Иоанна Хмелевская - Жизнь как жизнь
Где-то между одной и другой бунтарскими мыслями в ней заговорило чувство справедливости, и оно напомнило ей, что Шпульке гораздо хуже, однако ее это не утешило. Другим было лучше, гораздо лучше.
Бунт разросся в ней буйно и неукротимо и превратился в категорическое решение не поддаваться. Проклятие или нет, а она сможет все это преодолеть и как-нибудь из этого выберется. Рано или поздно — лучше, конечно, рано — она сама сделает свою жизнь и легче, и интереснее, и привлекательней… Она справится с этим даже вопреки дурацкой судьбе! А пока что она идет на урок, за который получит деньги, а эти деньги решат часть ее проблем…
В связи с платой за уроки Тереска вела собственную бухгалтерскую книгу, потому что ей платили раз в месяц, после первого числа. Запомнить всего этого она не сумела бы ни в коем случае, поэтому после каждого урока у каждого из своих троих учеников она записывала продолжительность урока в специально предназначенной для этого тетрадке и, для устранения всяческих недоразумений, приказывала своим двоечникам расписываться рядом. Ей самой это, конечно, в голову не пришло бы, но она послушалась отца, который неизвестно почему твердо приказал ей следовать этому правилу. В результате подсчет ее заработка был прост, а родители не желающих нормально учиться детей очень одобряли такой способ выставлять счета.
Ученица на Бельгийской набрала в результате восемнадцать часов. После урока в комнате появилась ее мать.
— Сколько я тебе должна? — спросила она как-то уж очень вежливо.
— Пятьсот сорок злотых, — ответила вежливо Тереска, скрывая удовлетворение.
— Это за что же столько?
Тереска слегка удивилась и открыла свою бухгалтерскую книгу.
— За восемнадцать часов, — ответила она недоуменно. — Тридцать помножить на восемнадцать…
— Какие там восемнадцать часов, — сердито перебила хозяйка дома. — Не может быть, чтобы было столько!
Тереска не поверила собственным ушам. До сих пор никто еще не обвинял ее в ошибках. Она вытаращила глаза на раздраженную даму, после чего заглянула в тетрадь и подсчитала еще раз.
— Ну да, — сказала она, недоумевая еще больше. — Пожалуйста, можете сами проверить. Четыре недели по четыре раза и два дополнительных урока…
— Ничего подобного. Ты совсем даже не занималась с ней два часа за урок, ты раньше уходила, я не знаю, похоже, ты и полутора часов с ней не сидела… А на прошлой неделе вообще уроков не было.
— На прошлой неделе вас не было дома… — начала было Тереска и осеклась. До нее дошло, что она слышит, и все внутри у нее перевернулось вверх ногами, а кровь ударила в голову. Именно эта ученица отчаянно сопротивлялась приобретению любых знаний, и Тереска неоднократно оставалась у нее даже дольше чем на два часа, следя, чтобы все уроки были сделаны до конца. Она хотела достичь хоть каких-то результатов, пусть из самолюбия. Никогда она не уходила раньше времени! В глубине души Тереска похвалила себя за то, что записывала все так тщательно.
— Вот вам самое лучшее доказательство, — сказала она возмущенно, суя тетрадь под нос даме и чувствуя, что не может оставить этот вопрос не выясненным до конца. — К счастью, я записываю время, а Малгося сама под этим подписывалась. Вот, пожалуйста!
Хозяйка дома презрительно оттолкнула тетрадь.
— Написать можно все, что угодно, — сказала она неприятным тоном. — Малгоси это не касается, она и не смотрела, под чем подписывается. Ты насчитала себе слишком много. Я могу заплатить тебе за десять часов и ни гроша больше!
Тереска почувствовала, что ее что-то душит. Она повернулась к своей ученице.
— Малгося!
— Малгося, ты же не обращала внимания на то, что подписывала, правда?
Малгося сидела у стола, глядя на Тереску смущенно, но с каким-то ехидным торжеством.
— Не знаю, — сказала она небрежно. — Я не смотрела, что там написано…
Тереска лишилась речи. Подозревать ее в мошенничестве было настолько безгранично мерзко и глупо, что ей не верилось, что об этом идет речь. Малгося и ее мать показались ей вдруг неописуемо противными. Ее тяжело раненные честь и достоинство отозвались внутри громким голосом. Она едва сдерживалась, чтобы не взорваться. В мыслях царил полный хаос, но омерзение было сильнее остальных чувств.
Хозяйка вынула из кошелька деньги.
— Триста злотых, — сказала она твердо. — За десять часов триста злотых. Больше там и не было.
Тереска окаменела.
— Плевать мне на ваши триста злотых, — ледяным тоном сказала она, прежде чем опомнилась, что говорит. — Я знаю, сколько было, и знаю, что больше уж точно не будет никаких часов. Прошу найти себе кого-нибудь другого для обмана и оскорблений.
Руки у нее тряслись, когда она поспешно собирала свои вещи, решив плюнуть на эти паршивые деньги и на эту мерзкую семейку и как можно скорее покинуть этот зачумленный дом. Пусть подавятся, это какое же свинство, какое же чудовищное свинство…
Малгося по-прежнему сидела у стола, неуверенно глядя на Тереску. Мать подозрительно быстро и с готовностью спрятала деньги в кошелек.
— Как хочешь, — сказала она, не пытаясь скрыть довольной улыбки. — Ты могла бы быть и повежливее.
Тереска уже направилась к дверям. В душе у нее бушевало возмущение. Она собиралась с достоинством покинуть этот дом, не сказав ни слова, но жест хозяйки дома заставил ее переменить решение. Она начала соображать, что ей незаслуженно подложили здесь чудовищную свинью, непонятно почему обманули ее, а теперь радуются. Фигушки, пусть хоть не на всю катушку радуются…
— Отлично, я передумала, — с безграничным презрением отчеканила она, задержавшись в дверях. — Я возьму эти триста злотых. А двести сорок будет моя плата за тот урок, который вы мне преподали.
Дама заколебалась и слегка покраснела. Она снова вытащила деньги из кошелька.
— Возьми…
— Благодарю вас, — произнесла Тереска с тем же ледяным презрением. — Прощайте…
Оставшись одни, мать с дочерью посмотрели ей вслед, а потом друг на друга.
— Ну вот, двести сорок злотых у нас сэкономлено, — проговорила мать с показной беспечностью. — Отец не будет так придираться и скандалить. Я уж надеялась, что она действительно обидится и ничего не возьмет.
— Она больше не придет, — буркнула дочь. — А отец не из-за меня скандалил, а из-за тебя. Он кричал, что ты слишком много тратишь на глупости. А о моих уроках речи не было.
— Какая разница, на что я их трачу. Если бы не твои уроки, деньги бы тратились на что-нибудь другое. Эти деньги мне нужны.
— Ты ее обманула.
— Ничего подобного. Деточка, не морочь мне голову. Вообще неизвестно, может, это она хотела меня обмануть. Самое главное в жизни — не дать себя обмануть.
— Конечно, — буркнула Малгося ехидно, — лучше уж самому…
Тереска вышла на улицу в полном бешенстве. Она давилась стыдом и ненавистью. То, что ей выпало пережить, было сто раз мерзко! Вместе с омерзением в ней бок о бок бушевали ярость и желание отомстить. На миг у нее в голове мелькнула мысль поджечь дом, из которого она только что вышла, или сделать что-нибудь в том же роде. Что- то достаточно мощное, чтобы разрядить бурю внутри и удовлетворить чувство справедливости. Она не в состоянии была спокойно думать и шла дальше, приближаясь к зданию, перед которым ее брат неделю назад любовался машинами.
Разумеется, она не могла знать, что на четвертом этаже этого здания, в двухкомнатной квартире происходило собрание, которое необыкновенно заинтересовало бы как Кшиштофа Цегну, так и многих других его коллег по профессии. В одной комнате за четырьмя столами играли в покер, в другой крутились три рулетки. Тесно было, как в бочке с селедками. В кухне играли в кости те, кому не хватило места в комнатах. На буфете, на комоде и книжных полках были расставлены тарелочки с бутербродами удивительно несвежего вида. Всюду стояли рюмки со всяким спиртным. Возле игроков в покер лежали блокнотики для бриджа, а в комнате с рулеткой магнитофон изрыгал танцевальную музыку.
В прихожей беседовали два человека. В одном из них Тереска со Шпулькой без труда узнали бы того чересчур гостеприимного типа, который, переодевшись в приличный костюм, теперь выглядел не таким тупым и более цивилизованным. Вторым был тощий выполосканный блондин.
— На предыдущей малине нам сделали гадость, — говорил блондин с явным неудовольствием. — Поэтому, пан Салакшак, на этой мы приняли соответствующие меры предосторожности. У нас есть сигнал тревоги, который идет снизу, а наш человек караулит у входа. Прозвенит звонок, пан Салакшак. У окна.
— И тогда что? — спросил пан Салакшак, который слушал затаив дыхание.
— Ничего. Все спокойно. Все прячут деньги и карты и играют в бридж по пятьдесят грошей. На это нет запрета. Рулетки складываются, превращаясь в столики, и на них тоже играют в бридж. Все едят, пьют, а женщины и танцуют. Обычная вечеринка. И что можно с нами сделать?
