Владимир Круковер - Зачарованный киллер
Какая–то ночная птица, хлопая крыльями, улетала вслед за девчонкой. День этот начинался сумраком не постижимости и заканчивался точно так же… Сзади мне сигналил таксист, светя фарами, но я все дальше и дальше углублялся в рощу, пока меня не остановил какой–то тонкий и многоголосый писк, раздающийся, казалось, прямо из–под моих ног. Это были мыши, сонмище мышей, серой лентой перетекающее через рощу и вызвавшее у меня оторопь липкого страха. В полном смятении я сделал несколько шагов и вдруг услышал, что позади кто–то грузно ломится через кусты.
— Ну, как? — вывалился на поляну полковник. — Как это она? Не расшиблась? Мы вроде тихо ехали, я не заметил как–то…
Он не заметил! А я заметил: машина шла со скоростью под сотню километров.
— Маша! А–у–у! — вдруг зычно, как на плацу, за орал полковник, и девчонка появилась перед нами, как из–под земли — тихая, строгая.
Она молча обошла нас и зашагала к машине, и я обратил внимание на то, что под ее ногами ни разу не хрустнула ветка, а за ней оставались узкие следы, почему–то серебристые на темной траве… Около подъезда нашего дома полковник, не выходя из машины, заискивающе попросил:
— Может, еще поиграем, а? Выпить купим?
Не попрощавшись и не обернувшись на его голос, я пошел в подъезд…
В квартире я захотел курить, пошарил по карма нам, вытряхнул табачную пыль. Идти в гастроном за сигаретами очень не хотелось.
— Ты мой брат, — сказала Маша. Она стояла в прихожей, смотрела, как я чертыхаюсь. — Ты мой брат, наверное. На!
Она протянула мне на ладошке пачку «Примы».
— Спасибо, — буркнул я, — вы очень предупредительны, сестренка.
Сегодня
Я скатился с этой, весьма удобной кровати, как ошалелый. Сон, похожий на кинофильм абсурда, мгновенно лишил меня сна. Понимаю, как нелепо звучит эта фраза: сон лишил сна, но дело было именно так. Полоса чудес продолжалась уже потому, что такие сны нормальным людям снится не могут. Только шизикам и соратниками белой горячки. Но у меня, вроде, симптомов диллериума не наблюдалось. Я в период бичевания был один раз в этой стадии, так что могу сравнивать. Тогда меня связали и двое суток не развязывали, отпаивая маленькими порциями водки. Подобное подобным. И я ничего не помнил, выпали эти дни у меня из памяти.
Этот сон был похож на кино отчасти еще и потому, что я в нем как бы участвовал и не участвовал. То есть, я одновременно наблюдал за главным героем этого кино — Фотографом, и в то же время отчасти был им. Его чувства и воспринимал через себя, как высоковольтные разряды.
В данный момент я испытывал сильнейшее желание записать этот сон. Мне казалось, что не сделай я этого — случится нечто плохое.
Но в этой квартирке не было ни бумаги, ни карандаша. Отправиться за покупками самостоятельно я не решался; слава Богу, что уже пришла Люся. Я не дал ей даже выложить покупки, забрал пакеты и послал за писчими принадлежностями. Она пошла, бормоча, что ей всегда попадаются психи вместо нормальных клиентов.
А я, наскоро засунув пакеты в холодильник, сел в угол, стараясь не отвлекаться и не расплескать этот киносон.
Обреченный Фотограф ходил по серой обыденности и вместе с ним продолжал замкнутое движение и я, будто не было за стеной жгучего южного солнца и тучных пальм.
… В 8–25 зазвонил телефон. Фотограф в это время безжизненно смотрел в угол потолка, где безучастно отдыхал тучный паук. Звонок повторился.
Фотограф медленно перевел взгляд на покрытый толстым слоем пыли аппарат.
Убедившись, что источником звука является именно этот телефон, Фотограф
потянулся к трубке и, прежде чем услышать голос в ней, услышал звук упавшего стакана. Этот стакан был заботливо оставлен на тумбочке с телефоном вчера вечером и содержал более ста грамм водки.
Несчастье со стаканом заставило фотографа резко схватить трубку и
рявкнуть: какого, мол, черта надо? на что трубка отреагировала довольно
таки индифферентно:
● Здравствуйте.
● Ну, и! — продолжал рычать Фотограф.
● Я говорю, здравствуйте.
● А я говорю, какого черта надо? — и Фотограф почувствовал нестерпимый
зуд под мышкой.
В трубке раздался надсадный кашель.
К зуду прибавился мерзкий запах изо рта и явственные позывы к рвоте.
Сморщившись, Фотограф сменил тон.
● Вы, собственно, кому звоните?
● Вам, — последовал лаконичный ответ.
● А вы не ошиблись? — умоляюще спросил Фотограф.
Ответа он уже не слышал, ибо нечто скользкое и противное выплеснулось наружу и Фотограф, выронив трубку, сделал спину дугой.
Спустя минуту он выпрямился и тупо уставился на телефонную трубку, что–то
клокочущую в зловонной луже. В этот момент с потолка упал кусок штукатурки и в туче брызг приводнился рядом с трубкой, которая от неожиданности затихла.
День начинался скверно. Фотограф покорно утер лицо и подумал, что хорошо
бы умереть.
Мысли о смерти смешались почему–то с мыслями о том, что пора бы, наконец,
сменить носки. Он нагнулся, стащил носок, понюхал, вздохнул и снова натянул его на ногу.
Неожиданно на лице Фотографа появилась гримаса беспокойства. Он вскочил,
схватил пиджак с вешалки и тщательно обследовал содержимое карманов.
Но в них ничего не содержалось. То, что в нагрудном лежала завернутая в
тряпочку луковица, радости у искателя не вызвало. И все же он решительно
встал и засеменил в столовую.
Буфетчица, завидев его, опрокинула бутылку в стакан и, наполнив его, замерла с бутылкой наготове, чтобы наполнить вторично.
● Позже рассчитаюсь, — заискивающе сказал Фотограф, опорожняя посуду, и
устремился к выходу с видом чрезвычайно занятого человека.
Вскоре он уже заходил в фотопавильон, где его поджидал клиент. При виде
этого клиента Фотограф остановился в нерешительности. Клиент же при появлении Фотографа встал со скамьи и радостно помахал ему рукой.
Смущение Фотографа при виде клиента объяснялось очень просто: на сей раз
перед ним стоял обыкновенный Черт, покрытый густой шерстью зеленого света. Глаза его были прозрачные и без зрачков.
Фотограф плотно зажмурился. Открыв глаза он обнаружил, что Черт открыл
рот и произнес следующее:
● Извините, я вас уже полчаса поджидаю. Я вам звонил, но вы, наверное,
плохо себя чувствовали?
Фотограф воровато огляделся и решил не обострять отношений с галлюцинацией.
● Что вам угодно? — пролепетал он.
● Мне необходимо сфотографироваться.
● Что ж, — обречено сказал Фотограф, — этого следовало ожидать.
Проходите.
Он включил осветители, вставил в аппарат свежую кассету и грустно спросил:
● Как будем сниматься?
● На паспорт.
● На паспорт!
● А что вас удивляет? Все должны иметь паспорт.
● Да нет, я не против. На паспорт, так на паспорт.
Фотограф снял колпачок с камеры, фиксируя выдержку, надел его и закрыл
кассету.
● С вас 50 копеек.
Черт протянул десятирублевую купюру.
● У меня нет сдачи.
● Да бог с ней, сдачей, батенька вы мой. Мне бы фотки побыстрее.
● Завтра утром.
● Это точно?
● Да, конечно.
Черт поблагодарил и удалился, пряча квитанцию. Куда он ее прятал,
Фотограф так и не разглядел. И как–то расплылось в его памяти — был ли
Черт во что–либо одет. Но деньги были реальные. Фотограф уныло запихало
их в карман и спустился к приемщице.
● Нет, — ответила приемщица, — к вам кроме мужчины в зеленом плаще никто
не проходил, я не могла не заметить.
Сомнений в том, что к нему приходила тетушка «Белая горячка» не оставалось. Следующим в очереди должен был быть дед «Кондрат», после визита которого сослуживцы скажут скорбно, что Фотографа кондрашка хватила.
Фотограф решил все это обдумать вне службы, вышел черным ходом и поспешил
в столовую.
Глядя, как буфетчица наполняет стакан, Фотограф ощутил на затылке чей–то
