Игорь Чубаха - Тайна Черного моря
«Плюнуть, что ли, на все, купить домик в такой же глуши и тихо дожить, что осталось...»
Генерал тряхнул головой, отгоняя соблазнительно вредные мысли.
«А ведь ты, братец, сдал, — подумалось Ивану. — Шмотки с иголочки, гражданку, небось, раз в год напяливаешь, бодрый, подтянутый, вроде парень хоть куда, но... мешки под глазами, сосуды на щеках — такие подробности мужчину не красят. Небось бегаешь по аптекам, небось коньячку хряпнуть не удерживаешься...»
— Угощу-ка я тебя кое-чем особенным, — сказал Иван и, легко поднявшись, пошел в дом.
Генерал напрягся. Не потому, что не доверял. В таких ситуациях быть готовым к худшему — для службиста давно укоренившийся рефлекс.
Но хозяин дома уже вернулся, держа в руке литровую бутылку «Посольской». Бело-черная этикетка была изрядно затерта, золотистая пробка носила следы неоднократного и не всегда бережного отвинчивания. Внутри булькала не прозрачная водка, а ликерно-розовая жидкость, от одного взгляда на которую у Семена рот наполнился слюной.
— Это получше твоих «Реми Мартенов» и «Баллантайнов» будет. Сам гнал. Перегонка шестерная. Потом углем чистил от сивушных масел, потом еще два месяца на зверобое настаивал.
— Самогон, что ли? — опасливо нахмурился генерал.
— Сам ты самогон, — беззлобно ответил Князев, доставая из тумбочки два стограммовых граненых стакана — не расширяющихся кверху, а прямых, как гильзы. Почитай, антиквариат. — Это — нектар, амброзия, напиток богов.
— Ванька, слушай, мне ж нельзя, — слабо запротестовал Семен. — Печень, етить ее... Да и сердце не того...
А сам немного отодвинулся, чтобы чуткий нос друга не уловил выхлоп после вчерашнего, старательно забитый «орбитом» без сахара. Транспортное приключение плюс информация, неожиданно всплывшая из папки с личным делом Князева, выбили генерала из колеи, и он решил вчера немножко успокоить нервы. Да переусердствовал.
— Во-во, для сердца это самое милое дело, — согласился Князев. — Давай-ка сначала по чуть-чуть.
Одним движением он свернул голову бутыли-ветерану и плеснул жидкости по стопкам. Жидкость маслянисто поблескивала в солнечных лучах, пробивающихся сквозь маскировочную сетку берез на соседнем участке. «Как красиво, — вяло подумалось генералу. — Солнце в бокале. Выпьешь, и солнцем полна голова. „Солнцем полна голова“, — кажется, это название книжки шансонье-ренегата Ива Монтана». «Когда поет далекий друг...» — вспомнились генералу слова полузабытой песенки, посвященной пресловутому Иву ретивым отечественным одописцем. А по-нашему — «Когда нальет далекий друг...» Генерал улыбнулся родившейся шутке и посчитал, что ее можно и вслух произнести:
— Ну — когда нальет далекий друг!
— Ну — за встречу. — Князев потянулся было за своим стаканом, но отдернул руку. — Тьфу ты, голова садовая, совсем забыл. Погоди немного. Я, кстати, твою задачку вроде решил...
И он вновь исчез в доме.
Генерал опасливо покосился на свою порцию; градусы над стопкой так и порхали. Нельзя ведь, докторишки категорически сказали, печень, аритмия, давление, — шептала одна часть его сознания. А вторая увещала: подумаешь, стопочка. Те же докторишки говорят — можно понемногу, сосуды, дескать, расширяет. Опять же — нельзя не выпить со старым другом...
Вдруг промелькнуло: а не сыпануть ли Ваньке в стаканчик из голубенькой капсулы-пробирки — той, что всегда на всякий пожарный во внутреннем кармане лежит? У соратника язык развяжется, глядишь, и что-нибудь ценное всплывет...
Нет. Незачем. Не для того мы в эту тьмутаракань приперлись, чтобы языки развязывать. И так все у нас получится.
Отставник появился на пороге — с лимоном, блюдцем и ножиком.
— Во, лимончик принес. Как же без лимончика? Сам, между прочим, выращиваю в теплице. Хочешь на теплицу взглянуть?
— Давай-ка позже, — выдавил из себя улыбку Семен, а сам подумал: если сарай из ЗИСа, то из чего же теплица?
— Ну, позже, так позже... А там, брат, у меня такие помидоры зреют! Звери, а не помидоры.
Князев сел, положил лимон на блюдце и одной рукой разделал его на шесть частей.
Ловкости его мог бы позавидовать любой самурай. Не стареют душой ветераны! Генерал еще раз с досадой вспомнил об ускользнувшем Бормане. Ведь для Ивана — что перочинный ножик, что мясницкий тесак, что алебарда, что ледоруб. Взмахнет, не мигнет...
— И вообще, урожайный год будет, это я тебе как специалист заявляю. — Не переставая говорить, он отработанным движением взял себе генеральскую стопку, а генералу пододвинул свою (даже, наверное, не заметил этого движения, гад, чуть-чуть раздраженно подумал генерал), — клубника, яблоки, смородина — все в рост идет. Куда девать потом буду, не знаю. Приезжай по осени, вареньем нагружу по самое некуда. Дочку хоть порадуешь. Как, кстати, Ленка? Школу закончила?
— Вань, — улыбнулся на этот раз вполне искренне Семен, — Лена уже институт закончила, замуж выскочила и уже сделала меня дедом.
— Да ну?! Вот черт, время-то как летит... Ну, передавай ей привет. Давно родила-то?
— Год будет.
— И кого?
— Мужика.
— Как назвали?
— Иваном.
Иван сдвинул кустистые брови к переносице, помолчал, откашлялся и взялся за стопку:
— Редко видимся, редко... Ну, чего мы ждем. За встречу?
— Давай за встречу.
Они чокнулись. Выпили. Князев крякнул, кинул в рот ломтик лимона, принялся усердно жевать.
Поток лавы обжег генеральское небо, хлынул в глотку, по пищеводу добрался до желудка... и неожиданно растекся там успокаивающе нежной, расслабляюще сладостной волной тепла. Мгновение спустя откуда-то из глубин тела поднялся зверобойный дух, ароматным туманом проник в носоглотку, окутал мозг мягкой периной. Генерал медленно выдохнул через нос. Князев следил за его реакцией. В глазах однорукого двухмегатонника плясали веселые искорки.
— Ну как?
— Да... — только и смог произнести Семен. — Это, брат, не самогон. Это, знаешь ли, мгновенная смерть через пятнадцать секунд...
— А ты говоришь. — Старый друг усмехнулся и потянулся за бутылкой. — Еще по маленькой?
— Стой, да погоди ты... дай дух перевести. Я ведь, считай, последний раз на Новый год пил — и то «шампуськи» грамм двести, — соврал Семен. Опустил глаза, зачем-то ковырнул носком ботинка некрашеные доски пола веранды, чуть прогибающиеся под весом стола и сидящих за ним людей. В ботинках ногам было жарко. Следовало не ботинки, а сандалии какие-нибудь, что ли, надеть. Побоялся, что песок набьется. Теперь сиди, дурень, прей. — Да и не за тем я к тебе приехал...
— А, ну да, конечно. Может, есть хочешь? У меня борщ домашний, свининка по-флотски — пальчики оближешь.
— Нет, Вань, спасибо. Я в конторе пообедал.
Спецслужбы обратили внимание на Ивана Князева в пятьдесят первом — шестнадцатилетний курсант всецело соответствовал тогдашним требованиям: прекрасные физические данные и показатели умственного развития; военнослужащий, сирота. Отец погиб на Белорусском фронте, мать пропала без вести...
На самом деле не пропала мать без вести: в сорок восьмом году Нина Князева, тридцатилетняя вдова капитана разведроты, высокая статная красавица с гривой черных вьющихся волос, была арестована, осуждена и расстреляна по статье «Измена Родине» (ретивые служаки НКВД вычислили, что именно к ней относятся строчки из популярной песни «Кудрявая, что ж ты не рада веселому пенью гудка?»; а все дальнейшее было лишь вопросом времени и техники допроса). По счастливой случайности Иван в лагерь для детей изменников Родины не загремел, а был отправлен в приют, оттуда — в Суворовское училище, где его и приметили службисты... К счастью, он так никогда и не узнал о судьбе матери.
— Так, это, я вроде бы решил твою задачку, — продолжал меж тем «каплей» в отставке Иван Князев.
— Какую это?
— Ну, помнишь, ты приезжал посоветоваться насчет этого араба.
— А, да...
Генерал вспомнил: года полтора назад, в начале весны, когда его отдел занимался делом «Человек-Видимка», он действительно просил помощи у Князева.
— Так вот, я тут покумекал на досуге, — сказал однорукий агент, — и, кажется, смекнул, где прячется Салман Рушди. Ты ведь это хотел знать?
Не спрашивая согласия, он вновь разлил по стопкам. Солнце, завершая свой дневной путь, склонялось к западу; двор окрасился призрачно-оранжевыми тонами. Крадучись, мимо веранды прошмыгнула беременная кошка — в надежде отловить какого-нибудь воробья, затесавшегося в толпу кур. Генерал прикинул, как эту кошку мог назвать бравый приятель. Небось Раисой Максимовной. Армейский юморок — он одинаков, как похмелье.
— Нет, Ваня, — отмахнулся генерал и машинально взял стопку. — Это все уже в прошлом. Я к тебе по другому делу.
— Понятно, — ухмыльнулся Князев и сгреб стаканчик в ладонь. Пальцы у него были длинные, узловатые, сильные, с аккуратно остриженными ногтями, перевитые ниточками вен. — Просто так, без дела, по-дружески ты не заезжаешь. Ну, что там у тебя? Сейчас разберемся. Давай-ка. За успехи в заработанной плате.
