Олег Егоров - Девятый чин
— Как посмел ты самовольно оставить вверенную душу? Или неведомо тебе, что лишь Отец наш вправе отозвать ангела, когда пробьет ее первый бессмертный час?
— Здесь. Об это самое дерево. Она помчалась сверху, впервые встав на лыжи. Ведь она только переехала с родителями из Ташкента. Кроткая и отзывчивая, она была рождена для любви. Но одноклассники смеялись над ней, и она испугалась собственного страха. А меня уже отозвали. Отозвали, чтобы я принял под крыло свое какого-то проходимца. В чем смысл?
— Во всем. — Уриэль был краток и прям. Архангелпросветитель, обучающий, согласно «Книге Еноха», тайнам вселенским, не счел нужным вдаваться в подробности.
— Я не понимаю, — растерянно отозвалась девушка.
— Еще один стремится взвесить тяжесть огня, — в раздражении сказал Уриэль. — Еще один жаждет измерить дуновение ветра. Или ты возвращаешься, или тебя заменят. Наказание твое будет сурово, ты знаешь.
— Да. — Печальная девушка впервые повернула к архангелу лицо, и по щекам ее побежали слезы. — Я возвращаюсь. Прости мне, учитель, слабость мою, как простил Христос отрекшегося трижды апостола. Ведь я лишь хотел…
— Справедливости? — Если бы вселенский мудрец умел смеяться, он бы рассмеялся. — Ты слишком долго прожил среди людей. Правосудие в человеческом его толковании затмило тебе голову, нижний чин. Это тебя оправдывает. Но сегодня я проверю твою работу над ошибками. Бог в помощь.
Одним прикосновением небесный стратег испарил давно погибшую девушку и сам исчез, точно пламя костра вдруг погасло на пепелище, где прогорели последние угли.
Тем же днем пара озадаченных подростков стояли на холме у обгорелого пня.
— Семенов тарзанку ликвидировал. — Тот, что постарше, плюнул с обрыва. — В рыло захотел, сволочь.
— Может, метеорит поищем? — усомнился младший.
— Дурак ты, Леха. — Старший достал из мятой пачки окурок и понюхал его с явным отвращением. — Ты бы еще летающую тарелку поискать предложил. Спички есть?
К его глубокому огорчению, спички у младшего нашлись.
Путь оружия
Сын именитого в прошлом биатлониста Виталия Черкасского, образно выражаясь, по лыжне отца не пошел. А пошел он, сразу по окончании средней во всех отношениях школы, сдавать аттестат зрелости в театрально-художественное училище на гримерный факультет.
— Там же одни педики учатся! — осерчал, прознав о его намерениях, бывший медалист спартакиады, ныне же — активный член преступного сообщества, известный в криминальной среде под кличкой Лыжник.
— И отлично. — С детства избалованный Геннадий давно не испытывал священного трепета перед грозным родителем. — И даже очень отлично. Лучше быть голубым, чем серым, как твои кролики-производители.
Имелись в виду кролики, разводимые Черкасским в родовом подмосковном гнезде. Казненных кроликов биатлонист впоследствии сдавал частью на мясокомбинат, а частью — на скорняцкую фабрику для выделывания шапок.
— Ты как разговариваешь с отцом?! — расстегивая на брюках ремень, вскипел биатлонист.
— Желаете взять меня силой, папенька? — принужденно улыбнулся Геннадий. — Сменили ориентацию?
— Тьфу, мерзость! Чтоб ты провалился!
На вступительных экзаменах отцовское проклятие настигло ослушника: он провалился. Но это его не остановило. Ничтоже сумняшеся, Геннадий устроился в театр «Квадрат» рядовым бутафором и с головой нырнул в увлекательную закулисную жизнь.
После смены режиссерской концепции, повергшей Зою Шаманскую в состояние истерики, дошла очередь и до начальника бутафорского цеха Владимира Дантоновича Грачева. Когда-то первенец, родившийся в семье молодых коммунаров, был назван в честь предводителя мятежной буржуазии — такое имятворчество было нередким и в прочих рабочекрестьянских семьях. Двадцать лет спустя имя гильотинированного якобинца преобразилось в отчество, с гордостью носимое главарем бутафоров и реквизиторов. Таким образом, можно с некоторой натяжкой прийти к выводу, что реквизиция была у Грачевых в крови.
— Помилуйте, Герман Романович! Где же я вам настоящее оружие теперь достану?! — оторопел Владимир Дантонович, изучив дополненный список Васюка.
— А прежде где брали? — поймал его на слове режиссер.
— Да я и прежде не брал!
— Тогда отчего вы используете выражение «теперь»?! Если вы «теперь» не знаете, где взять оружие, стало быть, ранее знали, где?!
— Отличные дуэльные пистолеты! — взялся расхваливать свой товар начальник цеха, перебирая и показывая Васюку коллекцию, собранную за годы беззаветного драматического служения. — Серебряная отделка! Вылитый Лепаж! Или вот — фузея! Всем фузеям фузея, Герман Романович! Из такой фузеи можно быка свалить, а то и двух!
— Вы не на ярмарке, — одернул его непреклонный постановщик. — А зритель должен верить в происходящее. Хотите сорвать мне весь процесс? Ну же, Грачев! Поднимите старые связи! Не мне вас учить!
— Я принесу, — предложил свои услуги молодой бутафор, до того не встревавший в полемику. — Пара «ТТ» есть на примете.
— Тащи, — поддержали его утомленные спором патриархи.
Инициатива Геннадия, так опрометчиво поддержанная старшинством, обернулась вскоре для театра «Квадрат» самыми непредвиденными последствиями.
Два пистолета системы «ТТ», изъятые Генкой из отцовского тайника и доставленные на другой день к началу репетиции, вызвали в стане еще не отошедших от ночной гулянки, а потому довольно вялых дуэлянтов некоторое оживление.
— Супер! — Грушницкий, облаченный в одобренные режиссером тельняшку, бескозырку и черные брюки клеш, взвесил на ладони убойное орудие театрального производства.
На сцену вышла Зоя Шаманская с отглаженным мичманским кителем и сразу заслужила высшую похвалу Германа Романовича.
— Умница, девочка! Все можешь, когда хочешь! — Васюк осмотрел китель, полюбовался на тусклую медаль «За отвагу» и набросил его на плечи Грушницкого. — Вот в это я — верю!
— Все хотят, когда могут, — отозвалась польщенная Зоя, адресуя эти слова большей частью Брусникину, облаченному в милицейский мундир, который также получил одобрение режиссера.
— Положительно, наша постановка набирает! — Васюк переживал состояние творческого подъема. — Секунданта Грушницкий, допустим, подкупил. Сомнительная деталь в романе — что драгунский капитан заряжает лишь один инструмент убийства. Дворянская честь, знаете ли, не пустой звук. Но милиционер из местных — абхазец, допустим, или осетин — вполне пойдет на сделку с мерзавцем Грушницким. И тем скорее, что стрелять тот намерен в своего же русского фронтового товарища.
— Конкретная тема. — Грушницкий прицелился из «ТТ» в Метеорова.
— Не балуй! — Ветеран театра отобрал у него пистолет и заглянул в пустую рукоятку.
— Напрасно вы так, Петр Евгеньевич, — поспешил вмешаться Геннадий, наслаждавшийся произведенным эффектом. — Обоймы я отщелкнул. У меня ведь папаша в прокуратуре на складе вещдоков трудится. Он меня и научил.
— Разрешение есть? — нахмурился бывалый артист.
— А как же без разрешения? — уверенно успокоил его юный бутафор. — Согласно правилам. До окончания сезона выбил.
— Печать?
— Красная, — подтвердил Геннадий.
Одноклассник и законченный наркоман Федулов постоянно жаловался Генке, что красная печать — на специальном контроле, и официально «воткнуться» — серьезный геморрой.
— Начинаем сразу с дуэли! — Васюк захлопал в ладоши, привлекая всеобщее внимание. — Лишних прошу со сцены! Где Печорин?!
— Я здесь, Герман Романович! — молодцевато печатая шаг, из-за кулисы явился Печорин в амуниции десантника. Голубой берет, лихо сдвинутый на затылок, украшал его окончательно.
При виде Сергея Васюк пожал Шаманской руку.
— Вот платье героя нашего времени! — вскричал он, подлетая к Сергею. — Сегодня я прошу вас задержаться! Мы индивидуально обсудим некоторые детали! Прошу, господа! Не будем друг друга задерживать!
Все задействованные в сцене дуэли артисты сгрудились на освещенном пятачке, который являл собой скалу, избранную постановщиком для рокового поединка. При этом капитан милиции споткнулся о пистолетный ящик, брошенный доктором за ненадобностью. Пистолеты капитан заткнул за пояс для пущей современности.
— Берегитесь! — не к месту подал реплику Печорин. — Не падайте заранее! Вспомните Юлия Цезаря!
— Сергей! Аккуратней с текстом! Ваше ироническое предупреждение назначено для Грушницкого! — призвал его бдительный Васюк.
— Берегитесь! — развернулся Печорин к матросу балтийского флота. — Вспомните Юлия Цезаря!
— Да все уж вспомнили, — буркнул Метеоров, доставая из кармана увесистый рубль, изданный еще при советской власти к юбилею вождя.
