Антонова Саша - Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке
— Я говорил уже: она умерла от укуса ядовитой змеи, медноголовки. Экспертиза подтвердила. Это был несчастный случай…
— Ты знал Оливию?
— Знал.
— Ты любил ее? — я с трудом выдавила из себя слова, они никак не хотели произноситься.
— Да… Когда-то я любил ее…
— Ты спал с ней?
— Да… Я спал с ней…
— Ты знал ее мужа?
— Да… — он ответил не сразу, наверное, прикидывал, стоило ли признаваться в грехе прелюбодеяния. Признался. Ну что ж, и на том — спасибо. За откровенность.
Мне расхотелось разгадывать тайну смерти Оливии. Мне стало скучно и холодно, спина и ноги затекли. Надо было выбираться из этого мрачного замка. На земле уже, должно быть, яркий солнечный день, там птички поют, ветерок играет, зеленая травка… А здесь — тьма и тишина, печаль и безвременье. Здесь стынут чувства и замерзает душа, здесь смерть и забвение.
— Ольга, как ты попала в потайной ход?
Я вздрогнула.
— Какой потайной ход?
— Вот в этот, где мы сейчас с тобой сидим.
— А выход из него есть?
— Есть.
Я немного успокоилась.
— Тогда пошли отсюда. У меня ноги замерзли.
Он сильно сжал кисть руки, не давая мне подняться.
— Ты не ответила, как попала сюда.
— Не знаю. В темноте ничего не было видно. Я нащупала дверцу с изогнутой ручкой. Она открылась. Я вошла в коридор. Вдалеке мерцал свет, и я пошла к нему. Думала, там библиотека. Но он потом пропал. Вот. Так и попала.
— Где был свет?
— Впереди. Он держал свечу и куда-то шел.
— Кто держал свечу?
— Шут.
Рука на моем запястье дернулась, будто сыщика пробрала дрожь. Анри долго молчал. А когда я шевельнулась, высвобождаясь, спросил:
— Ты видела его?
— Шута? Да. Такой маленький, кривоногий, в рогатом колпаке.
— Папаша Бонифаций? — тут же последовал другой вопрос.
— Что — папаша Бонифаций? Он же ночью ушел… — фраза вылетела воробьем и превратилась в увесистый булыжник. Я зажмурилась, и булыжник булькнул в черный омут неприязненной тишины.
— Когда он ушел? — пальцы сыщика сдавили руку стальными наручниками.
— Ночью он ушел, когда я заблудилась и ночевала в расселине на охапке прошлогодней соломы. Он шел мимо с фонариком. Я узнала его по голосу.
— С кем он говорил?
Анри спросил быстро, и я ответила также не задумываясь:
— С Блумом… Ой!
— Откуда ты знаешь Блума?
Тут уж я призвала на помощь все свою смекалку:
— Он был вместе с папашей Бонифацием. Мы познакомились у кассы в Сент-Галлене. Там все говорили на рето-романском, и я ничего…
— Знаю, знаю… — оборвал меня Анри, и я замолчала, воспряв духом: тайну знакомства с юридической конторой «Варкоч и сын» удалось сохранить. — О чем они говорили?
— О погоде. — Я дала себе слово не болтать лишнего.
— Что — о погоде?
— Ну, что пошел дождь, а идти еще далеко.
— Что еще?
— Все. Они прошли мимо.
— Почему ты не попросила их о помощи, если заблудилась?
— Мне показалось, что это сон… Они так быстро прошли мимо… — Мне и сейчас все путешествие в Швейцарию казалось кошмарным сном.
— Почему ты не сказала сразу, что знаешь Блума?
Я задумалась, но ничего дельного на ум не приходило. Пришлось многозначительно пожать плечами:
— Тебе не понять…
— Ну что, что в нем такого, что женщины виснут на нем?! — в его голосе звучала боль.
Анри, видимо, все еще не мог простить Оливии, что она предпочла ему Блума. Мне тоже было не понять, что такого в компаньоне Варкоча нашли сначала Оливия, а затем мадам Грюнштайн? А как быстро Блум забыл несчастную Оливию? Не прошло и трех месяцев со дня ее смерти, а он уже совокуплялся с Беллой на письменном столе! С женщиной, которая годилась ему в матери! Какой безнравственный молодой человек! Я разделяла негодование отвергнутого любовника. Отвергнутого любовника! Как же я сразу не догадалась, что это Анри убил Оливию. Из ревности.
Да, точно, так все и было: Оливия изменяла мужу направо и налево. Но тот относился к этому снисходительно (может быть, он был «голубым», этот последний представитель вырождающегося аристократического рода?). Сначала она спала с Анри, и тот любил ее беззаветно. Но Оливия не собиралась расставаться с богатым супругом. Ее устраивала игра чувствами, ей нравилось сидеть возле себя возлюбленного и преданного мужчину (тут я возненавидела Оливию всей душой). Анри же не желал продолжать двусмысленную связь и настаивал на разводе, ревновал и преследовал ее. Оливии это быстро наскучило, и она отвергла его любовь, предпочтя необременительные отношения с послушным и недалеким Блумом. А тут как раз «голубой» муж согласился на развод. И тогда Анри решил вернуть любовь. Он пригласил Оливию в Грюнштайн, в место уединенное и безлюдное. Она согласилась приехать, но для безопасности попросила бывшего мужа составить ей компанию. Муж задержался из-за проколотого колеса. В Грюнштайне встретились двое: Оливия и Анри. Он уговаривал ее вернуться, молил, настаивал, требовал. Она смеялась ему в лицо. Тогда Анри заметил среди обломков мирно спящую змею. Решение пришло молниеносно. Он схватил жестокую возлюбленную в охапку и поднес ее руку к змее. Оливия умерла почти мгновенно. Когда приехал ее бывший муж, тело уже закоченело.
Я отерла горячий пот, стекавший по виску, и проговорила:
— Анри, я не выдам тебя полиции, но только скажи правду: это ты убил Оливию?
— Я? Нет… я не убивал Оливию…
Я не видела его лицо во тьме, но голос звучал так устало-равнодушно, что было ясно: Анри не убивал Оливию.
Кап-кап, звенели капли водяными часами, отсчитывая минуты и века. Кап-кап, затекали они холодом в уши. Как невыносимо было сидеть и ждать смерти. Смерти от руки шута. Почему шута? Я подскочила как ужаленная и затрясла сыщика:
— Анри, скажи, Оливию убил шут? Маленький кривоногий человечек в костюме шута? Ты был здесь, когда он ее убивал? Ты видел его? Теперь он хочет убить и тебя? Ты знаешь, кто был в костюме шута?
Он отстранился и спросил:
— Ольга, ты слышала легенду Грюнштайна?
— Да, конечно! Гунда рассказала мне правильную легенду!
— В легенде есть действующее лицо — шут…
— Да, я помню, но это же легенда! В жизни не бывает шутов, ну, только в театре, или маскарад…
— Ольга, в «Умозрительных рассуждениях» есть пророчество, что утерянное сокровище будет найдено, когда владелец Грюнштайна падет от руки шута. Ольга, похоже, что здесь ищут какое-то сокровище.
Он не сказал, какое сокровище, но я догадалась и сама:
— Алмазную корону? Здесь ищут алмазную корону?!
— Корону? Почему корону? — мне показалось, что он пожал плечами. — Алмазный венец никуда и не терялся. Он уже с полвека лежит под стеклом в Музее истории Швейцарской Конфедерации. Это национальная реликвия…
Вот те раз! А что ж месье Варкоч уверял, что короны не существует в природе? Обманул? Какие странные швейцарские юристы: делают тайну из того, что всем известно!
Анри притянул меня ближе и зашептал в самое ухо:
— Ольга, скажи мне правду, ты работаешь с ним? Поверь мне, девочка: ему не нужны свидетели. Он же убьет и тебя…
Вот тут-то до меня и дошел весь ужас пророчества: утерянное сокровище будет найдено, когда владелец Грюнштайна падет от руки шута. Он сказал, владелец Грюнштайна? Падет от руки шута? Я паду от руки шута? Белая лавина ужаса обрушилась и придавила к камням.
— Ольга, уезжай… Я не хочу, чтобы тебя убили. Пойдем, я отведу тебя к Гунде.
Сыщик с трудом поднялся и потянул меня за руку. Ватные ноги не слушались, мне пришлось привалиться к нему. Зубы выбивали непрерывную дробь. Анри чиркнул спичкой, и в ярком свете заплясали мохнатые тени. Оранжевые лепесток осветил полукруглый свод, низко опускавшийся в одном месте. Сыщик потрогал лоб, на котором отчетливо выделялась хорошая шишка, и с досадой поморщился. Спичка погасла, тьма поглотила нас.
— Нам в ту сторону.
Он взял меня за руку и двинулся по тоннелю, осторожно ощупывая низкие своды. Анри зажигал спичку, вглядывался в черный зев коридора, и мы делали с десяток шагов в абсолютном космосе. На восьмой спичке нам повезло: Анри приметил прекрасно сохранившийся, почти неиспользованный антикварный факел. На пятой спичке он загорелся багровым коптящим пламенем. Идти стало веселей.
Мы шли и шли, а коридор все не кончался. На пути стали попадаться ответвления. Анри выбирал правый тоннель, с каждым разом тратя на раздумья все больше и больше времени. Стены все сужались и сужались, а свод нависал все ниже и ниже. Кое-где из стен торчали трубочки позеленевшей меди непонятного предназначения. В одной из ниш нас озадачил большой рычаг, торчавший из пола. Все попытки Анри сдвинуть его окончились неудачей. Старинный механизм был мертв. Несколько раз нам попадались полукруглые дверки, запертые на изъеденные ржавчиной засовы. Я чуть не скончалась от страха, разглядев за зарешеченным окошечком прикованный человеческий скелет.
