Людмила Милевская - Ты маньячка, я маньяк или А пес его знает
А Пенелопа равнодушно пожала плечами.
— Да и езжайте себе с богом, благодетель вы наш, а за Дуняшей я присмотрю, — спокойно сказала она, чем вызвала вторую волну скандала.
— Ты уже присмотрела, дура кривая! — снова взбесился Лагутин и, подскочив с дивана, яростно затопал ногами и завопил: — Я вас обеих! Я вам обеи! Одна — дура молодая! Другая — дура кривая!
Запала надолго не хватило — он рухнул опять на диван и, вытирая пот, устало сказал:
— Командировку нельзя отменить, придется брать хулиганку с собой.
На оскорбления Пенелопа совсем не обиделась, только спросила:
— И не стыдно вам при ребенке меня обзывать?
Ребенок, то бишь, Евдокия, несправедливости не потерпела.
— Знаешь, что, Ленечка! — закричала она. — С тобой, с таким грубияном, я не поеду! Я здесь останусь! С моей Пенелопой! И вообще, бабуля была права!
В чем бабуля была права, Евдокия (по обыкновению) не сообщила, да и Лагутину было не до бабули — он сник и развел руками:
— Ну, дамы, пристыдили вы обе меня. Лишку хватил. Сгоряча. Искренне каюсь.
— Так-то лучше, — буркнула Пенелопа и исподлобья спросила: — Я вам еще нужна?
Потряхивая головой от смущения и недовольства собой, Лагутин коротко буркнул:
— Мне не нужна.
Евдокия же в отместку ему заявила:
— А мне ты всегда нужна!
— Ну тогда пойду приготовлю ужин, — растроганно улыбнувшись, молвила Пенелопа и проплыла мимо сердито глядящих друг на друга супругов.
Едва дверь за нею закрылась, Лагутин схватил жену за руку и утащил в свой кабинет.
— Даша, присядь, — попросил он, придвигая ей кресло, — нам нужно поговорить и очень серьезно. Дальше так продолжаться не может.
Евдокия с ним согласилась.
— Конечно не может, — падая в кресло и складывая худое тело в гармошку, сказала она. — Ты ругался хуже сапожника. Я едва не сгорела со стыда за тебя.
Лагутин смущенно крякнул:
— Да, нехорошо получилось, еще раз прощенья прошу, но прошу и то принять во внимание, что я долго терплю. Не диво, что и сорвался; достаточно накопилось. Даша, ты должна мне обещать…
— Что? — подпрыгнула Евдокия. — Если речь снова про пса, то знай: я с ним и уйду! Ты непостоянен: то разрешаешь, то запрещаешь! Подладиться я никак не могу и уже устала!
Лагутин пошел на попятную.
— Нет-нет, пса твоего я не выгоняю, но уж если ты с ним ночью бродишь, то ходя бы лапы ему потом мой, — попросил он и сам себе ужаснулся: — Черт возьми, что я тебе говорю? Совсем ты, Даша, меня заморочила! Я уже черт-те что жене разрешаю! Не смей по ночам гулять! Обещаешь?
Евдокия обещать не рискнула и вяло пробормотала:
— Да я всего один раз выходила, только лишь этой ночью.
— Даша! Не смей мне врать! — взвился опять Лагутин. — Или твой пес не пачкал диванов?
— Он же в садике моем вывозился, — с искренним изумлением воскликнула Евдокия. — Я в тот день никуда не ходила, я как убитая после укола спала.
Лагутин устало покачал головой и пожаловался:
— Даша, когда ты так бессовестно лжешь, у меня, честное слово, руки совсем опускаются. Тут уж не знаю что и сказать. И поверить никак не хочу, что жена моя лгунья.
Евдокия закричала с отчаянием:
— Но клянусь, я не выходила из дома тогда!
— А я с лупой облазил весь твой садик и нигде паганый пес не вредил, не разрыл ни одной он грядки. Ты гуляла с ним ночью, гуляла! И давай поставим точку на этом. Считай, что уже простил, но впредь обещай быть послушной. Обещаешь?
— Обещаю, — промямлила Евдокия, теряясь в догадках как могло случиться такое, что грядки не тронуты, а пес в грязи.
— И еще обещай, — попросил Лагутин, — даже больше, ты мне поклянись, что оставишь своих маньяков. Ночью ты будешь спать и только в своей постели, а я за это обещаю тебе оставить в покое пса. Вот тебе мое слово: чтобы пес ни сотворил, ругать его я не буду. Даша, ты на сделку согласна?
«Мама моя дорогая! — поразившись, подумала Евдокия. — А я еще собиралась поделиться с ним своими догадками насчет маньяка. Какая я глупая. Ленечка готов полюбить ненавистного пса, лишь бы я дома сидела, свитер вязала и нос свой никуда не совала. А на то, что мне скучно, ему плевать. Ему нужна наложница, а не жена. Да-а, бабуля была права!»
— Зверски убита Ирина, подруга моя, и торг здесь неуместен, — надменно ответила Евдокия. — Отыскать маньяка теперь мой долг.
— Ну уж нет, — рассердился Лагутин. — Твой долг жить в доме так, чтобы близкие были спокойны, а маньяков пусть ищет милиция. И насчет торга скажу: брак, это общественное образование, где торг очень даже уместен.
— Почему ты мне раньше этого не сказал? — сверкая глазами, воскликнула Евдокия.
Лагутин опешил:
— А не по этим ли ты законам живешь? «Я тебе то-то и то-то, а мне чего? Ах, это. Маловато будет, я тебе вон сколько навалила, добавь еще». Я читаю это в каждом твоем движении, а порой получаю и прямо в словах. И не понимаю, как возможно иначе?
Евдокия ответила:
— Иначе — люди должны от души хорошее делать, а не договариваться, как на базаре.
Едва жена это сказала, как в Лагутине заговорил психиатр. У него появилась настоятельная потребность подробно и длинно ей все разъяснить.
— И делать и договариваться, — оседлывая своего конька, начал Лагутин. — В браке уместно все. Обязательно люди должны договариваться, иначе — война. Присутствие четкого договора совсем не предполагает отсутствие того, что каждый захочет от брака получить все, что ему пожелается, давая, соответственно, только то, что ему пожелается. Именно эта почва как раз и наиболее благоприятна для жестокой войны: возьму все, что пожелаю, а дам только то, что сам захочу. Надо справедливо взвешивать качество и количество жертв и уступок. Только так может поступать цивилизованный человек. Остальное — дикость…
Леонид Павлович был уже так увлечен, а Евдокия настолько уже не понимала о чем муж толкует, что, находясь в одной комнате, супруги были далеки, словно разлетелись по разным планетам. Он, врачеватель человеческих душ, не видел, не слышал ее, родную, а она его слушать и не хотела…
Ужасно, конечно, но это нормальное состояние современной семьи.
По опыту зная, что Лагутин нескоро «вернется», Евдокия решила заняться своими делами. Пользуясь временным «отсутствием» мужа, она тут же, с ним рядом, достала свой сотовый, набрала номер Евы и прошептала:
— Евусик, ты знаешь кто такой доктор?
— Доктор, это человек, с которым приятно поговорить, — сообщила подруга.
— Приятно поговорить? — опешила Евдокия. — С чего ты взяла?
— Да с того, что с любым доктором разговор обязательно о любимом себе, о своих болячках.
— Тогда мне очень плохой доктор достался, настоящий зануда.
Ева быстро смекнула в чем дело.
— С Ленечкой поругалась? — спросила она.
— Почему поругалась, процесс продолжается, — пожаловалась Евдокия. — Ну да ладно, об этом не стоит. Как там поиски Майки?
— Пока в тупике. А у тебя как? — спросила Ева и за подругу ответила: — Муж тормознул.
Евдокия хотела ей объяснить как это вышло, но не успела. На беду Леонид Павлович случайно выпал из собственной речи и обнаружил отсутствие аудитории.
— Даша! Совсем ты не уважаешь меня! — рявкнул он. — Я с женой разговариваю, она же — с подругами.
— Евусик, потом перезвоню, — протораторила Евдокия и посмотрела на мужа самым невинным взглядом из тех, что имела в своем арсенале.
Лагутин развел руками, вздохнул, взял с письменного стола сувенирный флюгер, поднес его к губа Евдокии и попросил:
— Ну-ка дунь.
Она дунула — флюгер неистово завращался.
— Видишь, сколько ветра у тебя в голове, — усмехнулся Лагутин. — А исправляться не хочешь.
— Хочу, — ответила Евдокия. — Я все поняла, и сделаю так, как ты говорил.
— Ты же не слушала, — поразился Лагутин.
— Слушала и сейчас тебе расскажу все, что собираюсь согласно твоим рекомендациям делать.
— Что ж, охотно узнаю, только…
Леонид Павлович озабоченно посмотрел на часы и продолжил:
— Я жду звонка от Трифонова, поэтому заранее предупреждаю, что наша беседа может прерваться в любой момент.
Евдокия подпрыгнула:
— От Трифонова? Ленечка, ты его знаешь?
Она чуть не ляпнула: «Это же Майкин любовник!» — но, слава богу, вовремя прикусила язык.
Муж ответил:
— Что значит — знаю? Разумеется, Трифонова я в чем-то знаю, но не совсем. Он и сам не знает себя достаточно. Если ты, ставя вопрос, хочешь понять знакомы ли мы, то отвечу.
Сгорая от нетерпения, Евдокия взмолилась:
— Ответь поскорей!
— Изволь. Трифонов слишком видный в нашем городе человек, чтобы я с ним не был знаком. К тому же, у меня с ним дела. Но вернемся к нашему разговору. О чем, бишь, я тебе толковал?
— Это я тебе толковала, — неуверенно пискнула Евдокия, находясь в сомнениях стоит ли продолжать — разговор и без этого подзатянулся.
