Маргарита Южина - Пинок в светлое будущее
– Ладно, пошли. А кроссовок у меня все равно нет, я ж вам не какая-то Марадона… – ворчала Зинаида, скорее для того, чтобы унять неприятное подсасывание в животе и тревожное нытье под коленкой, произошедшие явно от нервного напряжения.
Женщины пробрались к самому зданию.
– Стойте возле этой двери. И чтобы тихо! – шепнула Вера Аркадьевна и побежала к главному входу. – Семеныч! Открывай! Ну чего ты там? С замками справиться не можешь?
– А, уже пообедала? – услышала Зинаида грубый мужской голос. – Все, теперь до утра заступай… А че говорила, что пирогов принесешь?
Зинаида прижималась к холодной стене, и зубы ее выстукивали какую-то классику – то ли турецкое рондо, то ли краковяк. И не столько ей было холодно, сколько страшно. А ну как сейчас выскочит басистый дядька и запрет ее в этих самых стенах? Иди потом, доказывай кому, что у тебя с психикой никаких проблем не было. А Настя даже и не узнает, где… Тьфу ты! Надо думать о чем-нибудь веселом. Например, о том, как она сейчас встретит несчастную, замученную уколами Глафиру Ферапонтовну. Да уж, вот где веселье-то!
Прошло немало времени, прежде чем дверца, возле которой стояла Зинаида, отворилась и знакомый шепот позвал:
– Идите сюда. Только тихонько…
Зинаида прошла за Верой Аркадьевной по узенькому коридорчику и очутилась в маленькой комнатушке.
– Вот, говорите здесь. Только вполголоса, а то сейчас спят все, каждое слово за версту слышно, – предупредила женщина и вышла.
В комнатке, на груде каких-то больших белых узлов сидела Глафира Ферапонтовна в неприглядном одеянии и разглядывала Зинаиду.
– Спасибо, что пришла, – проговорила она. – Я ведь тебя, Зинаида, не просто так вызвала, да еще и дочкой своей назвала. Что-то неладное творится в нашем дворе. Страшное что-то. Сама бы разнюхала, да вот видишь, как меня упрятали…
– А кто это вас сюда? – осторожно спросила Корытская.
– Да нешто я знаю? Оно ить как было? Я себе спокойно работала, то ись сидела на тополе и сымала на пленку Нинку Царькову. Ну, девка у нас молодая такая на четвертом этажу проживает. Вышла давеча замуж, а муж ейный мне сразу заказ подкинул, дескать, пригляди за моей, ежели кто к ей шастать зачнет, ты мне сразу звякни, а я тебе за это машинку швейную подарю. А мне машинка-то лишняя, что ли? Конечно, я взгромоздилась на тополь и добросовестно вела наблюдение. И вот в тот самый момент, когда Нинка-то к двери рванула, слышу – меня ктой-то под зад пихает. Я его ножкой-то тынц-тынц, чтоб отстал, значит. А сама чую – он меня за нее ухватил и вниз тянет. Обернулась, а там машина медицинская стоит, и два мужика в белом. Тоже мне, ангелы, мать их! Ну и все, забрали, не стали даже спрашивать, по какой причине я забралась на дерево.
Зинаида только на миг представила картину: почтенная старушка торчит на ветке тополя и пялится в фотоаппарат… Что ж, санитаров можно понять. И если в литературе у кого-то случилось горе от ума, то у бабуси просто беда от ее умища.
– По-моему, вас могла упрятать хотя бы та же Нинка Царькова, – предположила сыщица.
– А и ни фига! – зашипела старушка. – Я ить таким, как Нинка, нужна. Я ить не просто так – нащелкала кадриков и потащила ее старому мужу. Я ж сначала Нинке их покажу, упрежу, чтоб в следующий раз была аккуратней, а потом намекну, что за снимки мне ее суженый швейную машинку обещал. Так Нинка мне за мое упреждение денег на две машинки отвалит. Потому как пользуется деньгами мужа наравне с ним.
– Ну и что? Думаете, Нинке хочется каждый раз вам деньги отваливать?
– Хо, милая-а… Царькова ж ведь не дура. Она ж понимат, что ежели не я за ней следить буду, так ейный мужик настоящего дефектива наймет. А у того всяки обязательства, чтобы он не мог перескочить от заказчика к объекту наблюдений. Да еще и те дефективы, почитай, все сами мужики, и у их вроде как мужчинская солидарность. Нет, меня наши бабы дворовые берегут, на кажное Восьмое марта подарки дарят. Правда, все платки какие-то старушечьи тащат. Куды мне их столько? Нет, чтоб хоть раз пленку подарили! Вот и думай теперича, кто меня сюды затолкнул…
У Зинаиды имелась и другая версия. Она стрельнула глазами на бабульку и будто между прочим проронила:
– А чего тут думать? Наверняка это с Голышенко связано. Вы слишком много о них знаете.
Старушка важно швыркнула носом:
– Конечно, много. Я ить вапче много чего знаю, конечно… Токо в толк не возьму – кто таки Голышенки?
– Ой, ну вы что, не помните? Сами же мне говорили, что возле нашего подъезда сидела непонятная девица и что потом ту девицу по телевизору убитую показали.
– Ну? Энто она меня, что ль?
– Нет, как же она-то? Она не могла, ее же уже убили. Но зато вы видели, как ее сунули в машину. А вот мужчина, который ее туда затащил, это Нелин сын. А сама Неля Голышенко у нас в коммуналке жила. У нее еще девочка такая маленькая. Но потом эти Голышенки срочно исчезли. Господи, ну что я вам рассказываю? Вы же сами мне их новый адрес прислали!
Старушка поправила на коленях тонкую, старенькую, всю в прорехах сорочку и покачала головой:
– Ты, конечно, тоже можешь меня за сумасшедшу признавать, тем боле что меня ужо и так от ума лечат, но… Ничего я тебе не присылала. Я ж почти сразу после того, как с тобой по телефону переговорила, сюда загремела.
– Ну как же… – растерялась Зинаида. – Мне же так прямо и сообщили: письмо принесла старушка с нашего двора, такая шустрая и бодрая, просила передать в руки.
– У нас во дворе старушек больше, чем тараканов, любая могла передать. А только я не приносила. Я ж не дура, в самом-то деле.
– Постойте, постойте! Я к вам после того разговора приходила, и мне всякий раз ваши соседи вежливо отвечали, что вы все время дома, только на минуточку куда-то отлучились, – вспомнила Зинаида.
– Дык а чево они меня, на веревке, что ль, держат? Ай-й, – расстроенно махнула рукой старушка. – У нас же как теперича в домах-то живут? Ничо ни про кого не ведают. Человек могет летом помереть, а тебе зимой доложат, что токо што с им здоровалися. Потому как всем на всех наплевать да растереть.
Зинаида решила не нервировать старушку и перевела разговор на другую тему:
– А почему вы не сбежите отсюда? Вам же это легко!
Глафира Ферапонтовна загрустила:
– Оно, конешно, так, да токо вишь, в каком я наряде? Далеко ли в таком-то виде убежишь? До ближайшей остановки тут километра два будет, а я ж не пингвин тебе, околею. Да и запирают нас на десять замков. А чтоб окончательно себя обезопасить, они нам на ночь ишо таблетки дают. Ежли кто сопротивляется, тому уколы насильно тычут. После тех таблеток и уколов натуральным дураком становисси. Тут уж, почитай, все и стали. Ой, каб ты видела, с кем я тута обчаюсь! У нас в седьмой палате одни продвинуты барышни, в культуру и спорт ударенные. Вот уж сразу видно – все таблетки выпили. Я-то не пью. Слюни пускаю, улыбаюся, как убогая кака, а сама ни одной таблетки не заглотала. Токо силы все одно куда-то утекают. А ты говоришь – сбежать!
Зинаида покусала губы, потом подошла к окошку, подкралась к двери и, убедившись, что их не подслушивают, затараторила, понизив голос:
– Мы, знаете, как сделаем? Я к вам завтра приеду и попрошу свидания. Принесу вам сотовый телефон и деньги. А одежду вон под той елкой закопаю.
– Вон там, куда ты тычешь, вообще елок нет, там черемуха, – пояснила Глафира Ферапонтовна.
– Значит, под черемухой, не придирайтесь.
– Да я не придираюся. Токо чего ж я, весь сад здесь перекапывать буду? Ты яснее выражайси! Лучше вон под ту корягу подсунь, она здеся одна. Да ты опять не туда смотришь! Там у нас статуй – памятник единственной выздоровевшей. Вот под его и сунь, а то ты еще где корягу отыщешь…
– Хорошо, положу прямо под памятник. И вы при удобном случае отсюда – раз, и сбежите. И сразу ко мне, а я вас спрячу. Когда отойдете отсюда-то, по телефону такси вызовете. Да! – вдруг вспомнила Зинаида. – У моего зятя, у Саньки, друг в подъезде живет, они вместе пиво всегда хлещут, так он следователем работает. Вадькой его зовут. Этот Вадька просто помешан на своей профессии. Любопытный такой, дотошный! Он уже как-то помогал мне, когда расследование проводила. Так вы к нему, если что, обращайтесь. Ну, мало ли, сбежите, а в милицию сообщать побоитесь, тогда сразу ему звоните и говорите, мол, от меня. Он знает, что я зря воду не мутю… не мучю… в общем, я с водой не балуюсь. Номерок его запишите.
– Говори, я так запомню, у меня память, как… как…
– Ладно, запоминайте… Только вы карточку в телефон сразу не суйте, чтобы раньше времени не завизжал. Я вас научу, как им пользоваться.
– Ой, научит она меня! А то я телефонов не видала. Дома один валяетси, все никак деньги на его скинуть не могу. А еще…
В комнатку, оглядываясь, протиснулась Вера Аркадьевна и заторопила:
– Все, прощайтесь уже. Сейчас Толстихина проснется, не дай господь, увидит вас тут. Обеих на бинты порвет, а меня с работы вышвырнет. Давайте, идите от греха…
