Маргарита Южина - Пинок в светлое будущее
Женщина с любопытством уставилась на Зинаиду.
– Так я ж… кувалду-то не подниму… опять проблемы…
Так, за разговорами, Зинаида и не заметила, как подъехала к знакомым уже угрюмым стенам. После путешествия в машине с дамой, которая мечтает угрохаться, мрачное заведение ей показалось весьма миленьким и приглядным.
– Так это чего? – выпучила за очками глаза дама. – Я с сумасшедшей ехала, что ли?
– Нет-нет, это я ехала с сумасшедшей, – поправила ее Зинаида, сунула ей деньги и поспешила к диспансеру.
Сегодня двери главного входа были открыты, однако войти внутрь оказалось делом нелегким.
– Вы, женщина, куда маршируете? – возник перед ней здоровенный дядечка, косая сажень в плечах. – У нас прием больных окончен. Повертайте обратно, тута вам не дискотека.
– Я, знаете ли, догадываюсь, – дернула носом Зинаида, задрала голову и скорбно сообщила: – У меня здесь любимая матушка находится, навестить ее пришла.
Но ее откровение дядьку не проняло.
– Подумаешь! У меня здесь любимая теща вместе с женой находятся, но я же не ломлюся, как лось к корыту. Видите ж, надпись грамотная висит – часы приема. А вы заявились, когда вздумали, и еще матушку вам подавай. Повертайте обратно! Тута вам не дискотека!
– Да вы про это уже говорили. Тогда… тогда мне надо встретиться с лечащим врачом. Он мне даже на работу звонил, мол, у матушки прогрессирует какое-то заболевание, нам надо срочно с ним переговорить.
– У их тута у всех токо одно заболевание прогрессирует, – упирался страж. – Давайте, повертайте обратно…
– Тута мне не дискотека, я помню. Но у матушки, между прочим, сердце больное, а еще… еще она видный общественный деятель, и если с ней что-то случится… Вызывайте, говорю, врача, а то сейчас с милицией приеду!
Милиции здоровяк не хотел, поэтому нерешительно потоптался и спросил:
– Какого вам врача? Кто ее лечит-то?
Таких подробностей Зинаида Корытская не ведала. Однако отступать было некуда.
– Слушайте, для чего вы здесь торчите? Вы что, не знаете, кто лечит Глафиру Ферапонтовну Суконникову? Не знаете? Так подите и спросите! Почему я должна вас всему учить?
Косая сажень перекривилась, мужчина качнулся и потрусил куда-то в недра здания, нимало не тревожась об оставленном безнадзорным входе. Зинаида не стала дожидаться другого подарка судьбы и мигом скользнула в длинный больничный коридор. Палаты начинались не сразу, сначала шли двери с различными посторонними надписями: «Сестра-хозяйка», «Душевая», «Приемное отделение». И только потом начались массивные двери с номерами. Из-за этих дверей доносились заунывные звуки, какой-то вой на одной ноте, и ровные периодические вскрики.
– Хоть бы кто не выскочил, пока я нужную палату найду, – поежилась Зинаида. – Как там баба Глаша говорила? «У нас в седьмой палате…» – вот как она говорила.
Дверь с цифрой семь обнаружилась в самом конце. Однако открыть ее Корытская не смогла. Ни тебе крючочков каких, ни щеколд – просто закрыта на замок.
– Попробуй сбеги отсюда… – тяжко вздохнула Зинаида и поспешила назад, к входным дверям.
Успела вовремя – с другой стороны коридора уже доносился топот и бухтение – возвращался охранник. И, судя по разговору, не один.
Через минуту он уже тыкал толстым пальцем чуть не в лоб Зинаиды.
– Вот, она мне и говорит: тута, мол, матушка моя известная покладена. Дескать, пришла ее навестить, да и с вами заодно пожелала увидеться.
Перед Корытской стоял сухонький мужчина с огромной копной рыжих волос, росточком чуть выше пекинеса, зато с огромным мясистым носом.
– Сидорчук Максим Валерьевич! – с вызовом вздернул он голову и принялся перекатываться с пятки на носок. – Ну и к кому вы сюда нарисовались в столь неурочный час?
– Вы понимаете, моя родственница здесь лежит…
– Да чего там, говори прямо – мать! – ощутимо толкнул ее в бок громила.
– Я так и говорю – мать моя, Глафира Ферапонтовна Суконникова, здесь временно находится, и мне хотелось бы с ней увидеться…
Рыжий врач удивленно вздернул одну бровь и перекосился:
– Глафира Ферапонтовна? А вы, девушка, ничего не придумываете?
За «девушку» Зинаида тут же простила рыжему и его тон, и даже насмешливый взгляд.
– Нет, ну как же путаю? Совершенно здесь она! Да я же сама ее… – она чуть было не ляпнула «здесь видела», но вовремя прикусила блудливый язык. – Я же сама совершенно точно знаю – именно здесь. До вчерашнего дня точно здесь находилась.
– Как вы говорите ее фамилия? Дерюгина?
– Суконникова. Глафира Ферапонтовна.
– Да-да, я помню. Но… к нам такой больной не поступало. Нет, ну что вы меня путаете? Не поступало, говорю же вам! – начал нервничать врач.
Зинаида настаивала.
– А может быть, вы не знаете? Может, ее лечил кто-то другой? Ну не можете же вы контролировать каждого, кто сюда поступает.
– Точно, не могу. Но это входит в мои обязанности! – снова задергался носатый рыжий. – Между прочим, я главврач. Люда! Людмила Осиповна! Подойдите сюда! И захватите журнальчик… Журнальчик, говорю, захватите, чего вы ко мне с пустыми руками?
По коридору уже неслась тучная женщина. После окрика главврача она заметалась, нырнула в какую-то дверь и выскочила снова, теперь уже с журналом.
– Посмотрите, Людмила Осиповна, в какой палате у нас лежит Глафира Ферапонтовна Дерюгина.
– Суконникова.
– Не важно. Ну хорошо, хорошо, Суконникова, – поморщился Сидорчук.
Людмила Осиповна принялась с шумом листать журнал. Она долго дергала исписанные страницы туда и обратно, пока наконец не уставила на врача несчастный взор:
– А у нас того… никакой Суконниковой у нас в палатах не лежит.
– Как же не лежит? В седьмой палате она! – не выдержала Зинаида.
– Людмила, быстро посмотри в седьмой палате. Да не надо никуда бегать! По списку посмотри!
Женщина снова принялась дергать листы.
– А в седьмой… у нас ее тоже не лежало. И до сих пор не положили… – испуганно сообщила она.
Врач победно развел руками:
– Вот видите, уважаемая, не лежало!
– А вы уверены? – прищурилась Зинаида. – А если мы сходим в ту самую палату? Да еще и у больных спросим? Нет, я вас сразу хочу предупредить, у меня матушка весьма видный политический деятель…
– А мне давеча говорила, что только общественный! – на ухо главврачу пробормотал охранник.
– Так вот, если меня не проведут в седьмую палату…
Сидорчук Максим Валерьевич надменно хмыкнул:
– Милая моя, неужели вы думаете, что с вами там кто-то станет беседовать? Вы у нас кто? Поп-звезда? Известный киноактер? На что вы тогда рассчитываете?
Но Зинаида уже уверенно направлялась в седьмую палату. За ней потянулись и люди в белых халатах.
– Откройте! – потребовала Корытская, остановившись возле двери.
– Откуда вы знаете, что она закрыта? – вдруг блеснул глазами рыжий Сидорчук. – Вы уже сюда тайно прокрадывались?
– Да что вы! – фыркнула Зинаида. – Просто по роду службы я… я уже снимала репортаж про подобные заведения.
– А какой, простите, у вас род деятельности? Кем вы трудитесь, если не секрет? – напружинился Сидорчук.
Зинаида давала себе слово – не врать. И сейчас не хотела, но у нее само вырвалось:
– Я работаю кинооператором и…
– Ке-е-е-м?
– И меня часто приглашают в психдиспансеры. Открывайте!
Дверь открыла ключом Людмила Осиповна. Руки ее тряслись, она косилась на врача, но тот был спокоен и невозмутим.
– Пожалуйста, – распахнул он створку перед «оператором». – Седьмая палата. Боюсь, что вы здесь мало чем поживитесь.
В палате находилось шесть кроватей, а больных сейчас имелось всего пять. Значит, баба Глаша действительно была здесь. Но почему никто не помнит о ее пребывании? Идиотский вопрос! Конечно, «не помнят». Она поступила к ним противозаконно, вот они и таращат глаза – дескать, никогда такой не было! Только… куда же они ее дели? Сама баба Глаша уйти никак не могла. Вон тут какие замки…
Зинаида навесила на щеки жизнеутверждающую улыбку и бодро потерла руки:
– Здравствуйте, прекрасные дамы! – залучилась она счастьем.
Прекрасные дамы из палаты смотрели недоброжелательно. Две степенные старушки лежали на кроватях с нотными тетрадками в руках и, как поняла из их разговора Зинаида, сочиняли кантату ля-минор. Кантата страшно напоминала песенку «Чижик-пыжик» без аранжировки, но старушки изо всех сил старались соорудить из простенькой известной мелодии композицию для большого оркестра, а потому на вошедших даже не глянули. Еще одна женщина возле окна безостановочно вскидывала толстую, прямо-таки слоновью ногу к подоконнику, «держала спинку» и мыслила себя, надо думать, Жизелью. Следующая особа, достаточно молодого возраста, прыгала по кровати с песней «Я шоколадный заяц, я ласковый мерзавец, я сладкий на все сто! О!О!О!», а потом плюхнулась на пол, схватила еще одну даму за ногу и заверещала: «Не выгоняйте меня из «Фабрики»! Я – шоколадный заяц! Вы больше нигде не найдете таких нарциссов!»
