Дарья Донцова - Привидение в кроссовках

– Ты ей посоветуй меньше ликера в кофе наливать, – вздохнул Олег, – ну и бред!

Бред или не бред, но Наденька нико­гда не ошибалась. Прослышав о редкостной оценщице, в салон повалили как те, кто хотел продать, так и те, кто желал купить раритетные вещи. Хозяин живо прибавил Надюше денег, и они с Лешкой слегка расправили крылья, высунув нос из нищеты.

Од­нажды к Наде явился странный посетитель. Парень примерно лет двадцати, одетый в грязные джинсы, рваную кожаную куртку и высокие, почти до колен, ботинки на шнуровке.

– Гляньте-ка, – выложил он перед ней серебряный портсигар с красивым вензелем.

Наденька взяла в руки вещичку и почувствовала головокружение, как все­гда, откуда-то из сероватого тумана выплыла картинка, и девушка услышала голос, четко сообщивший дату – 1800 год. Но потом началось нечто непонятное. Перед глазами замелькали тени, послышались взрывы, полилась кровь, она растеклась по крышке так явственно, что Надя выронила серебряный портсигар на стол. Ее и раньше посещали подобные видения. Иногда появлялось изображение старух с подсвечниками в руках, мужчин и женщин, один раз перед глазами развернулась целая драма. Высокий парень в железной каске бросает на кровать тело только что убитой им женщины и начинает сгребать в огромный темно-серый мешок безделушки, стоящие на каминной доске.

Но так четко ей еще нико­гда ниче­го не мерещилось. Кровь выглядела пугающе натуральной, пахла приторно, отвратительно… Потом раздался взрыв. Надюша увидела взметнувшиеся вверх комья земли, ощутила сырой запах, почувствовала толчок в спину, упала в грязь… В голове невесть откуда прозвучала фраза на немецком языке, словно кто-то произнес:

– O, mein Gott, ich bin Klaus, ich sterbe, Ursula, Kin­der…

– Вам плохо? – озабоченно спросил парень.

– Душно тут, – ответила бледная Надюша.

– Мо­жет, я попозже зайду? – поинтересовался клиент.

– Да, – пробормотала Колпакова, – че­рез полчасика.

В голове у нее продолжали метаться образы. На этот раз другие. Ночь, вернее сумерки, лезвие лопаты, вспарывающее грунт, скелет в рваных серо-зеленых лохмотьях, руки, жадно роющиеся в остатках одежды. Потом снова удар, и вот она лежит лицом в сырой глине, в голове опять звучит голос:

– Боже, я Федор, я умираю, Ленка, дети…

Быстро надвигающаяся чернота ударила по глазам. Придя в себя, Надя позвонила одной из своих подруг, преподававшей в школе немецкий язык, та немедленно перевела ей фразу:

– О, мой бог, я Клаус, умираю, Урсула, дети…

Че­рез полчаса посетитель вновь поскребся в кабинет.

– Вещь имеет определенную стоимость, – сообщила Надя, потом, почувствовав надвигающуюся дурноту, быстро добавила: – Хочешь мой совет? Не завышай цену, побыстрей избавься от портсигара.

– Куда спешить? – удивился паренек. – Экие вы хитрые, отдай редкую вещь за бесценок!

Надя с трудом поборола видение и тихо пробормотала:

– Уж извини, ты вправе думать, как хочешь, но на этом портсигаре крови много. По крайней мере двоих из-за него убили, немца Клауса и русского Федора. Одно горе от него, побыстрей отдай, а еще лучше – подари. Примета есть такая, коли вещь, на которой лежит проклятье, с доброй душой, не жалея, отдать, то злые чары развеются. Только я не верю в это, избавляйся от портсигара поживей.

Парень посерел, потом тихо спросил:

– Про Федьку откуда знаешь?

Надя тяжело вздохнула:

– Ниче­го ни про кого не знаю. Впрочем, у него жена Лена и дети.

Сдатчик портсигара разинул рот:

– Точ­но, Ленка и двое пацанов.

– Его убили из-за это­го куска серебра, – тихо пробормотала Надя, – а до это­го он его из земли вынимал.

– Гад, – прошипел юноша.

– Кто?

– Да так, копатель один, – сообщил парень, – явился ко мне и сказал, что Федька упал в яму да шею сломал, а он его так и присыпал землей.

– Нет, – покачала головой Надя, – его в спину ударили, под лопатку, ко­гда Федор портсигар поднимал, а до это­го вещь у немца хранилась, у Клауса. Того, похоже, на войне положили.

– Меня Юрой зовут, – назвался парень, – а ты что, экстрасенс?

– Сама не знаю, – мотнула головой Надя, – это только со старыми вещами срабатывает.

– Ну вот что, – предложил Юра, – пошли, кофейку хватим.

За столиком он рассказал Наде о себе.

Юра – копатель, такой человек, который выезжает на места, где в свое время шли ожесточенные бои.

– Ты представить себе не можешь, какие вещи находятся в могилах, – объяснял он, – награды, золотые украшения, часы, оружие…

– Зачем оно все нужно, – вздохнула Надя, – старое, испорченное.

– Ну не скажи, – возразил Юра, – коллекционеры бешеные деньги платят. Один раз я кинжал отрыл, рукоятка черепом украшена, на лезвии надпись готическим шрифтом, слов не разобрать. Так один собиратель мне ты­сячу долларов, не чихнув, отстегнул. Я-то, дурачок, обрадовался, а потом оказалось, продешевил, клинок принадлежал эсэсовцу из дивизии «Мертвая голова», такими клинками только высшее руководство снабжали, раритетная вещичка, а я ее за ерунду отдал. В общем, нас сам бог свел с тобой, давай работать в паре.

Надюша вздохнула:

– Не для меня такой бизнес. Впрочем, мой брат без работы сидит.

Алеша быстро нашел с Юрой общий язык, и парни начали вместе кататься по местам былых сражений. Колпаков решил приобщить к бизнесу Олега. Рогов пару раз съездил с копателями и зарекся заниматься этим в дальнейшем. Он уже начал к тому времени сильно пить, а пьяному нече­го делать на раскопках. К тому же Олегу не понравилось грязное, криминальное занятие, и он предпочел проводить вечера в теплой квартире, в компании с бутылкой, а не в грязных сапогах, промокших в канаве, по пояс в жидкой глине.

– Но у Алешки де­ло пошло, – объяснял мне Олег, – фарт попер, прямо косяком. То ли нюх у него имелся, то ли и впрямь он счастливый. Здорово зарабатывать начал. Только незадолго до его смерти я Юрку встретил, ну это­го, который Алешку к себе в компаньоны взял. Знаешь где?

– Ну и где?

– В жизни не догадаешься, – улыбнулся Олег, – в церкви Гаврилы-мученика в Рябиновом переулке.

Рогов оказался в тех местах случайно. Вечером напился вместе с незнакомыми мужиками возле магазина, потом полный провал в памяти. Очнулся Олег на другом кон­це Москвы, прямо возле МКАД.

– Ну чисто кино приключилось, – хмыкал Рогов, вспоминая тот день. – Вроде того, где мужика пьяного в самолет запихнули, а он в Ленинграде оказался. Так и я, ниче­гошеньки не помню. Кто привез, зачем?

Оклемался Олег ранним утром, трясясь от холода, побрел по дороге, пытаясь остановить машину. Но, естественно, никто не хотел брать мужика бомжеватого вида. Стояла непривычно холод­ная осень, несмотря на октябрь, вокруг лежал снег. Рогов замерз в тонюсенькой курточке, и еще его с бодуна колотил озноб. Вдруг впереди блеснул золотой купол. Олег вошел в совершенно пустую церковь и прислонился спиной к батарее. Приятное тепло начало разливаться по застывшему телу, в воздухе витал сладкий аромат ладана, лики икон смотрели сумрачно, но не зло, а грустно, словно говоря Олегу: что же ты, братец? Внезапно Рогов вспомнил, как много лет тому назад его, ребенка, бабушка водила тайком в храм. Мигом налетели воспоминания. Вот старушка крестится, стоя на коленях возле иконы Пантелеймона-целителя, вот встает и говорит:

– Сделай милость, Олежек, не рассказывай отцу с матерью, засмеют меня, старую. А мне пос­ле молитвы легче делается, прям выздоравливаю, ни ноги не немеют, ни голова не болит. Вот что, пошли, я тебе конфеток куплю.

Олег ощутил на языке вкус леденцов монпансье из железной коробочки, вспомнил теплую бабушкину руку, мягкие объятия и неожиданно разрыдался в голос. Никто нико­гда больше не любил его так, как бабуля. Детство не вернуть, нужно жить в настоящем, борясь с враждебным миром. Рыдания душили его, слезы текли по щекам, Олег задыхался и кашлял. Неожиданно ему на плечо легла тяжелая рука и спокойный голос произнес:

– Не зря тебя ноги сюда привели, крещеный ли ты человек?

– Нет, – покачал головой Олег, судорожно вытирая глаза.

– Так господь путь указал, – продолжал басок, – надобно принять крещение, душу очистить от скверны, пена сойдет, ключевая вода останется.

Олег наконец справился с истерикой, глянул на говорившего и обомлел. Перед ним стоял копальщик Юрка, компаньон Алешки.

– Что ты здесь делаешь? – изумился Олег.

– Службу несу, – ответил Юра, – теперь я отец Иоанн.

– Но как же так?

Юра пожал плечами:

– Всяко случается, в храм ведут разные дороги, не каждый смолоду правильный путь выберет.

– Ты же ни одной молитвы не знал!

– Выучил.

– Больше не копаешь?

– Бросил.

– Лешка один теперь? – плохо соображал Олег.

Рогов уже дав­но беспробудно пил и с приятелем не встречался.

Юра тяжело вздохнул:

– Один работает, ох, чует мое сердце, до добра его это занятие не доведет.