Ольга Степнова - Своя Беда не тянет
Значит, он не цыганский барон, а, действительно, научный сотрудник со своим шизанутым котом. Меня десять раз за этот вечер могли убить, я мог сорваться с крыши, но в результате мне разодрал лицо подлый кастрированный кот.
— Ой, — прибежал Плюшко. В одной руке он держал пузырек с йодом, в другой кусок ваты. — Как нехорошо получилось! У нас холодную воду ровно в двенадцать выключают. Даже смешно — цыгане уходят, и воду отключают одновременно! Как сговорились! Остается один кипяток.
— Я понял, — я закрутил кран, взял у него вату и промокнул царапины. Йодом я не воспользовался, не хватало еще выглядеть клоуном с разрисованной мордой.
— Это Барсик. Он терпеть не может посторонних.
— Я понял.
— Вы, наверное, удивлены, что я не побоялся вас позвать в квартиру?
Я пожал плечами.
— Ну, может, вам и все равно, но я объясню. Пойдемте на кухню.
Мы прошли на крошечную кухню, обставленную не лучше моего сарая.
Плюшко налил мне жиденький чаек, заварив его прямо в высоком стакане с отбитым краем. Заварка хаотично плавала и набухала причудливыми лохмотьями, а я думал о том, что у меня не осталось больше никаких вариантов, где искать Элку.
— Понимаете, от меня недавно ушла жена.
Ясно, мужику тошно, не с кем поговорить, и он готов скоротать ночь даже с жутким громилой, который расстреливает соседскую дверь.
— Понимаю, — кивнул я. — Меня тоже недавно того… жена бросила.
Зачем я пошел за ним, как корова за пастухом?
— А меня еще и с работы уволили, представляете? — Плюшко словно обрадовался, что он не одинок в своих несчастьях. — Я попал под сокращение! Наш НИИ совсем развалился, остаются только родственники и знакомые начальства, а у меня отродясь никакого блата…
— Меня теперь тоже уволят, — подхватил я. — Еще и посадят.
Он замолчал и я понял, что крыть ему нечем, в тюрьму его не возьмут.
— Я вас понимаю, — наконец тихо произнес он. — Если вы учитель, то только так и могли поступить.
— Как?
— Взять в руки оружие и расстрелять этот притон. Это от бессилия, я понимаю. Вы наверняка уже писали в госнаркоконтроль, и в милицию, и на телевидение, и в газеты, и, наверное, даже президенту. Мы с соседями тоже писали. А наркоточка как была, так и есть. И ваши дети, ваши ученики продолжают бегать по этому адресу, чтобы получить свою порцию отравы. Если бы я был учитель, я бы тоже так сделал. Если бы я был отцом, я бы тоже так сделал. — Он хлебнул чая и, отплевавшись от хлопьев заварки, похлопал меня по плечу.
Мне от такого понимания вдруг рыдать захотелось. Я раскис, и даже губы у меня задрожали. Господи, если бы я только знал, что делать дальше, куда идти, в кого стрелять! Оказалось, что эту фразу я произнес вслух, потому что Плюшко вдруг прошептал:
— А знаете, кажется, есть еще одно место, где обитает это цыганье!
— Да?! — Я отхлебнул чай, выплюнул заварку и сказал: — Дело не только в детях-наркоманах.
Неожиданно для себя я выложил ему практически всю свою историю, от убийства Грибанова, до исчезновения Элки, умолчав только про Гона и его кейс.
— А вы уверены, что это цыгане уволокли вашу жену в тапочках и с собакой? — серьезно поинтересовался Плюшко.
— Это единственный вариант в сфере последних событий. Элка всегда лезет на рожон и ведет себя так, будто у нее девять жизней, а не одна.
Плюшко вдруг чрезвычайно оживился, сбегал в комнату, напялил на себя большие, не по размеру камуфляжные штаны, свитер и черную трикотажную шапочку.
— Пойдемте. Если вы правы, то ваша Элка не здесь. Это же съемная квартира, ее только как точку для продаж используют. Я знаю, где их апартаменты! Случайно как-то забрел в частный сектор, смотрю, у кирпичного, роскошного дома стоит поросячьего цвета «Лэнд Круизер». Такой только один в городе и он частенько торчит у нашего подъезда. И номер у него дьявольский — три шестерки! Это точно их логово. Пойдемте!
Я вскочил.
— Вы что, со мной?
— Послушайте, — он вдруг захныкал, — возьмите меня, а? Это такая Тмутаракань, что без меня вы не найдете. А точного адреса я не знаю. После того как от меня ушла жена, и меня сократили, вернее, наоборот: сначала сократили, потом ушла жена… мне хочется наложить на себя руки. Мне хочется мужских дел! — Он расправил худые плечи и выпятил впалую грудь.
— Так дел или руки наложить? Если вы рассчитываете словить пулю, то я вам не дам! — Я вскочил и стал натягивать куртку.
— Ой, не цепляйтесь к словам! Вы прекрасно все понимаете. Кстати, у меня есть отличный охотничий нож! — Из кармана камуфляжных штанов он достал перочинный ножик, годный разве что только для затачивания карандашей. — Вы на машине?
Мы оделись и тихо вышли в подъезд. Плюшко неслышно закрыл дверь на ключ.
— А как вы думаете? — зачем-то спросил я и помчался по лестнице вниз.
— Я думаю, что да, — он понесся за мной, не отставая, несмотря на то, что мой шаг — его два. — Такие парни, как вы, всегда на машинах.
— И не всегда на своих, — буркнул я себе под нос.
* * *— Значит так, — сказал он, плюхнувшись рядом со мной на сиденье. Кейс он взял в руки и стал действительно очень похож на научного сотрудника. — Давайте на юго-западный жилмассив, там частный сектор, знаете?
Я кивнул, и мы поехали. Город спал, движения почти не было, и светофоры монотонно мигали одним только желтым светом. Я ехал быстро, но не гнал, если честно, то очень боялся, что и этот выстрел будет холостым.
— Я думаю, ваша жена жива, — рассуждал Александр Григорьевич, обнимая дипломат. — Сами подумайте, цыганская мафия в нашем городе существует давно. У них все отлажено, деньги капают ровненьким непрерывным потоком и им, и тем законникам, которые их прикрывают. Ну, зачем, скажите, нарушать идиллию мокрухой? Да еще вы говорите, что она небезызвестный в городе журналист. Знаете, я думаю, ее похитили с целью привлечения на свою сторону. Ну, чтобы она не очень там расписывала в своей газете про цыганский наркобизнес. Может, даже ей предлагают взятку, а она не берет, вот ее и держат! Вы же говорили, что она особа принципиальная и взбалмошная.
— Взбалмошная — да, а насчет… значит, ей еще столько не предложили, чтобы она забыла свои принципы, — сказал я.
Хотелось бы верить в предположения этого Плюшко. Все-таки он научный сотрудник. Хоть и бывший, зато старший.
— Вот! — заорал я, когда мы въехали в юго-западный жилмассив. — Грязь! Здесь грязь! Видите, теплотрасса проходит! Снег растаял — глина и песок! Моя собака прибежала грязной!
Плюшко кивнул, но промолчал. Я и сам понимал, что место, где проходит теплотрасса, не может быть единственным в городе. Было глупо радоваться и орать, но я обрадовался и газанул так, что педаль газа заклинило. Машина заревела, пришлось погасить движок и руками вернуть педаль в исходное положение. Завтра загоню «селедку» в гараж к Панасюку, пусть разберется, а то у меня все руки не доходят.
Мы ехали по частному сектору, фонарей здесь практически не было, зато сугробы по обочинам стояли почти в человеческий рост.
— Стой! — заорал Александр Григорьевич. — Вот этот дом, около него розовый «круизер» стоял! Точно он!
Я притормозил у двухэтажного дома из красного кирпича. Рядом с одноэтажными деревянными собратьями он казался зданием районной администрации. Высокий кирпичный забор и железные ворота подтверждали серьезность его хозяев. В одном их окон второго этажа горел неяркий свет. Я сдал назад и припарковал машину за поворотом, чтобы не мозолить глаза тем, кто не спит в это время.
— Слушайте, — Плюшко рысцой побежал за мной, — там свет горит, значит, не спят! Ворота, конечно, забор! Но со стороны соседей очень даже ветхий заборчик — деревянный и низкий. Нужно к соседям со стороны огорода пробраться и…
— Собаки! — напомнил я. Мы шли вдоль заборов и старались, чтобы снег не скрипел под ногами, но некоторые особо бдительные псы уже начали свой брехливый концерт.
— Ерунда, — шепнул Плюшко. Кажется, он задумал руководить операцией. — Будем действовать легально!
— В смысле, представимся госнаркоконтролем? — усмехнулся я.
— Ну что вы, конечно, нет. Просто я их отвлеку! Я точно знаю, чем можно отвлечь настоящего цыгана! А вы со стороны соседей зайдете на территорию дома. У вас пушка, вам и карты в руки.
Не успел я рта раскрыть, как он поскакал к высоким воротам и нажал на звонок. Я помчался в окружную, чтобы успеть попасть в соседний огород. Собаки во дворах вовсю заливались лаем, не осталось ни одной шавки в округе, которая бы не подключилась к разноголосому хору. Уж не знаю, как насчет легальной, а тихой нашу операцию никак не назовешь. Я быстро сориентировался, вычислил нужный мне дом и, проваливаясь по колено в сугробы, преодолел чужой огород. Оказавшись перед ветхим заборчиком, за которым виднелся просторный двор, освещенный двумя фонарями, я увидел, как открылась парадная дверь, и из дома вышел пожилой цыган в овчинном тулупе, накинутом на плечи. Звонок заливался, Плюшко по ту сторону ворот трезвонил, не переставая. Интересно, чем это можно отвлечь настоящего цыгана, подумал я, перемахнув через забор. Два огромных лохматых пса заходились басистым лаем, рвали цепи, которыми были привязаны. Цыган открыл калитку, даже не посмотрев в глазок. Наверное, он, и правда, ничего не боялся, раз открывал двери неизвестно кому среди ночи, держа своих собак на привязи.
