Яйца раздора - Галина Балычева

Лялька сигналы мои приняла и тут же взяла инициативу разговора в свои руки.

— Ничего не украли, — ответила она. — Не успели. Испугались и убежали. — При этом Лялька грудью наступала на наших ночных гостей и с милой улыбкой теснила их к выходу.

— А стрелял-то кто? — по-прежнему не унимался Иван Михайлович. — Кто стрелял-то?

Вот же пристал. Кто стрелял, кто стрелял? Ну мы стреляли. Но не рассказывать же ему про то, что у нас есть оружие, хоть и зарегистрированное.

— Вор стрелял, — ответила Лялька. — Кто же еще? Не мы же.

Она нагло хихикнула, ей подхихикнул Кит.

— Спокойной ночи, господа, — безапелляционно заявила Лялька, прекращая таким образом все дальнейшие расспросы. — Спасибо за внимание и извините за беспокойство, хотя мы в этом совсем и не виноваты. А все вопросы — завтра.

Она без всякой деликатности выпроводила мужиков на улицу, и те, пробурчав на разные голоса «спокойной ночи» и потоптавшись еще немного возле двери, побрели по домам. Кит с Михалычем в одну сторону, Прокофий Иванович — в другую. А незнакомый дядька в усах и бандане остался. Мы с Лялькой и Мартой Теодосовной вопросительно уставились на незнакомца, а Фира отчего-то занервничал. Сначала он метнулся в сторону дядьки, потом к тетке Марте, затем подлетел к дивану, сел, но тут же снова вскочил.

— Кажется, я начинаю догадываться, кто есть «ху», — произнесла я, глядя на вновь пришедшего.

— Кажется, я тоже, — отозвалась Лялька и полезла доставать винтовку и пистолет, которые забросила за буфет перед тем, как открыть дверь.

Осмотрев оружие и удостоверившись, что с ним все в порядке, Лялька аккуратно положила его на стол и тут же чертыхнулась:

— Ну ты посмотри, — рявкнула она и показала на стол, — а коробку-то он все-таки умыкнул!

Мы дружно уставились на стол. Точно, кроме Лялькиного оружия, на столе ничего не было. Коробка с «Яйцами Фаберже» исчезла.

— Ёжкин кот, — невольно вырвалось у меня. — Значит, действительно охотились за деньгами.

Тут я замолчала, прикусив язык, и покосилась в сторону незнакомца.

— Фира, — обратилась я к своему родственнику, — ты ничего не хочешь нам сообщить?

Фира перестал метаться по комнате, подбежал к дядьке в бандане и, с ужасом глядя на тетку Марту, произнес:

— Вот, — он сделал широкий жест рукой, указывая на дядьку, и добавил, — вот. — Больше он ничего не сказал, а только испуганно захлопал рыжими ресницами.

— Что, вот? — спросила Лялька. — Ты что дар речи потерял, что ли? Тебе знаком этот господин?

Фира и незнакомый дядька дружно кивнули.

— Ага, — протянула Лялька, — знаком, значит. Это хорошо. — Она прошлась по комнате, хотела сесть на диван, но передумала и, пристроившись возле стола, продолжила. — А не могли бы вы, уважаемый, — обратилась она к незнакомцу, — назвать свое имя и по возможности отчество.

Дядька кивнул, но ни имени, ни тем более отчества не назвал. Он так же, как и Фира, не мигая, смотрел на тетку Марту, примерно, как кролик смотрит на удава.

— Ага, — повторила Лялька, — понятно.

Я так же, как и Лялька, догадывалась, что перед нами стоит не кто иной, как настоящий, невесть откуда взявшийся Яков Ефимович.

Фира рассказывал, что Яков служил на флоте боцманом. И факт принадлежности вновь пришедшего к морскому делу был налицо: тельняшка, бравые офицерские усы и татуировка на левом предплечье — якорь и две какие-то буквы. Правда, сейчас Яков Ефимович больше напоминал не боцмана, а подгулявшего пирата. Трехдневная щетина, бандана на голове и фингал под глазом говорили о том, что последние дни он жил вольной, но малоцивилизованной жизнью. Видавшая виды тельняшка, плотно обтягивающая могучие плечи и выпирающее пузцо, была порвана в нескольких местах, а мятые брюки грустно свисали на пыльные сандалии. Даже седой ежик волос на голове и тот выглядел каким-то пыльным и закопченным. Но, несмотря на детали, в целом боцман производил впечатление бравого парня, хоть уже и несколько пожилого.

— Ну? — я толкнула локтем Фиру. — Будешь говорить или как? — Для верности я дернула его сзади за пижаму.

Фира кивнул, но тем не менее ничего не сказал. Просто какая-то игра в молчанку получалась. С этим надо было кончать, и я, глядя на дядьку, сказала:

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, но мне почему-то кажется, что вы тот самый Яков Ефимович и есть. Настоящий, — добавила я, — а не этот... — я указала на Фиру, который, казалось, готов был провалиться сквозь землю.

У боцмана вид был примерно такой же.

Смех один да и только. Нашкодили, как коты, а теперь стоят, краснеют. И это в их-то годы.

Наконец дядька в бандане набрался храбрости и, выступив на шаг вперед, обратился к тетке Марте:

— Прости ты нас, Марта Теодосовна, — начал он, сразу же перейдя на «ты», — за то, что мы ввели тебя в заблуждение. Бес попутал.

Тетка Марта удивленно захлопала ресницами.

— Ничего не понимаю, — повернулась она ко мне. — Кто это?

Я обняла бедную женщину и усадила ее на диван.

— Не волнуйтесь, Марта Теодосовна, — сказала я. — Это прибыл ваш настоящий родственник, отец вашего зятя, мужа вашей дочери.

Кажется, я выразилась не очень вразумительно, поэтому и без того напуганная ночной пальбой тетка Марта мало что поняла.

— А этот?.. — промычала она, указывая на Фиру.

Фира быстро юркнул за широкую спину Якова Ефимовича.

— А это мой родственник, — ответила я, — Ферапонт Семенович Воробейчик, в просторечии Фира — друг Якова Ефимовича и ходячие неприятности нашей семьи. Это за ним мы сюда из Москвы приехали.

Тетка Марта с трудом въезжала в ситуацию. Она поворачивалась то ко мне, то к Фире, то к Ляльке, с опаской поглядывала на боцмана и никак не могла взять в толк, почему вдруг произошла такая резкая рокировка родственников. То был один, а потом раз — и совершенно другой. Такие перформансы кого хочешь из равновесия выведут. Но Марта Теодосовна была женщина не слабого характера. Она довольно быстро взяла себя в руки и, подойдя к боцману, спросила:

— Так это вы, что ли, папаша