хочешь?! — заело ее.
Я уже понял, что нужно сменить пластинку, но язык по инерции произнес:
— Не хочу!!
— Ну тогда получай! — Элка схватила жесткую намыленную мочалку и стала хлестать меня по лицу. По глазам, по щекам, по губам. Было больно, глаза щипало, но я терпел. В конце концов, сам виноват — можно было поиграть в игрушку, что Беде все это не интересно.
— Элка, я не мог ничего сделать! Она сидела на унитазе и… пардон, писала. Я зашел, потом вышел, но не смог закрыть дверь, и тогда она сказала войти и… что за кретинская система с пультами?!
— Ты должен был выйти, а не зайти, ты должен был сломать дверь, ты должен был выпрыгнуть из окна, ты должен был оскорбить ее, высмеять, унизить, ты должен был…
Каждое свое «должен был» она сопровождала хлестким ударом мочалки.
Я стоял и чувствовал себя теленком на бойне.
— Ты мне сейчас еще и челюсть сломаешь. — Я перехватил ее руку, но она сильно укусила меня за запястье. Кровь закапала на пол, смешиваясь с водой. Элка ошарашено уставилась вниз, глядя, как розовый водоворот исчезает в сливном отверстии.
— Все? — спросил я.
— Все, — кивнула Беда. — До первой крови.
— Ну, теперь я…
Я скинул с нее очки, поймал ее длинное, скользкое тело и понял, что для любви лучшее место — тесная душевая кабина.
* * *— Пока ты тут развлекался со звездами, я кое-что выяснила, — объявила Беда, натягивая на себя джинсы. Координация у нее после душа никуда не годилась, и она не могла попасть в штанину ногой. — Анна заставила Гавичера разузнать, кто такие Чувилин и Селепухин. Первый — владелец сети крупнейших в городе гастрономов, второй, как ни странно, скромный наемный работник в аудиторской фирме. Но самое удивительное, Селепухин погиб три недели назад. Утонул, представляешь? Пошел купаться, и не вернулся. Пьяная компания, с которой он был, не сразу его хватилась. Тело потом так и не нашли. Я разговаривала сегодня утром с его коллегами по работе, они сказали, что это был тихий, скромный человек. Он выпивал иногда, но в запои не уходил и с работой справлялся. Жил он один, семьи у него не было. Встречался с какой-то женщиной, но никого с ней не знакомил. В общем, с этой стороны — тупик. С Чувилиным я поговорила только по телефону, он мнит себя важной шишкой. Узнав, зачем я хочу с ним встретился, закашлялся и назначил встречу на шесть вечера в баре «Пропеллер». Так что… слушай, а почему дверь не открывается?! — Элка подергала злосчастную розовую дверь, но та не поддалась.
— Где пульт? — спросил я, чувствуя, что близок к истерике.
— Какой?
— Которым дверь открывают! — заорал я.
— На тумбочке в коридоре оставила, — сказала Беда и захохотала. — Откуда взяла, туда и поклала!
Я тоже захохотал. Ребра болели, но я хохотал, — а что еще было делать?
