Иоанна Хмелевская - Жизнь как жизнь
— Проше пани… — прошептал он по инерции, невероятно изумленный, глядя вслед Тереске, которая удалялась стремительным галопом. Еще никогда в жизни ни один клиент не реагировал таким образом на весть о готовом заказе. Сапожник секунду постоял, потом стряхнул с себя оцепенение и, качая головой, вернулся в мастерскую.
Совершенно выведенная из равновесия Тереска, запыхавшись, добралась до дома и сразу же за порогом наткнулась на Янушека, который растаскивал по всей прихожей электрические провода.
— Ты чего летишь как на пожар? — поинтересовался Янушек. — Эй, ты, осторожнее, ходить, что ли, не умеешь?
Тереска перевела дыхание, мрачно посмотрела на него и выпутала ногу из клубка проволоки.
— За мной гнался сапожник, — буркнула она.
Янушек скорчил скептическую мину.
— Мания преследования, — произнес он свой приговор. — То машины за тобой ездят, то сапожники гоняются… Тебя надо лечить в закрытом заведении. Я скажу отцу, он тебя запрет в дурдом, а я займу твою комнату.
— Скотина безрогая, — сказала в бешенстве Тереска, остановившись на лестнице. — Только вякни хоть слово, посмотришь, что я с тобой сделаю! У меня одни огорчения, меня встречают одни только подлости и несчастья, сегодня меня могло уже не быть в живых, а ты тут… как паразит последний! В собственном доме — и то враг!
В голосе Терески так явственно прозвучали отчаяние и горечь, взрыв ярости был таким неожиданным и мрачным, что Янушеку, у которого сердце на самом деле было очень добрым, стало не по себе. Он заволновался и почувствовал прилив братских чувств.
— Обед тебе в кухне оставили, — сообщил он. И добавил великодушно: — И кисель с кремом я не слопал. Можешь взять себе.
Истребление фикуса, бегство галопом от сапожника, а затем неожиданное проявление доброжелательности со стороны брата замечательно утихомирили бурю в сердце Терески. Она наконец-то начала думать.
Обедать ей пока не хотелось. Действительность была омерзительна и отбивала всякий аппетит. Жизнь казалась противной, кошмарной и невыносимой, будущее — черным и мрачным, мир как таковой не стоил того, чтобы вообще жить. Все вместе угнетало отчаянно.
«Нет, это невозможно, — подумала она решительно. — Не могу я жить в таком состоянии. Надо все это продумать и как-нибудь распутать, а иначе мне придется утопиться. Или повеситься».
Тереска села возле письменного стола, вытащила кусок бумаги и приступила с составлению списка своих несчастий, решив, что иначе она с ними не справится.
Первым пунктом, разумеется, шел Богусь.
1. Богусь пропал.
Написав печальные эти слова, Тереска на миг меланхолически задумалась. Затем тряхнула головой. «Потом буду себя жалеть», — подумала она и стала писать дальше.
2. У меня нет денег.
3. Мне подложили чудовищную свинью.
4. Я показала себя форменной дурой перед сапожником.
5. У меня нет магнитофона.
6. Я должна устроить именины.
7. Я не понимаю этих бандитов.
8. У меня поехали петли на чулках.
9. У меня мало проблем.
10. Я безнадежно глупая и неинтеллектуальная.
Список несчастий она составляла всякий раз, когда приходила к выводу, что их становится слишком много, и каждый раз неизменно прибавляла последний пункт. Тереска не переставала надеяться, что когда-нибудь наконец сможет без него обойтись, и все-таки он продолжал казаться ей актуальным и справедливым.
Она прочитала свой список два раза и опомнилась. «Действительно, — подумала она саркастически, — девятый пункт с учетом всех предыдущих четко и ясно свидетельствует в пользу десятого…»
Теперь нужно было подробно проанализировать все пункты списка по очереди. Богуся она оставила на потом и занялась деньгами. До нее наконец дошло, что конкретные потери ограничились суммой в двести сорок злотых, а это, в конечном итоге, не такое уж и богатство. Кроме того, ей же полагаются еще деньги: завтра за Мариольку, послезавтра за Тадика… Тереска подумала и решила, что горевать не о чем. Напрасно она сваляла дурака у сапожника, ведь у нее при себе было достаточно денег, чтобы выкупить эти несчастные туфли, ей же до завтрашнего дня нужно не больше ста злотых.
Пункт третий снова вызвал возмущение. Но, вспоминая подробности, она пришла к выводу, что на самом деле с ней не произошло ничего необыкновенного. Общеизвестно, что в этом мире свинство и подлость — штука широко распространенная. Правда, она сама повела себя вроде перепуганного цыпленка, но могло быть и хуже. Кроме того, все, вместе взятое, компрометировало этих людей, а не ее саму, поэтому можно было и успокоиться.
В связи с этим она вспомнила опрокинутый горшок с фикусом, подслушанный странный разговор и типа, который шел по противоположной стороне улицы. Его фигура почему-то показалась ей знакомой… Ну да, разумеется, это же был тот замечательный, обаятельный садовник, похожий на гориллу!
На миг у нее на душе стало тепло при одном воспоминании, после чего Тереска приступила к дальнейшему анализу уже не в таком унылом настроении. С сапожником она устроит все дела завтра и что-нибудь ему соврет. Магнитофон… Ну, тут ничего не поделаешь, с магнитофоном надо будет подождать, пока наберется достаточно денег, потому что всякую дешевку она покупать не станет. О том, чтобы устраивать прием по случаю именин, не может быть и речи, она ведь уже решила, что отдаст себя в руки Провидения. Что касается бандитов, то надо что-нибудь вызнать у этого Скшетуского при первом же удобном случае. Чулки надо просто-напросто отдать в ателье, где поднимут петли.
«Нет проблем… Сдурела я, что ли, — подумала она сердито, — мне их еще мало?!..»
Она трезво оценила ситуацию, поразмышляла еще про четвертый класс, про сегодняшние события и, подумав, поняла, что проблем хватит по уши. Это самые что ни на есть житейские вопросы, которые дадут возможность поговорить при случае на множество тем. Они очень даже подходят, и все в порядке.
Она посмотрела на десятый пункт. «Ну, тут уж как Бог дал, — подумала она кротко. — Интеллект — свойство врожденное, и с этим я ничего не смогу поделать. А раз не могу поделать, не буду и к сердцу принимать!»
Таким образом, она могла вернуться к первому пункту, то есть к Богусю. До именин оставалось еще тринадцать дней. Тереска сразу решила настроиться на то, что раньше она его не увидит. Если он не покажется раньше, значит, наверное, сидит в этом своем Вроцлаве, но ведь на именины обязательно приедет. Они приходятся как раз на субботу.
В воображении она увидела Богуся: вот он входит с букетом красных роз. На семью это произведет потрясающее впечатление. Что там семья… Богусь войдет с улыбкой на устах, сверкая белоснежными зубами, с розами в руках подойдет к ней, встанет на одно колено…
Тут прорвало все плотины, которые пока что сдерживали буйную фантазию. Она слишком долго отказывала себе в чарующих мечтах о Богусе, занятая прозой повседневной жизни! Что-то там в закоулках разума еще укоризненно шептало, что эти мысли совершенно идиотские, кто же сейчас пользуется манерами прошлого века, какие розы, на какое там колено, ни один нормальный человек не решился бы сделать из себя такое посмешище… но обаяние романтической сцены было столь велико, что Тереска уже не успела совладать с ним. Честно говоря, если бы Богусь в самом деле встал на колено, она и сама решила бы, что он свихнулся, но почему бы не пофантазировать? Предположим, что такие манеры до сих пор в порядке вещей, а при этом еще и обаяние Богуся…
Янушек долго вопил внизу на лестнице, чтобы Тереска спустилась вниз на ужин. Он в конце концов решил, что сестра или заснула, или оглохла, или покончила с собой, если принять во внимание состояние, в котором она вернулась домой. Последнее предположение заставило его подняться наверх, потому что доселе ему еще не случалось первым обнаруживать труп. Этот раз мог оказаться первым. Он осторожно приоткрыл дверь, заглянул и застыл на месте.
Его сестра сидела на стуле, повернувшись боком к письменному столу. Глаза у нее были закрыты, на губах замерла блаженная улыбка. Она наклонялась вперед, очень низко, делая руками такие жесты, словно брала что-то, чем хотела вытереть лицо. Она секунду держала это что-то в руках и целовала. Янушек вытаращил глаза в полной уверенности, что предмет прозрачный и потому его не видно, но никак не мог понять, откуда Тереска этот предмет берет. Когда Тереска опустила руки, в которых ничего не было, он понял, что сестра проделывает свои таинственные манипуляции с воздухом.
— Елки-метелки… — прошептал он в ужасе.
Вопли снизу не доходили до ушей Терески, зато тихий шепот от дверей прозвучал как иерихонская труба. Она очнулась, так и не запечатлев поцелуй на устах коленопреклоненного Богуся, и примерно секунду раздумывала, что ей лучше сделать: как-то объяснить свои действия или просто убить младшего брата. Она выбрала первое.
