Семь футов под килькой - Елена Ивановна Логунова
Питт, на которого тоже попало – а нечего вечно лезть не в свое собачье дело! – негодующе взвизгнул и отскочил в сторону.
– Твою мать, – не открывая глаз, промямлил незнакомец.
– Он заговорил! Вот что живая вода делает! Давай еще раз! – обрадовался Эмма.
Я снова набрала в рот воды так, что щеки раздулись, как у хомяка, и организовала голышу повторный душ.
– Да какого хрена… – Мокрая физиономия скривилась, ресницы с красиво повисшими на них каплями задрожали.
– Просыпаемся, просыпаемся! – Я похлопала голыша по мокрым щекам. – Доброе утро, страна!
– Вечер вообще-то, – поправил меня братец.
– Какая? – разлепив один глаз, спросил голыш.
– Какая страна? Россия! – с готовностью ответил ему услужливый Эмма.
– Какая зараза меня намочила? – Неблагодарный незнакомец открыл второй глаз и посмотрел прямо на ту заразу. – Ты кто?
– Во-первых, не ты, а вы, мы с вами еще незнакомы, – обиделась я. – Во-вторых, у меня к вам тот же самый вопрос: вы кто?
– Смотря для кого…
Голыш заворочался, сел, смахнул с себя тряпки, увидел, что под ними, ойкнул и снова прикрылся. Я с удовольствием отметила, что его щеки порозовели.
Надеюсь, не только в результате общего улучшения самочувствия, но и от стыда.
– Для тех, кто вас из гроба вытащил! – с пафосом произнес Эмма.
– Откуда?! А… – Спасенный опять побледнел и сомлел.
Я укоризненно посмотрела на брата.
– А что? Не так, что ли? Он в заколоченном рояле, как в гробу, лежал!
– Суровая правда, высказанная с шокирующей прямотой, – пробормотала я, осторожно, чтобы не угодить на мокрое, присаживаясь рядом с обморочным голышом. – Ладно, давай подумаем, что теперь делать…
– В полицию звонить. Ситуация такая подозрительная…
Голыш несогласно застонал.
– Сдается мне, он не хочет в полицию, – сказала я.
– А кто бы захотел? На ночь глядя, без документов, голый…
– Кстати, да, давай-ка его оденем!
Ворочая голыша, как большого пупса, мы облачили его в футболку и спортивные штаны с крутого плеча и крепких бедер Караваева.
– Ну вот, так он уже похож на человека, – полюбовался делом наших рук Эмма.
– На босяка, – уточнила я.
Принести какую-нибудь обувку братец, конечно, не додумался.
– На полубосяка, – заспорил со мной Эмма. – У него только одна нога голая, на второй есть носок!
– Хороший носок, – оценила я. – Модный. Жаль, что один.
– Я посмотрю в рояле, может, там и второй… – Братец чуть ли не по пояс залез в инструмент и через минуту глухо сообщил оттуда: – Эх, нет тут ничего!
– А ты думал, он разделся прямо в рояле?
– Почему нет? Может, ему там жарко стало? Или он должен был выскочить из него, как стриптизерша из торта…
Я подумала, что надо бы разобраться, на каких мероприятиях выступает мой юный брат-артист, но сказала другое:
– Как бы он выскочил из заколоченного рояля? Вот, кстати… – тут мне в голову пришла важная мысль. – Давай-ка сделаем все, как было. Найди какой-нибудь кирпич, забьем гвозди обратно.
Пока мы, грохоча по гвоздям булыжниками, приводили рояль в прежний вид, незнакомец отчетливо порывался восстать, но его слабые попытки перейти из горизонтального положения в вертикальное не увенчались успехом.
– Может, ему нужно в больницу? – забив последний гвоздь в крышку гро… пардон, рояля, задумался Эмма.
– Ни в какую больницу его без документов не примут. По-моему, ему просто нужно отлежаться…
– Но не в именьице! – живо возразил братец.
Даже протестующе выставил руки.
– Почему не в именьице? У тебя и раскладушка на такой случай есть, – напомнила я.
– Потому что… я передумал ночевать в именьице, у меня завтра представление, мне будет удобнее ехать на работу из города!
Я вздохнула:
– Тогда звоню Косте, других вариантов нет.
– А такси?
Я посмотрела на обморочного мужика и оглянулась на заколоченный инструмент:
– Нельзя такси. Если те, кто засунул парня в гро… яль, будут искать его, такси наведет их на след. Думаешь, много такси приезжает по вызову в эту глушь?
Эмма только поежился.
А я достала из сумки мобильный и позвонила Косте.
Блестящий чистенький «БМВ» осторожно подполз к нам на брюхе по глинистой колее минут через двадцать.
Хороший у Караваева персонал, вышколенный! Водитель Костя прибыл по моему вызову без вопросов, правда, вид имел хмурый и недовольный, но я не обратила на это внимания – он всегда такой. Ну нет у человека чувства юмора и авантюрной жилки, обидела его природа – мать наша…
– Я вперед, вы назад! – Эмма, завидев красивую машинку, подскочил, торопясь занять лучшее место в салоне.
– Все назад, – возразила я и пояснила шепотом, чтобы не услышал водитель: – А то наш ненастоящий труп на бок завалится, его нужно придерживать с двух сторон.
– А если завалится, то что? Он вон в гро… яле валялся – и ничего, чем ему в «бэхе» хуже? – не понял братец.
– У Караваева будет много вопросов.
– Тогда ладно, – дискутировать с Караваевым Эмма опасается – Мишаня беспардонно давит авторитетом.
Мы подняли с травки ненастоящий труп, уже похожий на полуживой организм – во всяком случае, ходячий, – и затолкали его в машину. Залезли сами подперли тело с двух сторон своими плечами:
– Трогай, Костя!
– Куда?
– Ко мне, в «Баварию».
«Бавария» – это элитный жилой квартал, построенный по образцу и подобию европейского городка. Очень уютный, чистенький, аккуратненький и тихий.
Караваев смеется, что лично я с этим местом сильно диссонирую по стилю – мне, мол, больше подошло бы жить в цыганском таборе, – но я «Баварию» нежно люблю: это наш с Петриком приют спокойствия, трудов и вдохновения.
«Бэха» услужливо доставила нас к самому крыльцу, мы выгрузились так же дружно, как загрузились, и повлекли самоходный полутруп в подъезд. На лифте поднялись к двери квартиры, придавили кнопку звонка – искать свои ключи мне было несподручно, потому как сумка оказалась зажата между моим боком и бедром ненастоящего трупа.
– Иду, иду! – пропел внутри Петрик и распахнул дверь. – Оу? – Красивые брови моего лучшего друга выгнулись арками «Макдоналдса».
– Привет! – сказала я.
– Здоров! – сказал Эмма.
А ненастоящий труп ничего не сказал и даже глаза не открыл, чтобы посмотреть на Петрика. Может, оно и к лучшему: с непривычки это зрелище могло убить наповал.
На Петрике было коротенькое шелковое кимоно, сливочно-белый цвет которого красиво оттенял золотистый загар из солярия, на ногах – шлепанцы-гэта, открывающие свежий педикюр. На голове – писк парикмахерской моды: повязка-солоха из шелкового платка. Выпущенные поверх нее локоны переливались оттенками золота и бронзы.
– Вижу, ты был в салоне, – завистливо отметила я.
– Вижу, ты тоже провела время интересно, – ответил Петрик и посторонился, пропуская наше слитное трио в прихожую. – Откуда дровишки?
– Со свалки, – сказала я.
– Из