Сергей Лавров - Пустырь Евразия

— О, моя подвеска! Догоню — убью гада!

Мотоциклист, оторвавшись, уходил от них вниз, пыля по проселку.

— А что он теперь сделает?

— Я полагаю, заведет нас в узкое место, где мы застрянем, а он проскочит!

Проселок петлял в низине вдоль насыпи трассы, отделенный от нее канавой с водой. Вскоре впереди показались хлипкие мостки. Мотоциклист без колебаний въехал на них, взлетел, ревя мотором, на насыпь и помчался по трассе в обратную сторону.

— Поганец!

Монумент покатил дальше, где далеко, у горизонта, обозначился въезд, и попутно прижал телефон к уху:

— Таня, Таня, дай на четвертое, всем постам! Преследую подозреваемого, в шлеме, на «харлее»! Нет, это мотоцикл, а не ругательство! Сама будь осторожна в нужный момент!

Авенир с любопытством наблюдал погоню. Это было деяние, чуждое его философской, созерцательной натуре.

Когда они выбрались на трассу, «харлей» уже исчез из виду. Монумент гнал так, что из всех щелей свистало. На посту инспектор в белой портупее покрутил жезлом и показал на пальцах «четыре».

— Четыре минуты как проехал! — процедил Монумент.— Догоним, если бензина хватит!

— Это что — вся помощь? — возмутился Авенир.

— А ты что — вертолетов ожидал?! У него свой лимит бензина! Чтобы инспекцию подключить, нужно решение генерала! Хорошо, хоть так ребята помогают!

Следующий инспектор показал указательный палец, но Монумент не радовался, все чаще поглядывая на приборную доску, где, уже не мигая, горела лампочка расхода топлива. «Харлей» точкой обозначился впереди на дороге. Двигатель чихнул в первый раз.

— А теперь я знаю, что он сделает! — отчаянно сказал Грешников.— Он покажет нам… Что это с ним?

Мотоциклист без видимых причин резко сбавил скорость, бросил руль и принялся корчиться и трястись всем телом, размахивая руками. Потом, будто опомнившись, подхватил рога «харлея», выровнял накренившуюся машину, мучительно ерзая при этом задом. Терпения его хватило ненадолго, он вновь оставил управление и принялся рвать на себе одежду. Казалось, его охватил приступ пляски святого Витта. Тяжелый мотоцикл, предоставленный сам себе, вильнул раз-другой и ушел под откос вместе с беснующимся седоком. Фыркающая машина Грешникова остановилась рядом, двигатель ее тут же заглох.

— Амба! Приехали!

Напарники проворно выскочили из салона и заскользили по травянистому склону туда, где валялся, сверкая раскаленным глушителем, мотоцикл. Грешников шел, подняв пистолет стволом вверх. Витек стоял на коленях в траве и при их приближении рванул на волосатой груди рубаху, точно революционный матрос. Пуговицы разлетелись в стороны. Путаясь в густой растительности на коже беглеца, на белый свет выбрался громадный, размером со спичечный коробок шмель с белым мохнатым брюшком, расправил смятые крылья и с гудением улетел. Витек, потирая искусанный живот, морщился и косо поглядывал на преследователей.

— Что, рады?.. Чертово насекомое…

— Видишь, даже твари божьи помогают уголовному розыску!

Демонстрируя классику задержания, Монумент сковал Витька наручниками, заставил вытащить «харлей» на дорогу и перелить бензин из бака мотоцикла в машину.

— Негусто, но до города хватит.

Пока задержанный занимался полезным трудом, компенсируя затраченные на погоню ресурсы, опер вызвал эвакуатор и, не теряя времени, провел очную ставку.

— Ты зачем напал на этого гражданина, Витек? Зачем гнался за ним?

— Я напал? Я гнался? Да он деньги обронил, я бежал, хотел вернуть. А его косоглазый приятель так больно меня отоварил, да еще кредитку мою забрал и записную книжку! Может, теперь вернете?

Грешников переглянулся с Авениром, пожал плечами. Сколько людей, столько точек зрения на события в поднебесной!

— А почему ты от нас драпал?

— А чего вы сразу ворота в блок? Я со страху чуть не помер! Думал, сейчас как лупанут из трех стволов — поминай как звали! Это все, что у вас есть? Не может быть, чтобы из-за такой лузги вы за мной сто километров гнались!

— Всему свое время, Витек,— убедительно прогудел Грешников, но глаза его, обращенные к Авениру, не выражали такой уверенности.

Всего через два часа прибыл эвакуатор. За рулем сидел… вьет!

Грешников с Авениром, разомлевшие на жаре, привстали с обочины. Авенир даже проморгался, как бы отгоняя галлюцинацию.

— Ты кто? — крикнул опер вьету, подняв пистолет и пригибая кудлатую голову задержанного за капот машины.

— Водитель, однако,— спокойно отозвался тот.— Вакуатор вызывали?

— А по национальности?

— Бурят я. Наумов моя фамилия.

— Не падай духом! — сказал напоследок Грешников Авениру.— Может, и не зря взяли. Если брать всех подряд, когда-нибудь зацепишь кого следует.

— Особенности национального сыска? — раздраженно спросил Можаев.

Усталость Авенира трансформировалась в обиду на весь свет. Носитель чести и совести нации, он чувствовал себя оскорбленным в лучших чувствах. Он начал карьеру сыщика с того, что хотел помочь в розысках пропавшего ребенка, а оказался выставленным у позорного столба с мерзким и ужасным обвинением в педофилии! «Мир недостаточно хорош и правилен для меня»,— сделал Авенир классическое заключение отечественного вольнодумца. Хорошо, что на президента в этот раз не покусился.

Будь он побогаче либо имей возможность прослыть инакомыслящим, непременно собрался бы уехать в ту минуту из «этой страны». Но он был беден и мыслил не более «инако», чем прочие сограждане, поэтому сокрушенно понес свою обиду к дому, презрительно созерцая обывательскую жизнь знакомых улиц, отпуская направо и налево ядовитые советы и замечания. Вероника повстречала его именно в этом желчном состоянии, чем и объяснялось дальнейшее, не самое достойное поведение Авенира.

Маленькая красавица была не накрашена, бледна и взволнованна. Кажется, даже гибель мужа так не испугала ее. Она назвала Можаева по имени и отчеству, теребя в тонких пальцах ремешок от сумочки, попыталась коснуться его руки алыми ногтями, будто просила покровительства. Но Авенир вырвался, выпрямился, напыжился весь, убрав руки за спину, и преисполнился того смешного обличительного пафоса, с которым бедная убогая нравственность клеймит обольстительный и богатый порок, перед ним же заискивая. Голубые глаза его засверкали под темными густыми бровями.

— А! Теперь за меня принялись! Не выйдет! Это ваше поведение — причина всех несчастий! Вы так отчаянно боретесь за привычку к роскошной жизни, что готовы растоптать все кругом! А знаете, что я вам скажу?! Я скажу: так вам и надо! Всем-всем! Да хоть сто раз поубивайте друг друга — мне что за дело? Мне до вас нет никакого дела! Вот так!

К чести интеллигента в четвертом поколении, даже в минуту крайнего раздражения он не коснулся известных ему интимных сторон жизни Вероники.

— Фу, дурак! — глухо сказала маленькая красавица, не зная слова «ханжа», и пошла прочь, стуча высокими каблучками.

Но гордость ее была сломлена: она прибавляла шаг и на ходу утирала невольные слезы.

Нетрудно угадать, что ожидало Авенира после такого излияния желчи. Ну конечно же, раскаяние! Редко какой чувствительной русской натуре дано избежать подобного заколдованного круга.

Уже через минуту Можаев корил себя последними словами за случившееся. Подойти Вероника к нему снова — он обласкал бы ее, выслушал и непременно предложил бы покровительство. Увы! Главный недостаток жизни, как известно, состоит в ее неповторимости. Невыносимая вещь для экспериментатора — и рай для художника!

Вероника ушла, но потребность в раскаянии осталась. Реализовалась она самым неожиданным для Можаева образом, принесшим, однако, исключительные результаты. Продвигаясь дальше в смятении чувств, он увидел у бровки пыльную машину своего приятеля Гарика, с которым так сурово расстался. Хозяин машины, почесывая поцарапанную в кустарнике физиономию, стоял у ларька с пирожками и рассеянно охлопывал ладонью пустые карманы. Дела у Гарика шли неважно.

Тотчас оправдав этим его прошлое поведение, Авенир подошел, заговорил и предложил что-нибудь перекусить за его счет. Он был теперь другим человеком! Сама предупредительность! Гарику, по низости собственной натуры, поначалу казалось даже, что над ним глумятся. Расчувствовавшись, а главное, набив живот на дармовщинку, Гарик не стал рассуждать о том, что такое жизнь, а предложил Авениру за бесценок, всего за двести баксов (поначалу — за сто), купить у него, Гарика, важную информацию.

— Ты, я слышал, вьетами занимаешься…

Этого было достаточно, чтобы Можаев согласился.

— Хорошо, что ты ими занялся,— доверительно начал Гарик.— Понаехали тут… Неизвестно зачем. Короче, Можаев, тебе повезло. Я сегодня подрядился свезти их старика к ночи в одно место.

— Встреча с хозяином! — воскликнул Авенир.— Понятно! Раньше его Трофим возил, а теперь некому! И куда ты его повезешь?