Анна Ольховская - Царство черной обезьяны
Сопротивление девочки постепенно начало угасать, бубнеж мне в плечо тоже прекратился. И я решилась снова заглянуть в лицо моей дочери. Может, она справилась? Пусть крещенская вода уже и испарилась, исчезла с тела и волос ребенка, но ведь есть я и моя любовь, мое тепло. Неужели этого недостаточно?!
Увы… Не с этим чудовищем. В глазах ребенка опять царила ночь, безжалостно вытеснив с радужки остальные цвета. Родное личико исказила насмешливая ухмылка:
– Ну что, тварь, убедилась, что со мной справиться тебе не по зубам? Убить меня ты теперь не сможешь, я же твое солнышко! – передразнил мои интонации Дюбуа. Он явно наслаждался властью надо мной и моей малышкой. – Но ты не переживай, я очень скоро сам покину это чахлое тельце, мое временное прибежище. Мне надоел ваш дурацкий язык и опротивели ваши кретинские физиономии. К тому же девчонка упряма, как ослица, смириться со своей участью не желает и все время сопротивляется, мешая мне уничтожить вас. Ну ничего, скоро вы в полной мере ощутите, что значит встать на моем пути. Вы едва не погубили меня, разрушили все, что я выстраивал несколько лет, причинили мне боль. Думаете, приятно, когда тебе ломают шею?! Приятно ощущать себя беспомощным обрубком?! – На нежной детской мордашке появился жуткий звериный оскал. – Я вас раздавлю, как тараканов. Всех. Но на легкую смерть не надейтесь, сначала вы будете наблюдать за мучениями своей паршивки. Я заберу у нее не только свою силу, но и все, чем наделили всесильные лоа саму девчонку. Я выпью ее до капельки, я заберу ее душу, а потом позволю вам похоронить то, что останется. И займусь вами. Знаете, что доставляет мне максимальное наслаждение? Наблюдать за вашей беспомощностью. Раньше я не мог ощутить это в полной мере, был еще недостаточно силен, чтобы открыться. Но теперь вам от меня никуда не деться, я смотрю на мир глазами вашей дочурки, и куда бы вы ни попытались спрятаться, я найду вас везде. Смиритесь и ждите, тогда, возможно, ваша смерть будет не очень мучительной. Ой, что это я! – Дюбуа хихикнул, прикрыв лицо ладошками, и этот жест, такой знакомый, вывернул мое сердце наизнанку. – Я не буду вас убивать. Вернее, сначала вы умрете, но ненадолго. Мне нужные новые зомби, прислуги у меня сейчас маловато. Да и деньги твоего мужа пригодятся. Хотелось бы, конечно, сохранить ваши души, чтобы каждый день пить душевные муки, но повторять недавние ошибки не стану. Ой, а еще…
– Заткнись, – сквозь зубы процедила я. – Надоел.
– Ай-яй-яй, разве можно так с ребенком разговаривать? – издевался монстр. – Мамсик, поцелуй Никусика, чмок-чмок-чмок, – ко мне потянулись сложенные трубочкой губы.
– Никусь, – я, не обращая внимания на Дюбуа, вгляделась в бездонную черноту дочкиных глаз, – я знаю, ты видишь меня. Не плачь, родная, и не бойся ничего. Мы прогоним этого урода, я тебе обещаю.
– «Я тебе обещаю»! – передразнил меня колдун. – Зачем же обманывать ребенка, врать нехорошо. Ты бы лучше велела ей не упрямиться и прекратить мне мешать. Тогда ей будет не так больно.
– Ника, не слушай его. Успокойся и постарайся собрать все свои силы. Слышишь? Забирай у этого гада все, что сможешь, и жди подходящего момента. Не реагируй на ерунду и не поддавайся на провокации. Освободиться самостоятельно не пытайся, запрись там и сиди. Ты поймешь, почувствуешь, когда понадобится твоя помощь. Доверься маме и папе, мы справились с этим уродом однажды, справимся и на этот раз…
– Ох, а особенно ваш папа справлялся! – хмыкнул монстр. – Сидел тихонько в бутылке и не отсвечивал.
– Ну да, ну да, – покивала я. – Не отсвечивал.
– Ладно, хватит болтать, я жрать хочу. – Девочка попыталась вывернуться из моих рук, но я держала крепко. – Ой, мамсик, ну что же ты так давишь ребенка! Мне больно! А-а-а, больно!
На демонстративные рыдания немедленно прискакала озабоченная Катерина:
– Что случилось опять? Почему дитюшечка так плачет?
– Баба Катя! – прохныкала девочка. – Я кушать хочу, а мама меня не пускает!
– Так идемте же, идемте на кухню, у меня куриная лапшичка готова, вку-у-усная. Аннушка, Василий скоро будет, он…
– Катерина! – не очень вежливо прервала я чересчур говорливую домоправительницу. – Ты, пожалуйста, поставь еду на сервировочный столик и прикати его сюда. Я здесь Нику покормлю, она еще не совсем оправилась от пережитого.
– Не хочу здесь, не буду! – снова начала брыкаться девочка.
Вот умничка, месье Дюбуа, помогаешь мне своим дурацким поведением. Моя дочь никогда не позволяла себе ничего подобного.
– Видишь, – тяжело вздохнула я, – что происходит? Никак малышка в себя не придет.
– Ох, вот беда-то! – Катерина сочувственно посмотрела на визжавшую девочку. – Ну ничего, сейчас мой Вася водички привезет, мы Никушечку напоим, она и успокоится.
– Пошла ты в жопу со своей водичкой! – злобно сверкнула глазами «Никушечка». – Не смей меня больше обливать!
– Иди, Катерина, иди, подготовь столик. Да и с собой нам упакуй чего-нибудь, но немного. Там нас накормят.
– Да где там-то? Далеко ты собралась?
– Мы куда-то едем? – насторожилась девочка. – Я не хочу, не поеду!
– Катерина, поторопись, пожалуйста, хочется выехать засветло. – Я старалась не обращать внимания на беснующегося в теле моей малышки монстра, хотя это было довольно сложно – девочка норовила вцепиться ногтями в мое лицо.
Домоправительница, похоже, окончательно запуталась. Происходящее вываливалось из привычной для нее картины жизни, словно перебродившее тесто из кастрюли. Оно выпирало, вытекало, раздувалось. И Катерине оставалось одно – выполнять мои распоряжения, не пытаясь разобраться, что тут к чему.
Она торопливо вышла из детской и забренчала посудой на кухне.
А я приступила к осуществлению намеченного плана. Пусть он и был импровизационным, спонтанным, ведь на тащательную проработку деталей времени не было. Я чувствовала – беда уже совсем близко, практически на пороге нашего дома.
Трель дверного звонка застала меня врасплох. Я вздрогнула и испуганно оглянулась – неужели поздно? Неужели мои мысли материализовались и беда действительно стоит на пороге? И кто олицетворяет собой эту беду?
Дюбуа тоже прекратил визжать и царапаться. Девочка замерла и прислушалась. Мы с ней вздохнули почти одновременно, только она – разочарованно, а я – облегченно.
Это прибыл Василий, муж нашей домоправительницы, со стратегическим запасом крещенской воды.
Я осторожно ссадила девочку с коленей и поднялась. Малышка сжалась в комочек, обхватила руками колени и враждебно посмотрела на меня сквозь спутанные кудряшки:
– Только не вздумай меня снова поливать этой водой! Помогает она ненадолго, я всего лишь становлюсь чуточку слабее, позволяя твоей девчонке выползти наружу. Но выгнать меня окончательно тебе не удастся. А вот дочура твоя пострадает. Думаешь, ей легко?
– Не думаю. – Я подошла к шкафу, вынула из него крепкую льняную простынь и разложила ее на кровати рядом с девочкой. – Я знаю. Никусь, помни, я с тобой, лапка моя родная.
– Сюси-пуси, – презрительно скривился Дюбуа. – Как трогательно! Эй, ты что делаешь? Нет, не смей! А-а-а! Баба Катя, помоги!
Возле двери в детскую затопали тяжелые шаги, похоже, на помощь бросился Василий. Но домоправительница перехватила мужа и увела его на кухню, вполголоса выдавая свою версию происходящего.
А я продолжала туго пеленать отчаянно сопротивлявшуюся малышку. Душка Дюбуа, вселяясь в тело моей дочери, ты не учел одного – физических размеров этого тела. Или ты надеялся, что я не стану применять силу по отношению к своему ребенку? Бить, конечно, не стану, а вот насчет насилия ты просчитался, урод.
Через пять минут на кровати лежала и грязно ругалась тщательно упакованная гусеничка. Так, теперь можно ее оставить без присмотра, девочка не в состоянии пошевелить даже пальцем.
Я вышла из детской и плотно прикрыла дверь, чтобы приглушить истерические вопли Дюбуа. Василия в квартире уже не наблюдалось. Во всяком случае, в обозримом пространстве. На кухне тоже.
Там наблюдалась только заплаканная Катерина. Она сидела на диванчике и продолжала терзать засопливленное еще утром полотенце.
– Что же это, Аннушка? – подняла на меня покрасневшие от слез глаза домоправительница. – Что с нашей девочкой?
– Баба Катя, милая, – я присела рядом и обняла поникшие плечи, – не плачь. Все будет хорошо, вот увидишь. Но для того, чтобы помочь Нике, я должна увезти ее отсюда. Куда – сказать не могу. Об этом никто не должен знать, понимаешь? Ты не обижайся, так надо. Мы вернемся, как только малышка поправится. Леше я сама все объясню. Он должен сегодня ночью либо завтра утром прилететь.
– Так и подождали бы отца, что ж срываться-то так!
– Нельзя, баба Катя, никак нельзя. Поверь, в нашей ситуации промедление действительно смерти подобно.
– Господи! – Домоправительница стиснула в руках полотенце и побледнела. – Так это… Это что – Никочка может умереть?
