Полицейский-апаш - Сувестр Пьер
— Дядюшка!.. Мой добрый дядюшка!..
Эта сцена, разыгранная, чтобы одурачить Аскотта, была проведена её участниками с настоящим актёрским мастерством! Однако это было ещё только начало…
Вырвавшись из объятий дядюшки, Нини повернулась к молодому англичанину и воскликнула голосом, в котором слышались одновременно и любовь, и горький упрёк:
— Ах, сударь! Что вы со мной сделали?!
В свою очередь, Мош вскричал, испепеляя Аскотта взглядом:
— Вы её обесчестили, сударь! Вы совершили непоправимое! Это недостойно, это бесчестно!..
Нини упала на колени и зарыдала в позе кающейся Магдалины.
Аскотту было тошно от всего происходящего. Он проклинал себя за необдуманный поступок, совершённый накануне. Он действительно испытывал угрызения совести от того, что злоупотребил неопытностью этой девочки и тем самым погубил свою репутацию!
Увы, он ещё не испил до конца свою горькую чашу!
Дверь открылась, и в комнату вбежал Джон. На старом слуге лица не было.
— Месье! Месье! — кричал он. — Всё кончено!
Единственным, что в этих условиях спасало Аскотта, была его английская флегматичность.
— Что происходит, Джон? — спросил он. — Что вам угодно?
— Месье! — прохрипел слуга с расширившимися от ужаса глазами. — Там… представители правосудия!
— Представители правосудия?.. Вы с ума сошли!
Джон не успел ответить, потому что непосредственно следом за ним в комнату вошли трое.
Первым шёл мужчина лет сорока, низенький, толстенький, жизнерадостного вида, с густыми чёрными усами. Он достал из кармана трёхцветную повязку и развернул её перед глазами ошеломлённого Аскотта.
— Я комиссар полиции, — сказал толстяк. — Я действительно имею честь говорить с господином Аскоттом?
— Я господин Аскотт… — ответил англичанин, на лбу которого выступил холодный пот.
— Вы меня приглашали? — спросил комиссар.
— Никогда в жизни, — ответил Аскотт. — Я никого не вызывал…
Папаша Мош вступил в разговор:
— Это я, месье, позволил себе вызвать вас вместе с двумя свидетелями…
— Ничего не понимаю, — пробормотал Аскотт с убитым видом.
— Сейчас поймёте, — угрожающе произнёс Мош.
Теперь Аскотт разглядел двух субъектов, стоявших за спиной комиссара. Это были подозрительные личности неприятного вида. Они переминались с ноги на ногу и мяли в руках свои засаленные кепки. Иногда они искоса обменивались взглядами и подталкивали друг друга локтями, чтобы придать себе бодрости.
— Квартирка что надо! — шепнул тот, который был пониже, своему длинному компаньону.
— Ты на стены глянь! — ответил тот. — Обтянуты чистым шёлком… И картины везде…
Он пощупал рукой ковёр на полу и добавил:
— Мягкий… Как бархат!
Между тем комиссар полиции, обратившись к двум апашам, спросил:
— Узнаёте ли вы этого господина?
Газовщик и Бычий Глаз сделали вид, будто совещаются между собой, после чего Газовщик ответил:
— Да, он самый и есть… Вчера вечером этот тип нанял нас в ресторане «Серебряный кубок»…
Комиссар обратился к Аскотту:
— Вчера вечером вы ужинали в отдельном кабинете ресторана «Серебряный кубок» с присутствующим здесь господином и присутствующей здесь барышней?
Для большей ясности он указал поочерёдно на Моша и на Нини.
— Да… — сказал Аскотт, ещё не понимая, к чему тот клонит.
— Готовы ли вы рассказать нам о предложениях, которые вы сделали этим двум лицам?
Теперь комиссар указал на Газовщика и на Бычий Глаз.
Аскотт смотрел на двух апашей в полном недоумении.
— Но я не знаю этих людей, — проговорил он, с трудом ворочая языком.
Комиссар скептически улыбнулся.
— Говорите, — сказал он, обращаясь к Газовщику и Бычьему Глазу. — Повторите показания, которые вы дали в моём кабинете.
— Дело было так… — начал, запинаясь и всячески демонстрируя своё смущение, один из «свидетелей». — Прогуливаемся это мы с Бычьим Глазом по площади Бастилии. Глядь, выкатывается из шикарной забегаловки этот тип… можно сказать, господин… можно сказать, англичанин… и прямо к нам!.. А был он сильно подшофе… И говорит нам: мол, хотите заработать два луидора? Тогда, мол, подсобите мне захомутать одну курочку… Но если начнёт кудахтать, надо будет заткнуть ей клюв… Мы, господин комиссар, люди бедные, для нас два луидора — большие деньги… «Идёт!» — говорим мы этому англичанину…
Газовщик почесал небритую щеку и продолжал:
— И ведёт нас этот англичанин по боковой лестнице прямо в ресторан, в отдельный кабинет… А там сидит эта кисочка и ревёт в три ручья… Увидела нас — крик подняла, хоть святых вон выноси! Ну, англичанин заткнул ей пасть салфеткой, она и притихла. А он нам и говорит: «Действуйте, да побыстрее! Даю ещё по луидору на брата…» Четыре луидора, господин комиссар, — это вам не понюшка табаку!.. Вот берём мы эту мамзель аккуратно, честь по чести, сносим её вниз и кладём в машину… Сами — туда же, с англичанином вместе, и приезжаем сюда, на эту фатеру… Красотка лежала тихо, не брыкалась… Тем более, по приказу англичанина, мы её связали… Ну, дело сделано, англичанин нам заплатил, как обещал, и мы сразу отвалили…
Газовщик пригорюнился, всем своим видом выражая раскаяние, и продолжал:
— Возвращаемся это мы на площадь Бастилии, а у самих кошки на сердце скребут… И рассуждаем промеж себя, что, мол, в нехорошее дело ввязались… Как раз проходим мимо «Серебряного кубка» — глядь, сидит на тумбе вот этот господин — потом-то мы узнали, что зовут его папаша Мош, — и ревёт белугой… убивается, можно сказать, и волосы на себе рвёт… Что такое, в чём дело? Он нам и рассказывает, что, мол, племянница его любимая исчезла: какой-то сатир, развратник, то есть, взял её и умыкнул!.. Бычий Глаз и спрашивает: «Уж не брюнеточка ли, такая молоденькая да хорошенькая?» Старикан так прямо и задрожал: «Брюнеточка, — говорит… — А вы её случаем не видели?» — «Кажись, видели…» Бычий Глаз первым раскололся… Ну и я тоже, хоть меня и зовут Газовщиком, сердце-то не из камня! Папаша Мош нас уговорил… Вернулись мы в тот квартал, разыскали дом, в который англичанин девицу уволок… Папаша Мош нам и толкует: «Надо, ребята, в полицию заявить! Иначе неприятностей у вас будет полон рот…» Вот так мы и оказались у вас в отделении, господин комиссар…
Свой рассказ Газовщик завершил великолепным жестом: порывшись в кармане, он достал четыре луидора и бросил их на колени сидевшему Аскотту.
— Пожалуйста, месье, — сказал он ошеломлённому англичанину, заберите ваши деньги… Они нечестные… У нас от них волдыри на руках!..
— Вот так, господин комиссар… — вступил папаша Мош. — Вот так оно всё и случилось… Господин Аскотт и сам не отрицает… Впрочем, присутствие в его доме моей несчастной племянницы говорит само за себя! Бедняжка стала жертвой…
Закончить ему не удалось, потому что Аскотт наконец пришёл в себя и вскочил на ноги. Им овладел приступ гнева, какой иногда случается у спокойных и флегматичных людей.
— Вон отсюда! — закричал он, указывая на дверь и не заботясь о том, что пред ним находится представитель власти.
Комиссар величественно взмахнул трёхцветной повязкой, которую он по-прежнему держал в руке.
— Выбирайте выражения, месье, — высокомерно сказал он, — и не забывайте, что разговариваете с официальным лицом!.. Впрочем, я и так ухожу поскольку миссия моя закончена…
Обратившись к двум негодяям, он добавил:
— Приглашаю свидетелей удалиться, сохраняя порядок и спокойствие.
Затем он повернулся к Мошу:
— Если ваша племянница, господин Мош, пожелает уехать, у дверей её будет ждать машина…
Мош рассыпался в благодарностях, а Нини удалилась в туалетную комнату, чтобы привести себя в порядок.
Несколько минут прошло в молчании. Каждый из участников разыгравшейся сцены думал о своём. Папаша Мош, внешне сохраняя невозмутимость, внутренне ликовал: всё шло по его плану! Время от времени он бросал одобрительные взгляды своим сообщникам, довольный тем, как они выполняли его инструкции. Газовщик рассказал с подлинным вдохновением историю, придуманную накануне Мошем. А его не предусмотренный заранее жест с возвращением Аскотту «бесчестных» денег был прекрасной импровизацией, окончательно убедившей комиссара полиции. «Надо будет вернуть ребятам четыре луидора — они этого заслуживают!» — думал старый мошенник.
