Клод Изнер - Встреча в Пассаже дАнфер
Его размышления прервало появление месье Шодре, аптекаря с улицы Жакоб.
— О, месье Пиньо, какое удивительное происшествие! Я видел все собственными глазами!
— Что вы видели?
— Позавчера я был в Монморанси, у моей сестры, мы праздновали ее серебряную свадьбу, была ночь, и звезды сыпались с неба дождем!
— Скоро, наверное, ни одной не останется, — с иронией заметил Кэндзи, с грохотом задвигая ящик стола.
— Не шутите, месье Мори, ведь это плохой знак, предвещающий войну, а может, и конец света. Так написали в газете. А вы как думаете?
— Что это души летят из чистилища в рай, — пробурчал Кэндзи.
— Надо же, а я все проспал! — расстроился Жозеф.
Пока он расспрашивал аптекаря, Кэндзи, покусывая карандаш, прислушивался к топотанию маленьких ножек на верхнем этаже. Внучка Дафнэ, которой недавно исполнился годик, занимала в его сердце особое место. Поначалу крики младенца приводили Кэндзи в ужас, но как только малышка впервые улыбнулась ему, сразу стала для него ангелом, пусть и с черными как смоль волосами и миндалевидными, чуть раскосыми глазками. Увидев первые неуверенные шаги и услышав первый лепет внучки, Кэндзи мгновенно превратился в ее покорного раба, не лучше бабки Эфросиньи, которая, коверкая слова и сюсюкая, громко восторгалась проделками малышки.
— Ради всего святого, мадам Пиньо, разговаривайте с ребенком на нормальном французском! — умолял Кэндзи, но Эфросинья его не слушала. Избавиться от нее можно было, лишь напомнив, что пора готовить ужин, или предложив проследить за тем, чтобы служанка Зульма Тайру не ушла домой, не закончив работу.
— Верно! Эта негодяйка только и думает о том, как бы улизнуть к своему голубку!
Речь шла о почтенном чопорном Андре Боньолье, слуге Виктора и его супруги Таша, который уже давно ухаживал за Зульмой Тайру, не решаясь признаться в своих чувствах, из-за чего девушка постоянно пребывала в рассеянности и била посуду. Эфросинья бранила ее на чем свет стоит, но иногда меняла гнев на милость и давала ценные советы.
К счастью, Кэндзи занимали не только проблемы домочадцев — он наслаждался идиллией в отношениях с Джиной Херсон, матерью Таша Легри, и проводил выходные в холостяцкой квартирке на улице Эшель, где переживал самые восхитительные моменты своей жизни. Он и не предполагал, что после смерти Дафнэ Легри способен испытывать подобные чувства.
— Вы слышали, месье Мори, — обратился к нему Жозеф, — Хосе-Мария Эредиа[10] раздобыл на набережной оригинальный экземпляр «Мыслей» Паскаля всего за два су!
— Жаль, что мы его упустили! Впрочем, ничего удивительного: ведь Виктор занят фотографией, а вы — своими газетными вырезками! — И Кэндзи указал на стойку, где лежал свежий выпуск газеты «Фигаро».
— Неужели вам не интересно узнать, что произошло вчера ночью в лесу Монморанси! Вот послушайте! — И Жозеф прочитал:
Удивительное событие посеяло панику в окрестностях деревни Домон. Метеоритный дождь обрушился на руины храма святой Радегонды. Местные жители утверждают: им казалось, что на небе две луны.
Кэндзи не слушал Жозефа. Он силился выкинуть из головы Эдокси Аллар, княгиню Максимову, до замужества танцевавшую в «Мулен Руж» под именем Фифи Ба-Рен. Она позавидовала успеху Лианы де Пужи,[11] гастролировавшей в России в 1894 году, и стремилась добиться того же на парижских подмостках. Кэндзи навестил Эдокси на прошлой неделе в ее квартире на авеню Опера, и с тех пор соблазнительный образ бывшей любовницы преследовал его, при этом, как ни странно, не затмевая чувств к Джине.
Жозеф продолжал рассуждать о метеоритах:
— С десятого по четырнадцатое августа они падали по всей Англии, от Стратфорда-на-Эйвоне до Бристоля. Один наблюдатель насчитал целых двадцать шесть!
— Надеюсь, он получит за это медаль. А вы уверены, что он не перебрал лишнего? — заметил Виктор Легри, входя в лавку.
— Вам смешно! Но я согласен: метеоритный дождь не предвещает ничего хорошего!
— Боитесь конца света? Но Персеиды[12] в середине августа каждый год освещают наши ночи, в этом нет ничего сверхъестественного.
— Так или иначе, эту вырезку я сохраню. — Жозеф аккуратно вклеил заметку в свой знаменитый блокнот, где коллекционировал описания всевозможных необыкновенных происшествий.
— Эти три заказа нужно доставить сегодня? — спросил Юрбен.
— Нет, в воскресенье после мессы! — с иронией воскликнул Жозеф. — Разумеется, сегодня! Вы уже должны быть в пути!
— Но покупатели живут в разных концах города: один — на улице Тюрбидо в Третьем округе, другой — на улице Дюрантон в Четвертом, а третий — в Сен-Манде.
— Поезжайте на омнибусе!
Юрбен ушел, а Виктор едва удержался, чтобы не напомнить Жозефу о том, что тот в свое время вел себя точно так же, как новый служащий.
Книжный магазин опустел, и три компаньона погрузились каждый в свои мысли.
Кэндзи грезил о граммофоне. Он видел рекламу в «Иллюстрасьон» и планировал приобрести новейшее техническое устройство к Рождеству.
Виктор силился понять, почему фотографии обнаженной Таша — сколько же красноречия ему понадобилось, чтобы убедить ее позировать! — не получились такими, как он рассчитывал. Возможно, он добавил слишком много соды в проявитель. В его мечтах эти снимки оживали. Одна знакомая описала ему презентацию кинематографа братьев Люмьер, которую те провели 22 марта для членов национальной промышленной комиссии, и Виктор сразу понял: это будущее фотографии. Как бы ему хотелось увидеть «Выход рабочих с фабрики»… Он закрыл глаза и представил себе фильм, главная героиня которого была похожа на Таша.
Жозеф же обдумывал сюжет очередного романа с продолжением. Предыдущий, «Букет дьявола», печатавшийся несколько месяцев в газете «Пасс-парту», имел у читателей успех, а затем вышел отдельным изданием у «Шарпантье и Фаскель». Когда Жозеф узнал от Айрис — ему плохо давался язык Шекспира, — о том, что Шерлок Холмс погиб в смертельной схватке с профессором Мориарти у Рейхенбахского водопада, ему стало казаться, что жанр криминального расследования оказался в глубоком кризисе. Получится ли у него написать детектив? Если нет, то к какому жанру обратиться? Он пролистал «Юность Лагардера»[13] и почесал в затылке. Взяться за приключения? Написать роман плаща и шпаги? Нет, нельзя бесконечно эксплуатировать тему горбуна, даже если являешься экспертом в этом вопросе.[14] Ах! Лагардер! Быть его alter ego! «Но я же не владею шпагой, — сказал себе Жозеф, — а значит, прощайте дуэли в сумерках на склоне перед замком замка Келюс-Таррид!» А может, попробовать написать что-то в духе Жюля Верна или даже Альбера Робида?[15] Создать роман не хуже, чем «Машина времени» некоего Г. Дж. Уэллса, который Айрис читает в английских газетах, описывая потом мужу конфликты между элоями и морлоками, происходящие в 802701 году. И вдруг Жозефа осенило: а что если ему написать о том, как гигантский метеорит упал прямо на Париж?
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Вторник, 22 октября
— Который час? — пробормотал молодой человек, развалившийся на перине.
Девушка приводила в порядок прическу, зажав во рту шпильки для волос. Воткнув в волосы последнюю, она показала локтем на грязное окно.
— Уже полдень. Давай-ка, пошевеливайся! Мне пора бежать на работу, — сказала она, завязывая мятую ленту бантом на пастушьем посохе.
Кора работала в «Пивнушке для холостяков» на улице Сен-Северен с пятнадцати лет. Ее приняли туда, поставив условие: никому не признаваться в том, что она еще несовершеннолетняя. Она и ее товарки должны были ублажать мужчин в специальных комнатках в подвале или в малой гостиной, где свидание стоило втрое дороже, так как клиентам в дополнение к пастушке полагались еще вишневая настойка или тминный ликер. По окончании рабочего дня Кора обслуживала постоянных клиентов. Эрик Перошон был из их числа, и поскольку она ему симпатизировала, он иногда оставался у нее на ночь.
Молодой человек облегчил карман своего сюртука, выудив оттуда последние монеты, и, насвистывая, спустился по лестнице. После того как умер отец, Эрику приходилось несладко — денег, которые давала мать, ему не хватало. Промучившись так некоторое время, он решил, что пора потрясти дядюшку Донатьена: тот все равно лежит без движения, и деньги ему не нужны.
Эрику Перошону было двадцать три года и, пользуясь своей привлекательной внешностью, он соблазнял женщин самого разного круга. Молодой человек бы уверен, что надо брать от жизни все, и не собирался следовать примеру покойного отца, который всю жизнь честно трудился, чтобы обеспечивать семью. «Разве это жизнь, если надо на рассвете вылезать из постели, а вечерами считать, сколько удалось продать молотков, задвижек, метелок и кухонной утвари?» — рассуждал Эрик, которому вовсе не улыбалась перспектива стать хозяином мелочной лавки. Он терпеть не мог семейные обеды, во время которых все разговоры сводились к дежурным фразам вроде: «Передай мне масла!» или замечаниям относительно того, что некоторые идиоты не умеют распоряжаться своими деньгами. Запираясь у себя в комнате, юноша взахлеб читал приключенческие романы, представляя себя то капитаном Немо, то Чакасом, то Лагардером, то графом Монте-Кристо, то бароном де Сигоньяком.[16] Эрик мог бы стать бунтовщиком, но был для этого слишком расчетлив, а потому притворялся порядочным молодым человеком. «Кто ждет, тот дождется», — рассуждал он. Отец оплатил его обучение в Школе архитектуры на бульваре Монпарнас, но юноше занятия быстро наскучили, и он решил, что гораздо приятнее посещать театры, балы и дам с сомнительной репутацией. Каждое утро Эрик повторял, как заклинание: «Завтра будет лучше, завтра будет лучше». Он твердо верил, что блестящее будущее уготовано ему судьбой.
