Нина Васина - 37 девственников на заказ

— Дело в том… Кого считать любимым, — неуверенно произнесла я… И меня понесло. — Из тридцати семи мужчин, с которыми я занималась любовью, любимым можно назвать каждого, потому что я ни разу не делала это без азарта, интереса, похоти и жалости, что в совокупности и определяет для женщины любовь. В некоторых случаях сюда можно добавить еще восхищение, азарт заменить восторгом, похоть — нежным материнским чувством или поклонением, жалость — ненавистью, но, в общем, понятие любви от этого не изменится, разве что приобретет оттенок индивидуальности. Единственный мужчина, спектр чувств к которому невозможно перечислить (но похоть в нем отсутствует, это точно), был Богдан Халей, и меня всегда поражала животная привязанность, которую я испытывала к нему. Представь собаку, которую человек спас от смерти, принес домой и подлечил, она на все готова ради хозяина, а хозяину, уставшему в конце жизни от столь любимого им одиночества, хочется научить собаку говорить и думать на нескольких языках, разбираться в литературе, правильно распознавать хороших и плохих людей, пить водку, слушать музыку…

— Собаку — разбираться в литературе? Я не поняла. — Лумумба потерла лоб и медленным жестом потом развернула перед моим лицом яркую розовую внутренность своей ладони. — Собака — это образ? Чего?..

— Собака — это я, а хозяин — это Богдан.

— А кто тогда твой Кира?

— Вот, кстати, о Кире. Я поэтому и пришла к тебе, что стала сомневаться в адекватности своего восприятия мира. Богдан, объясняя мне в шестнадцать лет превратности любви и ревности, сказал, что такая требовательная девочка, как я, должна иметь только невинных юношей.

— Это, в смысле?..

— Именно в этом смысле. Я должна быть первой женщиной у каждого мужчины, с которым захочу переспать. Иначе врожденная обособленность моего собственного “я” вступит в конфликт с жизненным обозначением приобретенного образа приручителя. То есть я никогда не должна быть Лисом.

— Еще и лис? Только что ты говорила о спасенной собаке, Фло. Что происходит? — успела спросить Лумумба, пока я готовила следующее объяснение.

— Лис — это из Экзюпери, это нужно знать даже негритянкам! Прости… В “Маленьком принце” мальчик приручает Лиса. Там подробно описано, как он это делает, а потом оказывается, что мальчик тем самым попал в ловушку приобретенного образа приручителя, то есть стал ответственным за поступки прирученного!

— Этот старик… — задумалась Лумумба, — он был психиатр?

— Нет, он был отличный психолог и авантюрист, он все определил правильно. Лис тоже попал в ловушку — его приручили! — и получается, что все люди в процессе сексуальных связей выбирают, кем они хотят или могут быть — приручателем или прирученным. Так вот, по мнению Богдана, единственная возможность для меня выжить — стать приручателем.

— Легко сказать, — покачала головой Лумумба. По ее лицу я поняла, что она пока не может определить “предмет исследований”.

— Да нет, на деле тоже все очень просто. Я поняла это вчера на кладбище. Если ты приручатель, ты берешь на себя ответственность, то есть право выбора. Если прирученный — подчиняешься выбору другого. Он не просто сумел объяснить это мне, шестнадцатилетней девчонке, но и навязал свою волю, которую я пообещала исполнить.

— Зачем это ему было нужно?

— Очень просто — чтобы я смогла выбраться из образа прирученной собаки, в который сама себя поместила. Чтобы я после его смерти не занялась поисками следующего бога-покровителя, а начала новую жизнь.

— А ты только что сказала о навязанной им воле?

— Он подарил мне блокнот для имен, сказал, чтобы я записывала на каждой новой странице имя прирученного — то есть лишенного невинности мужчины, причем ни одно имя не должно было повториться дважды, это важно. Поняла, почему? Не поняла, я так и думала. Потому что эта разноимен-ность вынуждала меня к поиску, к тщательному отбору, я не могла просто так бросаться на всех девственников подряд. Таким образом, я всегда помнила, что это только игра на выживание. После тридцать седьмого я должна была сама решить, кем хочу быть — приручателем или прирученным. “Сколько тебе лет нужно для этого?” — спросил он. Я ничего не понимала, идея такая меня тогда совершенно не вдохновляла. Сказала наобум: десять. “Десять маловато, — заметил Богдан и добавил: — Если, конечно, ты не впадешь в экстаз коллекционера. Но это зависит от твоего первого мужчины”.

Он открыл блокнот и постучал пальцем по первой странице. “Вот здесь будет решающая запись: если ты, невинная, обнаружишь в невинности первого своего мужчины нечто, что заставит тебя усомниться в правильности свободы одиночества, забудь об обещании, живи по законам прирученной”. Я спросила, что мне делать с этим блокнотом после тридцать седьмого имени. Он сказал, что блокнот нужно будет закопать на кладбище Халеев, неподалеку от любой могилы его родственника, и что все имена в этом блокноте должны быть записаны кровью познающих со мной удовольствие мужчин.

— Ну все! Хватит! — стукнула Лумумба по столу ладонью, и, как по волшебству, на этот звук тут же прибежали два совершенно одинаковых негритенка в голубых пижамах. Она гладила руками их курчавые головки. Я видела, что руки эти дрожат.

— Не кричи на меня, лучше помоги.

— Тебе нужен специалист со стажем, профессор в области исследования шизофрении. Я не могу тебе помочь. Такой бред может прийти в голову только шизофренику с дипломом психиатра!

— Я еще не сказала, в чем проблема, а ты уже испугалась! Почему ты не можешь мне помочь?

— Потому что я тебе почти верю! Меня засасывает! А оказывается, это еще не проблемы, а так, вступление! Ну-ка, давайте умываться и чистить зубы! — Она подталкивала мальчиков в коридор. — Видите эту тетю? Ее зовут Фло, она ненормальная. Поняли? Убегайте поскорей. — Лумумба встала, нервно прошлась по кухне, потом согнулась, медленно выдохнула, коснувшись руками пола, и выпрямилась, перечисляя: — Отварные креветки в винном соусе, печеные бананы, финики с шоколадом, скумбрия, замаринованная в ананасе.

Пока она говорила, я сначала подумала, что это такая успокаивающая считалка — некоторые люди от расстройства впадают в обжорство. Может быть, Лумумба с ее уникальной фигурой оттягивается, просто перечисляя экзотические вкусности?.. Но из холодильника была изъята половина выскобленного ананаса с кусочками рыбы, плавающими в соке. Лумумба водрузила ананас на стол и поинтересовалась: — Ты будешь пробовать все или тебя шокирует сочетание рыбы с шоколадом?

— А разве такое можно детям? — только и смогла ошарашенно поинтересоваться я.

— Можно и не такое. Два раза в месяц. Продолжай.

— Что?..

— Я буду накрывать стол, а ты говори. Говори все, что взбредет в голову; все, что ты собиралась мне рассказать. Не обращай внимания на мои слова — я все равно тебе верю, как бы ни уговаривала себя относиться к твоим излияниям профессионально непредвзято.

— Но дети, они будут есть с нами…

— Они глухонемые, — равнодушно заметила Лумумба, потом повернулась от плиты и вдруг заговорщицки подмигнула мне, застывшей с открытым ртом. — Не падай в обморок, это мне сказали в детском доме, потому что мальчики не говорят и, когда им нужно, не делают того, что приказано. Я знаю, что они слышат, и заставлю их говорить. Когда-нибудь, — добавила она задумчиво.

Впервые в жизни я ела печеные бананы.

— Ты их собрала? — поинтересовалась Лумумба. — Ты собрала тридцать семь имен, записанных кровью?

Я кивнула.

— Поехала на кладбище, где похоронены родственники твоего старика, и закопала там этот блокнот?

Я кивнула.

— И что теперь собираешься делать?

— В этом-то и проблема…

— Заведи еще один блокнот, поставь сама себе условие, что там должны быть записаны только… — Лумумба, вспоминая, чертила в воздухе рукой с вилкой, — например… Елистраты. Да, двадцать три Елистрата ты должна будешь лишить девственности за пять лет. Слабо?

— А зачем?

— Да какая разница! За столом не смеяться! — погрозила она захихикавшим от Елистрата мальчикам, и я подумала, что Лумумба, вероятно, права относительно их слуха.

— Если ты успокоишься и перестанешь искать в моем рассказе символы, фетиши и комплексы, я, наконец, объясню, в чем моя проблема.

— Идет, — пожала она плечами.

— Дело в первом имени.

— Постой-ка, а тот медик, с которым я тебя видела на первом курсе?.. Он, как бы это сказать…

— У тебя потрясающая интуиция. Да, это был Ланский — мой первый мужчина.

— И он?..

— Да, он был девственником, его имя записано на первой странице блокнота.

— Кровью? — уточнила Лумумба.

— Кровью, — кивнула я.

Негритята опять захихикали и были отправлены смотреть мультфильмы.

— Но вы же долго встречались?

— Долго и счастливо. И расстались за один день.