Татьяна Луганцева - Семь пятниц на неделе
– Сидеть действительно больно. Да и сплю теперь лицом вниз, то есть в подушку, что крайне неудобно.
– Это временно, Груня! Все заживет, как на собаке! – отмахнулась актриса.
– Спасибо на добром слове. Только я буду вся в шрамах, словно в меня метали дротики. А Вилли, вообще неизвестно, придет ли до конца в себя… Вот ведь парочка получилась!
– Вижу в тебе положительную тенденцию, – неожиданно отметила Ветрова. – Ты свое будущее видишь рядом с Вилли, пусть и с покалеченным. Может, ты специально его крестом припечатала? Вот теперь и согласна взять себе не успешного красавца бизнесмена, а так, покалеченного и насмерть перепуганного. Ха-ха-ха! Он теперь без тебя и не сможет, знает: если что – спасти его можешь только ты.
– Таня, прекрати! Я о том и толкую, что несу всем только беды.
– Стечение обстоятельств, больше ничего! – После очередного глотка Таня снова наградила себя пивными усами.
– А что ты натворила на премьере? Мне рассказали… Твоя душенька довольна? – спросила у нее Аграфена.
– Очень! Жалко, что ты не видела самую удачную мою роль за всю жизнь – роль несломленной зрительницы.
– Ты и правда считаешь себя отомщенной? По-моему, все это ужасно.
– А что такого-то? Я ничего не делала. Меня уволили, но я, относясь к своим бывшим коллегам с большой симпатией, пришла посмотреть на них и поддержать. – Актриса невинно посмотрела на Груню.
– Меня не проведешь: ты сыграла свою главную, хоть и немую, роль. А Николай Еремеевич хорош, ничего не скажешь! Он так сделал для тебя. Это потрясающе… и одновременно пугающе.
– Я знаю. Без Николая план мести, конечно, не удался бы!
– Ты оценила?
– Не знаю, что ты имеешь в виду, но вместе с ним я все равно не буду, – ответила Таня.
– Несмотря на его сильную любовь, которую он продемонстрировал, рискуя вылететь из театра? – удивилась Груня.
– Его любовь, не мою… Я не женщина-жертва, как ты, я разрушительница, и мне не жалко никого и ничего. Меня в свое время тоже не пожалели, – грустно улыбнулась Татьяна. – Да, Коля пострадал, но он знал, на что шел.
– Пострадал? А что случилось? – спросила Груня.
– Эдуард после спектакля лютовал.
– Лю-то-вал?
– Сердился в квадрате, орал, негодовал, брызгал слюной. Красным был настолько, что я думала, его хватит удар. И он, конечно же, уволил Николая, как ты и предположила.
– Как?! На самом деле уволил?!
– Так же, как и меня. А что тебя удивляет? Эдик меняет «старую гвардию» на «молодых и задорных». Он так и сказал Коле: «Отправляйся за своей Танькой! Не ожидал я от старого артиста и своего друга такого предательства!» Да Колобов много чего кричал, чего уж там…
На красивом лице Ветровой появилась скорбная гримаса и разом проступили морщинки. Видимо, все-таки месть не так сладка, как Таня расписывала.
– Значит, и Николай Еремеевич теперь без работы? – грустно вздохнула Груня.
– Ага! Мы – я, ты и Коля – свободная троица.
– Таня, надеюсь, ты остановишься? Уже все сделано… Хотелось бы, чтобы больше никто не пострадал.
– А что я могу? Второй спектакль без Коли не сорвать.
– Он сегодня?
– Да, через два часа.
– А кто за Николая?
– Влад Супрунов. – Татьяна закурила тонкую сигаретку.
– Что?! Он же – полный ноль, всегда только в массовке! К тому же с памятью у него проблемы. Так… подай, принеси…
– Эдуард другого мнения. Да и надо же ему было кого-то вводить в спектакль. А Влад сам вызвался, сказал, что знает роль.
– Ужас! Не труппа, а сплошной фарс! И спектакль опять провалится, – покачала головой Груня.
– Ага. Но даже и хорошо, что мы к этому не будем иметь никакого отношения. Я бы тоже не захотела позориться с новым партнером. Николай талантище был!
– Почему – был? Не говори о нем в прошедшем времени! – забеспокоилась Груня.
Подошедшая официантка спросила, будут ли клиентки еще что-то заказывать.
– Спасибо, ничего не надо, – ответила Татьяна за себя, объевшуюся, и за вяло жующую Аграфену. – Думаю, Николай теперь совсем сопьется. Он хоть и талантливый, но уже в возрасте да еще пьющий, так что в другом театре ему работу не найти. Если только роль какого-нибудь дворецкого дадут. С его харизмой и после главных ролей! За несколько лет до пенсии! Эдик просто убийца! – в сердцах сказала Ветрова, выпуская дым.
– А ты что будешь делать? Ты ведь тоже осталась без работы.
– Думаешь, не устроюсь никуда? – Внимательно посмотрела на Грушу актриса.
– Я не про возраст, просто ведь тебя никто не знает особо… – смутилась окончательно художница.
– То есть вот ты какого обо мне мнения? Ну, что ж… Я всегда знала, что люди говорят, – мол, актриса я не ахти и держусь на главных ролях только благодаря близким отношениям с режиссером. Значит, и ты так думала? Прекрасно! И все-таки, Груня, устроюсь, пусть и не на главные роли. Даже на «кушать подано» пойду! Ничего страшного! Главное, чтобы куда-то ходить и работать. А потом, у меня же есть и другая перспектива… – с лукавством в глазах посмотрела на Аграфену Татьяна. – Ты дождешься выхода Вилли из больницы, останешься с ним в его шикарной гостинице, или он тебе новый дом купит, где скажешь. Что тебе в Москве делать? Тоже работы нет. Заберешь своих и переедешь в Европу. Вилли – человек надежный, ему можно довериться. Будешь ты здесь работать или нет, время покажет. А может, вы будете в связке? Вилли станет писать сценарии с условием, что оформлять спектакли будет только его жена. Вот тогда-то ты и развернешься на все «сто», причем на лучших сценах мира. А через год-два ты забеременеешь – возраст-то в этом смысле у тебя критический, – посему тебе понадобится помощница. Тут-то я и подсуечусь – стану помогать тебе с карапузом, жить за границей и забывать Эдуарда. Что скажешь? Возьмешь?
– С удовольствием возьму! – с энтузиазмом ответила Груня. – Сама-то согласна на такое безмятежное домашнее существование? На роль няньки?
– А у меня в жизни достаточно уже страстей было, можно и «попридержать коней». Да, такая жизнь, тем более с тобой, меня устроит.
– Я буду рада, – честно сказала Груня.
Таня промокнула уголки глаз бумажной салфеткой.
– Спасибо, Груня, я тронута. Но я пошутила.
– Мне надо было это предвидеть. Вы, актеры, все время… шутите. Хотя тебе уже можно было бы и поменьше шутить, чай, не ребенок.
– Не сердись. Я не буду никому обузой! И у тебя на шее тоже сидеть не собираюсь. Да и детей не особо люблю. Какая из меня нянька? Смех, да и только! – спокойно отмахнулась Татьяна. – Ничего, найду себе место под солнцем, за меня не беспокойся. Я не из тех, кто пропадет в этой жизни! Давай доедай быстрее, спешить уже надо.
– Куда? – не поняла Аграфена.
– Как – куда? В театр! Мы же должны посмотреть на сегодняшний цирк! – подмигнула ей Ветрова.
– Ты серьезно? Зачем нам это надо? Таня, давай, не пойдем! Не будем ни унижаться, ни злорадствовать. Уже все свое получили!
– Если ты не хочешь, я одна пойду. Таково мое решение, – спокойно заявила Татьяна, изрядно заряженная алкоголем.
– Ладно, пошли вместе, я тебя не брошу, – вздохнула Груня, которой больше всего хотелось пойти в номер гостиницы, лечь на живот и в таком положении ждать вестей из больницы. Но почему-то ей страшно было отпускать Таню в театр одну. Не нравилось ей все происходящее в ее когда-то родной труппе.
Глава 23
Они снова оказались на милом, зеленом острове, у старого театра. Удивление вызвало у Груни то, что перед ним стоял народ, и толпа была не маленькая… Татьяна рассмеялась.
– А ты говорила, будто мы с Колей что-то испортили нашим бывшим товарищам! Да кто бы смотрел на эту крашеную куклу Настю? Да Николаю Еремеевичу надо памятник поставить! Он один спектакль сделал, превратил в шоу, в комедию, и зрители потянулись в театр. Ты смотри, сколько их здесь! Наверное, думают, что и сегодня нечто подобное будет! Только сегодня на сцене не будет ни одного человека, который смог бы не то чтобы пустить волну энергетики, а даже пукнуть ею!
– Таня… – смутилась Груня.
– Извини, говорю что есть.
– И ты хочешь смотреть на их позор? Неужели на самом деле есть такое желание? – продолжала удивляться художница.
– Более того – хочу им наслаждаться сполна. Эдик не знает, что делает… Мы с Колей были одно целое и вместе тянули на себе весь репертуар. А дурак Колобов взял да и отказался от ведущих артистов, а заодно и от тебя. Да я бы его убила, гада!
Аграфена поняла, что спорить с Татьяной бессмысленно. Она даже испугалась, как бы та, настроенная весьма решительно, не посвятила теперь свою жизнь тому, чтобы постоянно доставать бывшего любовника. Ее обида и злость в первую очередь были направлены на Эдуарда Эриковича.
И тут произошло совсем неожиданное – их не пустили в здание. Сказать, что Ветрова возмутилась, – совсем ничего не сказать. Она просто была готова лопнуть от злости! Но два человека, контролирующие порядок и проверку билетов, четко сказали, что по распоряжению директора театра мадам Татьяне проход в зрительный зал запрещен.
