Наталья Александрова - Позолоченный ключик
— Это замечательный десерт, изобретение нашего шеф-повара, — заворковала официантка. — Нежный сливочный сыр из буйволиного молока с джемом из фейхоа и маракуйи…
— Пусть будет «Восход над саванной»! — согласился Маркиз.
Официантка приняла заказ и безмолвно удалилась.
Иван Игнатьевич сделал первый ход и взглянул на Маркиза.
— Ну, выкладывай, голубь сизокрылый, зачем пожаловал. Ведь не за тем же, чтобы со стариком фигурами постучать…
Лёня сделал ответный ход и проговорил:
— Конечно, сыграть с вами приятно, но вы правы — мне, как всегда, нужна ваша консультация. Вы ведь практически всех интересных людей в городе знаете…
— Ну, всех не всех, но кое-кого знаю. Во всяком случае, тех, кого стоит знать.
— Так вот, что вам говорит такая фамилия — Нестеренко?
— Фамилия-то самая обыкновенная, — протянул Иван Игнатьевич и передвинул очередную пешку. — Распространенная фамилия. А имя-отчество у этого Нестеренко имеется?
— А как же! Рудольф Андреевич его зовут.
— Вот как! — Иван Игнатьевич бросил на Лёню быстрый настороженный взгляд. — Ты ведь, голубь, помнишь мой тариф?
— Конечно, помню. — Лёня достал бумажник и на мгновение замешкался. — Не знаю только, в чем вы сейчас берете — в долларах или в евро?
— Прямо даже и не знаю… — Иван Игнатьевич задумался. — Курс скачет, как кошка в марте… Давай-ка, голубь, в рублях по курсу!
Лёня отсчитал нужную сумму и передал ее старичку.
— Ну, так что вы скажете насчет Рудольфа Андреевича Нестеренко?
— Что я тебе могу сказать… Серьезный он человек, опасный. Был, по крайней мере. Кто ему дорогу переходил — долго на земле не заживался. Даже серьезные авторитеты его побаивались. Кличка у него была соответственная — Тесак. Правда… — Иван Игнатьевич переставил ладью. — Правда, у него, как и у меня, все в прошлом. Ушел на покой Рудольф Нестеренко. Денег заработал прилично и отошел от дел. А тебе, голубь, между прочим, шах…
— В общем-то, вы мне ничего нового не рассказали. — Лёня двинул вперед слона. — Это я все и так знал. Теперь, кстати, вам шах.
— А чего же ты хотел, голубь? Тебе снова шах…
— А вот чего бы я хотел: узнать, чем он сейчас живет, что его интересует, по какой дорожке к нему можно подкатиться.
— Ну, для начала тебе скажу, что подкатываться к нему без большой надобности не стоит. Я же сказал, что он — человек серьезный, и хоть и отошел от дел, привычки прежние остались. Но ты, я думаю, и сам это понимаешь, ученого учить — только портить. А вообще, подумай, голубь сизокрылый, чем может интересоваться старый человек вроде меня? Что ему от жизни нужно? Чашку хорошего кофе, да чтобы было с кем партию в шахматы сыграть. Он ведь, Рудольф, тоже заядлый шахматист. Бывало, играли мы с ним… Вот еще, кстати, что он любит — хорошие старинные шахматы. У него бо-ольшая коллекция! Каких только шахмат нет — и индийские, и немецкие средневековые, и испанские… Из слоновой кости, из камней самоцветных, из кораллов… И все новые собирает, повсюду ищет — к Сигизмунду в магазин каждый вторник наведывается, узнать, не появилось ли чего нового… Так что если и правда хочешь к нему ключик подобрать — найди хорошие шахматы…
Сигизмунд Лисовский был известный всему городу антиквар.
— Зачем же ему ездить? — переспросил Маркиз. — Он ведь может по телефону у Сигизмунда все узнать.
— Ну ничего ты, голубь, не понимаешь! — вздохнул Иван Игнатьевич. — Нам, старым людям, жить скучно, нужно хоть куда-то выбираться. Он к Сигизмунду приедет, поговорит, старые времена вспомнит, в старых вещичках пороется — все какое-то развлечение! Опять же, привык за много лет, а привычка, сам знаешь, голубь, — вторая натура! Так что найди хорошие шахматы — и выйдешь на Рудольфа.
— Спасибо вам, Иван Игнатьевич! Кстати, вам снова шах, а также на этот раз и мат.
— Неужели? Ох, и правда! Заговорил ты мне зубы, голубь… Ну да ладно, тебе проиграть не обидно, ты игрок приличный. Кстати, помню, играли мы с Рудольфом в шахматы. В общем, разыгрывали вариант испанской партии, и на двадцать восьмом ходу поставил мне Рудольф шах. Я запаниковал, поторопился и допустил ошибку — защитил короля конем…
Иван Игнатьевич быстро расставил шахматы на доске, чтобы показать Маркизу позицию:
— Вот видишь, поставил сюда коня, а Рудольф в ответ пожертвовал слоном, пошел ладьей и поставил мне мат. А потом, дома уже, подумал я немного над этой позицией и понял: надо мне было этим конем пожертвовать, так вот и так, — старик переставил фигуры. — И тогда я бы выиграл. Видишь?
— Да, интересно… — Лёня внимательно взглянул на доску. — В общем, спасибо вам, Иван Игнатьевич, вы мне очень помогли!
— Не за что, голубь, не за что! Заходи, если что. Кофейку выпьем, в шахматишки перекинемся…
Вернувшись домой, Лёня позвонил своему старинному знакомому Ивану Францевичу Миллеру.
Миллер был ювелиром, причем старой, настоящей школы. Он не устраивал выставки своих изделий, не проводил пиар-акции и рекламные кампании. Более того, у него не было даже собственного магазина. Но настоящие знатоки ювелирного искусства высоко ценили его изделия и платили за них очень большие деньги, так что Иван Францевич был далеко не бедный. Лёня познакомился с ним в давние времена, через своего друга и учителя Аскольда (того самого, в честь кого получил свое имя Лёнин кот).
— Иван Францевич, — начал Лёня без долгих предисловий, — не посоветуете, у кого можно на время позаимствовать хорошие старинные шахматы?
— Неожиданный вопрос, — признался ювелир. — А насколько хорошие, Леонид?
— Очень хорошие. Такие, из-за которых уважающий себя коллекционер утратил бы покой и лишился способности здраво рассуждать.
— Ну, это должно быть действительно что-то потрясающее! — Ювелир еще немного помолчал и наконец проговорил: — Пожалуй, вам нужно навестить Марка Клевера. Слышали когда-нибудь о таком?
— А как же! Кто же не слышал о «защите Клевера»? А что — он все еще играет в шахматы?
— Нет, перестал после того, как проиграл компьютеру. Теперь полностью перешел на преподавательскую работу. Вот у кого поразительная коллекция шахмат!
— А примет ли он меня?
— Если я ему позвоню — примет!
В дверях появилась Лола.
— Лёня, ты снова уходишь? А обедать?
Чувствуя вину и помня уроки своей замечательной тетки Калерии Ивановны, Лола расстаралась с обедом. Тетка утверждала, что все неприятности в семейной жизни, все склоки, свары и разрушенные браки происходят только от того, что мужчину недокармливают. Если на столе каждый день будет вкусный обед из трех блюд, то какой же мужчина от такого счастья побежит? А который все-таки побежит, то вернется через месяц с голодным блеском в глазах.
Поэтому Лола, сверившись с рецептом, приготовила крем-суп из цветной капусты и запекла мясо в духовке. А к чаю испекла песочный пирог с курагой, хорошо, что готовое тесто нашлось в морозилке.
— Мясо скоро будет готово… — робко сказала она.
— Некогда! — отрубил Маркиз. — Вернусь, тогда поедим! Дело не ждет!
И ушел. А Лола только утешалась мыслью, что Ленька не соврал, у него и вправду дела, иначе ни за что не отказался бы от обеда.
Уже через час Лёня звонил в дверь простой квартиры на Петроградской стороне.
Открыл ему нестарый еще человек в шелковой домашней куртке, с густой, торчащей дыбом иссиня-черной шевелюрой.
То есть открыл он не сразу — сначала долго разглядывал Лёню через глазок и расспрашивал, кто он такой. Наконец фейс-контроль был закончен, и Лёню допустили в квартиру.
Маркиз с трудом узнал хозяина квартиры. Когда-то Марк Клевер был знаменит, его лицо часто появлялось на страницах журналов и на телевизионном экране — молодой, подающий большие надежды шахматист, в двадцать пять лет он стал гроссмейстером, в тридцать участвовал в чемпионате мира. Но тогда, на этом чемпионате, с ним случился нервный припадок. Он носился по гостинице в полуголом виде, утверждал, что в его номере соперники установили подслушивающие устройства, чтобы выведать все его домашние заготовки.
В итоге вместо финального матча он попал в нервную клинику, где провел несколько месяцев. После завершения лечения, несмотря на предупреждение врачей, он снова начал играть в шахматы, принял участие в соревнованиях и опять поднялся на высокий уровень, но снова сорвался и на этот раз попал в клинику на целый год. Ему прописали серьезный курс лекарств, от которых характер шахматиста изменился, он стал вялым и слезливым.
Окончательно добил его рекламный матч с компьютерной программой. Проиграв программе, Клевер поставил крест на больших шахматах и с тех пор занимался только преподавательской работой и шахматной композицией.
Теперь перед Лёней был не блестящий молодой шахматист, а рано состарившийся, сломленный человек. Однако гостя он встретил приветливо.