Безумный магазинчик - Волкова Ирина Борисовна
– Я бы не смог, – честно признался Зыков.
– Не сможешь – в джунглях не выживешь, – пожал плечами продавец. – Мотай на ус, Маугли: не сожрешь ты – сожрут тебя. Закон джунглей, мать его так.
– Ты едешь в Управление? – изумился Колюня. – Сейчас? С чего это вдруг? У нас в Рузаевке работы невпроворот.
– Мне надо допросить Пасюка, – объяснила Червячук.
– Так срочно?
– У меня есть для этого серьезные основания.
Чупрун с интересом изучал странные трансформации, происходящие с лицом Нержавеющей Мани. Марина Александровна то краснела, то бледнела, то покрывалась красными пятнами. Впервые за пять лет сотрудничества на лице майора Червячук отражалось нечто похожее на нормальные человеческие чувства.
– А что ж ты вчера от него сбежала? – спросил Колюня.
– Я что, обязана давать тебе отчет?
– Да в общем-то нет. Просто интересно.
– Ничего интересного. Почувствовала себя нехорошо – вот и все. Видно, съела что-то не то. Так ты справишься без меня?
– Я-то справлюсь, – хмыкнул Колюня. – А ты, часом, не влюбилась? Вот была бы катастрофа! Майор милиции сходит с ума по уголовнику. По торговцу оружием, убийце и бабнику. Кстати, знаешь, где мы его взяли? В постели Агнессы Деникиной, налоговой инспекторши. Тепленьким с нее сняли. Ты ведь, кажется, знакома с Агнессой?
– Прекрати! Как ты смеешь! – Марина изо всех сил грохнула кулаком по красному дереву генеральского письменного стола и, болезненно сморщившись, схватилась за ушибленную руку. Ее лицо приобрело цвет перезревшего помидора.
«Твою мать, а ведь и вправду влюбилась, – изумленно подумал Чупрун. – Вот это номер! Полковнику расскажу – не поверит! И главное в кого – в убийцу из синяевской мафии. Сам черт не разберет этих баб!»
– Так я пойду? – сказала Червячук.
В голосе Нержавеющей Мани впервые в жизни звучали жалобно-просительные нотки.
– Иди, конечно, иди, – понимающе усмехнулся Колюня. – Допрос подозреваемого – дело святое. Я уж как-нибудь справлюсь без тебя.
– Вы что, мужики, там же очередь! – ворвавшись в подсобку, возмущенно воскликнула Регина. – Кто-то ведь должен торговать. Глеб, вернись в торговый зал.
– И пропустить такое зрелище? – отмахнулся от директорши Бычков. – Пусть Шайба торгует.
– Она считать не умеет, – возразила Регина.
– Вот заодно и поучится.
– Почему я? – заныла Шайба. – Я тоже хочу посмотреть.
– А кто деньги из общака воровал? Тебя вообще к смерти приговорили.
– Не пойду, – упрямо заявила уборщица.
– А если в морду? – вскинул брови Глеб.
– Да ладно, черт с ней. – Регина поняла, что спорить бесполезно. – Пусть он глотает поскорей эту чертову крысу, а то возмущенные покупатели магазин разнесут.
Андреич услужливо пододвинул Железному Дровосеку банку с Лючией.
– Ну-ка покажи нам вьетнамский спецназ, – подбодрил он грузчика.
Столпившиеся в подсобке работники ТОО «Лотос» затаили дыхание.
Толстые пожелтевшие от табака пальцы грузчика ловко зацепили Лючию за хвост и подняли высоко в воздух. Крысеныш трепыхался и попискивал, бестолково перебирая лапами.
«Неужели действительно сожрет?» – с ужасом подумал Денис.
Ему было до боли жаль симпатичную юную крыску с романтичным итальянским именем.
Железный Дровосек задрал голову и широко разинул рот. В этот момент Зыков понял, почему ему дали это прозвище.
Во рту прошедшего через зону строгого режима грузчика осталось всего три зуба – железных зуба. Два закованных в нержавеющую сталь резца располагались по бокам верхней челюсти, а третий зуб гордо торчал в середине нижней челюсти, одинокий и загадочный, как дольмен на скошенном пшеничном поле.
Вьетнамский спецназ не соврал. Испуганный крысеныш, спутав луженую глотку Железного Дровосека с уютной спасительной норой рванулся было внутрь, отчаянно цепляясь когтями за небо и язык, но то ли Лючия почувствовала подвох, то ли застряло в «норе» раскормленное Андреичем туловище, – как часто бывает с идеально продуманными планами, что-то не сработало. Крыска попыталась дать задний ход, но было уже поздно.
Стальные челюсти сомкнулись с холодной безжалостностью взбесившегося гидравлического пресса. Между серебристо сверкающими зубами, как бьющийся в агонии уж, судорожно извивался голый крысиный хвостик.
Крысеныш в глотке истошно орал, Железный Дровосек, давясь и задыхаясь, судорожно дергал нижней челюстью, пытаясь перекусить Лючию центральным зубом, но это ему не удавалось. Грузчик вцепился руками себе в горло, дергался и хрипел, как обвитый змеями Лаокоон.[1]
Зрелище было настолько ужасающим, что Денис, стыдясь себя самого, закрыл глаза, чувствуя, как к горлу подкатывают рвотные спазмы.
«Нет, только не это, – мысленно уговаривал он себя. – Я должен держаться. Я должен доказать, что я настоящий мужчина, несмотря на то что я не служил в армии и не сидел в тюрьме. Если меня сейчас вывернет наизнанку, я стану всеобщим посмешищем».
Рядом послышался тихий стон, сопровождаемый звуком падающего тела. Зыков приоткрыл один глаз. Грузчик Биомицин с лицом зеленым, как долларовая купюра, расслабленно лежал на полу.
Уборщица Шайба, вытаращив глаза, зажимала себе рот рукой.
Издав горлом странный хлюпающий звук, Лариса Сушко стремглав выскочила из комнаты. За ней последовала побледневшая Регина.
Лица Зои, Глеба и Андреича выражали живую заинтересованность. Писк крысенка становился все глуше и слабее. Тонкий голый хвостик содрогнулся в последний раз и затих. Железный Дровосек дернул кадыком и с громким чмокающим звуком пропихнул вниз по пищеводу бренные останки Лючии. Затем грузчик выпрямился и гордым взглядом обвел зрителей.
– Я выиграл, – на всякий случай напомнил он.
Андреич молча вынул из стоящего у стены ящика бутылку водки и протянул ее Железному Дровосеку.
– А спорим на ящик коньяка, что я совковую лопату цемента сожру? – предложил грузчик.
– Совковую лопату? Целиком? Да в ней же килограммов пять цемента будет!
– Подумаешь, пять килограммов! Спорим, сожру! – гордо выпятил грудь Железный Дровосек.
– Помрешь, – сказал Глеб. – Как цемент у тебя в кишках застынет, так и помрешь.
– Не помру, – помотал головой грузчик. – Спорим, не помру?
– Нет, – твердо сказал Бычков. – На цемент мы спорить не будем. В наше время не просто найти грузчика на такую зарплату. Мы не можем бросаться кадрами.
– У вас всегда так весело? – наклоняясь к Глебу, тихо спросил Денис.
– Это еще цветочки, – ухмыльнулся Бык. – Ягодки еще впереди.
– Пасюка освободили? – Марина Александровна недоумевающе посмотрела на полковника Обрыдлова. – Как это – освободили? Он же преступник! Убийца!
– Распоряжение прокуратуры, – пожал плечами полковник. – «Освободить за недостаточностью улик».
– За недостаточностью улик? – повторила Червячук. – Как это – за недостаточностью улик? Какая, к чертовой матери, недостаточность?
– Прошу вас не забываться, майор.
– Простите. Что вообще здесь происходит?
– Я должен объяснить? – удивился Иван Евсеевич. – Вы что, сами не понимаете?
– Прокурора подкупили, – прошипела сквозь зубы Марина Александровна. – Вы все здесь продаетесь и покупаетесь, как дешевые вокзальные шлюхи. Вся ваша система правосудия…
– Это и ваша система правосудия, – матюгнувшись про себя, с нажимом произнес полковник. – Вы – часть этой системы, и, смею, вам напомнить, эта система плохо ли, хорошо ли, но работает. Пасюк не первый и не последний, кого отпускают за недостаточностью улик. Странно, что вас это задевает до такой степени, что вы позволяете себя столь оскорбительные высказывания в мой адрес и в адрес наших правоохранительных органов. Если вас что-то не устраивает – никто вас здесь не держит. В любой момент вы можете подать рапорт об отставке. Жизнь такова, что вы или играете по правилам, или оказываетесь вне игры.
