Иоанна Хмелевская - Убойная марка

— Замечу ли, замечу ли, — разворчалась я. — Скажи спасибо, что во всей этой запутанной паутине я вообще хоть что-то замечаю. К тому же очень бледные отпечатки. Так что же это?

Януш ткнул в нужное место вилкой.

— Вот тут. Одно-единственное место в коридоре у двери. Кусочек ботинка первого накрывает кусочек ботинка Патрика. Совсем небольшой кусок, но вполне достаточный для следствия. И из этого следует вывод: первый не был первым, он уступает первенство Патрику, что для Патрика очень опасно. Разве что он побывал с визитом у тети задолго раньше неприятных событий.

— Холера! — разнервничалась я. — Давай этого Антося.

И я принялась читать показания Антония Габрыся. Тот с самого начала избрал тактику отрицания всего и вся. Следствию было с ним легче беседовать, чем с Веславом, поскольку у Габрыся не было такого железного алиби на момент убийства, как у Копеча. И допрашивали его не в качестве свидетеля, а в качестве подозреваемого. Алиби у него не оказалось никакого, на этот счет он нес полнейшую ерунду, меняя показания без зазрения совести. То он спал, потому как перед этим изрядно выпил, то как раз в этот момент выпивал, то отправился выпивши на прогулку в полном одиночестве, чтобы протрезветь.

Доказать ни одной из этих версий он не мог, после того как отпало распитие водки в обществе Веслава. Наконец ему показали отпечатки оставленных им следов, и парень сломался.

Причем сломался окончательно, понимая, что стал подозреваемым в убийстве. И он решил говорить правду, упорно утверждая, что в убийстве не повинен. Да, он был в доме Фялковских.

Зачем он туда пошел? Да сам не знает зачем. Нет, знает, знает, ну что Панове глины так на него напирают, он и сам скажет. Учтите, сам признается! Весек ему с три короба наговорил о каком-то богатстве, которое припрятала в доме покойная Вероника. Ну да, когда припрятывала, покойной она еще не была, что он, сам не понимает? И нечего его путать, он и без того запутался. Дайте малость охолонуть. Можно водички попросить? С перепою в голове гудит…

Нет, он не уклоняется, сейчас все расскажет, как было.

Ну, значит, Весек попросил его помочь в переноске каких-то тяжестей, которые у покойной остались. Нет, точнее не получается. Ладно, подумает… Нет, не получается. Пьян был, запомнилось лишь вот это слово «тяжести», а что оно конкретно означало — хоть убейте, не помнит.

Может, и тогда не знал. А он парень такой, дал слово — держи, вот и пошел. Теперь сожалеет.

Поймите, Панове, просто несчастный случай — с каждым может произойти.

Не входил… А, опять проклятые следы. Ну входил, холера их возьми. Ну и что, если даже входил? Постоял немного. Показалось ему, что дверь не заперта и даже приоткрыта, вот он и вошел. Почему не войти? Да и вошел он, потому что удивился — с чего это дверь входная не заперта? Надо же посмотреть.

Да как это пан прокурор такие слова говорит: хотел чего-нибудь украсть, — что он, вор или злодей какой-нибудь? Такие против него подозрения, словно он хотел воспользоваться случаем. Да он знаете какой, у живого человека в жизни ничего не украл! Вот если у неживого…

Выходит, ему надо было еще ее и прикончить?

Ничего себе! В жизни никого не убивал, мокрая работа не для него. Когда вошел, она уже лежала.

На дальнейшие расспросы Антоний Габрысь отвечал без колебаний: да, пощупал, за руку взял, как доктор делает, но никакого пульса не нащупал, да и пульс только для порядка щупал, и без того на глаз любой бы определил, что в таком состоянии баба не могла бы жить. Зачем скорая, какая скорая такой поможет? Напрасно отрывал бы людей от работы. Полиция? Еще чего, он, чай, не спятил, полицию на свою голову вызывать, она тут же его и прищучила бы.

Во сколько он пришел? Честно сказал бы, кабы помнил. Так ведь нет у него такой привычки — на часы смотреть, но было точно после девяти, так как в это время телевизор смотрел, когда еще дома был.

Теперь ему задали вопрос, что же он стал делать в доме убитой. На полях протокола появилась заметка, что подозреваемому вдруг стало очень неудобно сидеть на стуле, он принялся вертеться, ерзать, чесать затылок и вообще всем видом показывать, что скорей помрет, чем назовет нужное слово. Полиции пришлось самой спросить, что он искал.

Чего искал, чего искал, понятно ведь, чего можно искать в доме богатой бабы… Ведь все в округе только и говорили, что Вероника лишь притворяется бедной, а на деле у нее припрятана прорва всякого добра. Ну, вещи, что от брата остались. Доллары, золото, разные там драгоценности, так что, пропадать всему этому? Для покойной и так без пользы, а живому человеку завсегда пригодится. То есть как где искал? А где бабы обычно прячут свои богатства? В спальне, в разных шкафах, в постели, под матрацами… Вот он и пошарил маленько, спальня ведь на, зады выходит, света с улицы не заметят.

И что же он нашел?

А ничего не нашел. Хоть бы малость какую стоящую, а так столько трудов — и вот теперь на допросы таскают, а он невинно страдает.

Прокурор пообещал подозреваемому, что страдания за невинность только начинаются, и принялся задавать очень неприятные Антосю вопросы.

Так он искал драгоценности только в спальне? А в кабинете не искал? В кухне тоже?

Не искал. Только в спальне.

А почему не в кухне? Бабы любят прятать драгоценности и в кухнях, например в муке, в сухом хлебе…

Что вы говорите, пан прокурор? Ну, вам виднее, а он, Антось, этого не знал. И кухня ему как-то в голову не пришла.

А кабинет? Судя по следам, он и в кабинете побывал, но там меньше шуровал.

А потому как в кабинете преступник уже все проверил. Да видно было: и железные ящики забрал, о которых Весек говорил. Нет, ящики не драгоценность, просто хлам, железный лом.

Откуда он знает, что хлам?

Так Весек сказал, просто железный лом; а он его собирает.

Подозреваемый беззастенчиво валил все на кореша, хотя тот вроде бы и считался женихом его сестры. Своя шкура ближе к телу. Габрысь стал бы подозреваемым номер один, следы недвусмысленно свидетельствовали против него, не будь еще каких-то непонятных следов в кабинете, которые там появились явно еще до Антося. И если бы не палец в ванной, случайно отпечатавшийся на металлической держалке для туалетной бумаги и тоже неизвестно кому принадлежавший. Впрочем, могло случиться и так, что кто-то из нескольких мужчин закрался в Вероникин дом первым, еще до ее возвращения из ресторана, и скрылся от хозяйки в кабинете, а потом сбежал, оставив бабу живой. Антось явился грабить и тюкнул некстати подвернувшуюся хозяйку, которая, может, уже рот раскрыла, чтобы заорать не своим голосом. То есть в убийцы Антось годился не хуже Патрика, ведь у него и мотив был достаточно убедительный.

Все вышесказанное следственные власти как можно доступнее втолковали Габрысю, после чего задали еще вопрос.

Кого он встретил в доме или просто заметил?

А кого он мог встретить? Никого, ясное дело.

Кабы встретил, уже давно бы его выдал, ведь не дурак, соображает, что ему пытаются клеить, так какого черта отвечать за чужие грехи? Не видел он никакого убийцы, вообще никого не видел!

А в заброшенный домик Баранека, или как его там, зачем пошел?

Антось уже было завел свою песенку, что никогда в жизни, да смешался. Вспомнил про холерные следы, неизвестно как проклятыми глинами обнаруженные, и заткнулся. Ведь знал же об отпечатках пальцев, специально прихватил Вероникин носовой платок, чтобы только через него брать в руки все предметы, а надо же, все равно обнаружили. Короче, полицейские вернули его в дом Баранека и велели рассказывать, что он там делал.

Ну пошел он в тот дом. А потому что был на взводе. Перетряхнуть дом покойной, по-вашему, так просто? Парню требовалось успокоить взбаламученные нервы, в том же домике всегда было спокойно, можно посидеть, отдохнуть душой и телом, да и пивко у него там было припрятано на всякий случай, заначка, так сказать. Хотел посидеть себе спокойно, а там…

«Тут подозреваемый прикусил язык», — было начертано наблюдательной стенографисткой.

Видно, не она одна обратила внимание на замешательство парня, его поприжали и велели прямо отвечать, кого же он увидел в заброшенном домике. Подозреваемый выкрутился. Не кого, а что! Проклятые железные ящики он там увидел, вот что! А кто их принес — не знает. Или убийца, или сам Весек.

Полицейские заявили, что Веслав Копеч пришел туда позже Габрыся.

Ну тогда он, Антось, и не знает. Голову ломает, кто бы мог их туда приволочь. Не иначе как преступник. Или, может, тот…

Кто «тот»?

А родич покойной, вроде Патриком его зовут. Он, больше некому.

Почему Габрысь так в этом уверен? Он видел в домике Патрика?

Ничего он не видел, так просто рассуждает, сами же ящики не пришли.

А он уверен, что это именно те ящики? Он брал их в руки или хотя бы щупал?

Хитрый был этот вопрос. На ящиках следственные органы обнаружили отпечатки пальцев всех побывавших в доме Вероники, причем пальчики были так перемешаны, что очередность их появления не было возможности установить. И если бы Антось сейчас уперся и дал отрицательный ответ, полиции доставило бы большое удовольствие поймать парня на явной лжи.