И про любовь тоже - Марина Владимировна Болдова
Андрей Миронович Бранчевский в свои девяносто стариком себя не считал, по вечерам бегал вокруг главной городской площади с обязательным посещением одного из четырех скверов — там был уголок с тренажерами. Прогнав подростков, он по пять минут упражнялся на каждом тренажере, подтягивался на турнике и, довольный собой, неспешным шагом возвращался домой. Ему завидовали мужики помладше, с ним кокетничали их жены, матери и тещи, что добавляло в его и так нескучную жизнь приятную нотку легкой романтической интриги. Кира над ним подшучивает, но любя, ласково, а он уверен, что внучка им гордится. Смысл жизни, как бы пафосно ни звучало, у Андрея Мироновича — в ней. Ругая себя за мягкотелость (чрезмерно опекал и баловал девчонку, что уж тут), Бранчевский понимал, что иначе и быть не могло — кто, если не он? Матери до Киры дела не было, у нее новая семья: бездарный муж-алкаш и сын, почти точная копия папаши. И не осудишь бывшую невестку — дочери два года не исполнилось, когда нелепо погиб отец Киры, единственный их с Тамарой сын Сережа. Ирина тогда пить начала, как-то очень быстро стала терять человеческий облик. Андрей Миронович поздно заметил, что Киру она приводит к ним не всегда причесанную, в одежде, из которой та выросла, а порой и голодную. Не до внучки было, он тогда свою Тамару пытался спасти — после смерти Сергея жена стала угасать. Клиники, санатории, частные пансионаты… она была в неплохом физическом здоровье, но истощена душевно.
Он понял наконец, что Кира совсем не нужна Ирине, в день похорон Тамары. Напившись на поминках, бывшая невестка ушла домой, забыв взять с собой дочь.
Бранчевский вскоре оформил опеку над внучкой. С нотариально заверенного письменного согласия Ирины…
Андрей Миронович сунул телефон в задний карман спортивных штанов и вышел в сад. Он любил свои яблони, на двенадцати сотках их росло восемь штук разных сортов, плодоносили они по очереди, радуя его сочными фруктами до самой поздней осени, — яблоки он обожал. Две вишенки были им посажены для Киры, для нее же он научился варить вишневое варенье и клубничный джем. А вот овощных грядок у них не было, томаты и огурцы они покупали у матери Максима Арканова.
Сразу же после смерти жены дачу Бранчевский вознамерился продать, так тоскливо становилось при виде заросшего сорняками участка. В доме, где в прохладные летние вечера топилась русская печь, где они с Тамарой чаевничали за резным ломберным столиком, покрытым связанной собственноручно женой скатертью, Андрей Миронович тогда мог находиться не дольше пяти минут. Любовь к Тамаре не была первой и не стала болезненно страстной, напротив — спокойной, с глубоким безоговорочным доверием к женщине, выбравшей его. Они настолько «вросли» друг в друга за годы брака, что порой общались молча, предугадывая желания друг друга, тут же выполняя их, не задумываясь о том, хочется ли это сделать. Он приносил плед, когда чувствовал, что Тамаре стало прохладно на свежем воздухе, укутывал ей ноги, садился рядом и обнимал. Она благодарно склоняла голову ему на плечо, согревалась… а потом вдруг вставала и шла в дом. Бранчевский улыбался вслед — он только что подумал о кружке горячего чая, жена тут же «прочла» его мысль…
Продать дом он так и не смог, отговорила соседка, напомнив, что он теперь для Киры и отец, и мать. «Посмотри на внучку, Андрей, — бледная и худенькая. На все лето к морю ты ее отвезти не сможешь, а тут у нас — рай. Днем, пока ты в госпитале, я присмотрю за девочкой», — пообещала тогда Катерина.
Андрей Миронович бросил взгляд на дом Муравиных — окна уже много лет были закрыты ставнями и заколочены досками. На входной двери болтался замок. После похорон Катерины он не виделся с ее сыном ни разу, хотя тот клятвенно заверял, что на дачу будет приезжать. Правда, клятва эта прозвучала, когда Петр был уже изрядно пьян.
Бранчевский не раз задумывался, почему так и не решился позвать Катерину замуж, ведь знал, что та не отказала бы. Только ли потому, что Катя и его Томочка были подругами? Или же главной причиной стала его вина перед Катей? Да, он винил себя, что не смог спасти ее мужа Ивана — тот умер у него на операционном столе…
«Ну наконец-то приехали!» Андрей Миронович скорее угадал машину Максима в клубах пыли на дороге. Резко затормозив, «Нива» остановилась у ворот дачи. Бранчевский быстрым шагом направился к машине.
— Что так долго? — набросился он на обоих, пытаясь по выражениям их лиц понять, ждать ли плохих новостей.
— Заглохли в полях! Хотел срезать напрямик, чтобы не возвращаться по забитой фурами трассе. Срезал… и полтора часа ни одной машины мимо! — ответил Максим. — Дайте что-нибудь попить, дядя Андрей, Кирка всю воду из бутылки мне на руки вылила. Я же сам чинился.
— Давай в дом. Холодное шампанское устроит?
— Кайф! Тогда машину к тете Кате на участок загоню, ворота у нее не на замке. Кстати, не в курсе, почему? Кто-нибудь приезжал на дачу хоть раз после ее похорон?
— Нет, — коротко бросил Бранчевский. — Кира, не замечала?
— Нет, — так же коротко ответила она и направилась к дому. Андрей Миронович с удивлением посмотрел ей вслед.
— Ну-ка, Максим, выкладывай, что между вами произошло!
— Ничего, дядя Андрей, нового. Втык ей сделал, что убивается по Лушникову. Всю обратную дорогу слезы лила. Сказала, что обидно ей, а я же вижу, что любит придурка до сих пор!
— Не любовь это, Максим, просто блажь и уязвленное самолюбие! — строго выговорил Андрей Миронович, хотя сердце болезненно екнуло.
— Как ни назови… Ничего, я Ольку на нее натравлю. Пусть еще она ей растолкует, кто таков ее бывший. Ёлы-палы, влюбилась же Кирка в подлеца! Тьфу, не хочу даже говорить!
— Я чего-то не знаю? — с угрозой в голосе спросил Бранчевский.
— Ладно… Сейчас уже можно сказать… был Лушников ваш тут с бабой, и не раз… блин, да и бабы всегда разные были! Но не в этот дом водил, а в ту старую хату, что на задах. Нам же с Олькой со второго этажа видно, кто подъезжает с той стороны. Из окна спальни как раз. Первой Олька заметила его машину — проезд-то там технический, даже гравийки нет. А тут по грязи после ливня джип черный катит. Из него вылезают Лушников и девка в мини.
