Круговорот благих намерений - Юлия Ефимова
Как-то всё навалилось – и эти воспоминания о том дне, вдруг преодолев все поставленные Петром барьеры, ворвались в его мысли. Возможно, потому что этот дом был символом того дня, его продолжением.
Закрыв глаза, Пётр, словно в сон, погрузился в зимний день 1996 года.
– Пожалуйста… – Ритка стояла перед Петром на коленях и просила, просила, просила, не давая даже вставить слово. – Пожалей Модеста, прошу тебя. Только об этом прошу.
Они, уже все одетые и заряженные на победу, стояли в дверях, и лишь Ритка, заплаканная и нечесаная, как сумасшедшая повторяла одно и то же:
– Пожалуйста, пожалей Модеста!
– Мамочка, – не выдержав ее истерики и видя, что Пётр еле сдерживается, чтобы не наорать на Ритку, Модест погладил ее по голове, – иди приготовь нам вкусный пирог, как ты любишь, ну тот, с яблоками. Я должен, понимаешь, должен помочь. Мы семья, мы вместе должны быть, как мушкетеры, один за всех и все за одного. Ты не беспокойся, пожалуйста, смотри, как я нарядился. – Мальчишка покрутился, демонстрируя свой камуфляж под маленького ребенка. – Меня не узнать, ведь правда? – сказал он радостно. – А я еще немного коленки согну и спину, смотри, я всего на семь лет выгляжу.
– Сыночка, – произнесла Ритка и стала целовать его в обе щеки. – Прости меня, сыночка, это я во всем виновата, прости меня! – уже с надрывом кричала она.
Тарик, как самый взрослый, оторвал Модеста от матери, и они вышли из дома, закрыв ту на ключ.
У дома разделились на две группы, чтобы не привлекать внимание, и стали петь песню, их теперь семейную песню, про Новый год: «Праздник зимний к нам идет…» Так придумала Царица, чтобы как-то понимать, когда кому вступать и куда. Часы, как ни прискорбно, были не у всех, да и малышня могла запутаться, а тут всё понятно.
Подошли к больнице с разных сторон, пропев песню три раза. Отдышались и, как договорились, опять начали петь сначала.
Камера была одна на входе, так что надо было просто зайти с другой стороны. Тарик ночью ходил, смотрел дырки в заборе, хотел выбить штакетину, но оказалось, что за мусорными баками отсутствуют целых три. Чтобы их не отремонтировали до нужного времени, он аккуратно приставил доски к забору, закрыв нужный им проход.
Вот первая группа в составе Тарика, Царицы и Петра прошла на территорию. Больницу окружал небольшой парк. Летом здесь гуляли посетители, но сейчас, зимой, в восемь вечера аллеи пустовали и казались пугающими. Вход в кухню, куда им нужно было попасть вначале, был со стороны парка. Лампочка над крыльцом оказалась разбита, стоял кромешный мрак, но Царица шла очень уверенно. Открутив решетку над козырьком, они подсадили туда Тарика.
– Ползи как по нарисованному мной плану, – наставляла его Царица. – Я вернусь за тобой, как только впущу Петра. Ну всё, давай.
Пётр очень тихо пел песню и считал, сколько раз уже пропел. Сейчас он первый раз увидел, как переживает Тамара. Девчонка в свои пятнадцать лет вела себя очень уверенно, и только когда Тарик скрылся в вентиляционной трубе, она осознала, что всё по-настоящему.
Потом они пошли к черному ходу, и Тамара начала открывать замок. Хоть Царица и похвасталась, что для нее это пустяки, но замок не поддавался. Пётр даже занервничал, видя, как она мучается, и замолчал.
– Пой! – резко приказала Тамара, и он, опомнившись, продолжил тихо петь, считая, какой раз закончилась песня.
Когда замок был открыт, они не спешили входить. Время не вышло. Если у других что-то пошло не так, их встретит охранник во всеоружии и совсем нерадостно.
Когда Пётр показал дочке количество записанных песен, она поняла, что это их выход, и рука, потянувшаяся к ручке двери, задрожала.
– Я сам, – сказал он и убрал ее руку. – Если всё по плану, жди здесь Снегурочку, Робин Гуд уже должен будет стоять у кухни, и все вместе вызволяйте Буратино. Если нет – беги домой, приводи в порядок Ритку, и пусть идет к Брому просить за нас.
Это был запасной план на случай провала.
Он уже почти открыл дверь, как Царица произнесла:
– Спасибо тебе, что тогда забрал нас из детского дома.
– Ты прекрати прощаться со мной, – ухмыльнулся Пётр. – Я везучий, прорвёмся.
На лестнице было темно. Пётр, очень тихо, стараясь не издавать ни звука, поднялся на один лестничный пролёт и прислушался. За дверью, что вела в коридор с охранником, было тихо. Немного постояв, он выдохнул и приоткрыл дверь. Охранника на стуле не было, а в тонкую щелку двери, ведущей в отделение, выглядывала Снегурочка.
– Ну, ты где был? – прошептала она. – Ты опоздал уже на полкуплета.
Пётр молча направил Снегурочку в нужную сторону, а сам зашел в отделение. Он знал номер нужной ему палаты и направился туда. Из дальней были слышны мужские стоны, кто-то звал медсестру и врача, но Пётр, словно во сне, не реагировал ни на что, продвигаясь в нужную ему сторону, и вошел в палату Брома.
– Кто ты? – услышал он испуганный, но сказанный со всей яростью, на какую был способен больной человек, вопрос.
Охранника у двери не было, он был в палате – спал, сидя на своем стуле. Пётр взглянул на Брома и, к своему изумлению, узнал его, наверное, потому что он первый раз видел бандита так близко.
– А ты меня не узнаешь? – оглядевшись и поняв, что ему ничего не угрожает, спросил Пётр.
Правда, его озадачило отсутствие личной медсестры возле постели больного, но потом он заметил ее лежащей на полу за кроватью.
– Ты не думай, гаденыш, – зашипел Бром, – будто что-то у тебя получилось, мои люди тебя на дне Байкала найдут и ноги выдернут, а деньгами, за которыми ты пришел, накормят. Как тушку поросенка, нафаршируют тебя и зажарят.
– А вот я тебя узнал, – у Петра ноги стали ватными и словно бы прилипли к полу. – Ты бывший водитель моего отца. Тот самый, что нашел их, когда я ходил между телами и сходил с ума. Ведь я тогда подумал, что ты меня спас, а ты и есть убийца.
Бром, не ожидавший всё это услышать, ошарашенный, с перекошенным от боли лицом, сел в кровати.
– Петя? – выдавил бывший водитель.
– Петя, – подтвердил он. – Тот самый Петя, чью семью ты убил.
– Я думал, ты в детдоме умер, – сказал Бром, еле дыша и морщась от боли.
– Не надейся, – ответил Пётр. – Неужели кольцо? – спросил он, показывая на
