Дарья Донцова - Филе из Золотого Петушка
– Подскажите телефон.
– Ти-ти-ти…
То ли разговор прервался по техническим причинам, то ли дежурная решила, что сделала все возможное. Я в растерянности посмотрела на Ленинида.
– Пошли, – велел папенька, – ща все тип-топ будет. Впрочем, ты там не нужна, сиди дома.
На, выпей!
Передо мной возник стакан с чаем. Папашка, шаркая стоптанными домашними тапками, пошел к двери. Тут только я почувствовала, до какой степени устала.
– Ты куда? – окликнула я его.
Ленинид обернулся:
– Пей чай, доча, выбрось все из головы, сам решу проблему.
Я машинально глотнула остывшую темно-коричневую жидкость. Папашка огромный любитель сладкого, поэтому он кладет в стакан шесть ложек сахара, а потом, не поморщившись, пьет этот сироп. Я же предпочитаю чай в, так сказать, натуральном виде и никогда не пью его с сахаром.
Но сейчас стала пить эту патоку… «Решу проблему сам». Вот уж никогда ничего подобного не слышу от своих родственников. Почему-то все всегда решаю я. Ну, хорошо, буду объективна:
Олег отлично справляется со своими служебными обязанностями, но домашние дела его совершенно не колышут. Он считает, что муж, который отдает жене зарплату, не оставляя для себя заначек, полностью выполняет свой долг по отношению к семье и потому может расслабиться.
Лично мне это кажется несправедливым. Во-первых, я тоже зарабатываю, и мой доход выше, чем у Куприна. Потом, ведь существует куча мелких и крупных дел: покупка продуктов, стирка, уборка, готовка… Почему все это должны делать женщины? Кто придумал такое распределение ролей? Ей-богу, это не правильно. Ладно, я согласна, что в далекие времена, когда для пропитания семьи нужно было забить мамонта, мужчина имел право, придя с охоты, сунуть своей бабе тушу со словами: «А ну, живо готовь!» Хотя никаких документальных свидетельств о жизни людей в ту далекую эпоху не сохранилось. Почему же все уверены, что именно мужчины охотились? Может, эту версию придумали они сами? А на самом деле они лежали у теплого костра в пещере, а несчастные первобытные тетки, потрясая копьями, гонялись за убегающим ужином!
И ведь у подавляющего количества семей есть дети. Ну, часто ли муж утром подает завтрак, а потом тащит чадушко в детский сад или школу?
Кто готовит с сыном уроки, а? Никто из моих подружек не доверяет решение задачек и написание сочинений мужу. Во-первых, тому элементарно лень сидеть над учебником, и он сразу подводит философско-теоретическую базу под свое нежелание разбираться в алгебре, заявляя: «Он сам должен уроки делать, мне никто не помогал».
Во-вторых, стоит муженьку попробовать помочь ребенку, как через пять минут начинается скандал.
– Ага! – кричит папа. – Ты тупой, весь в мать, ну ничего моего! Я уже два раза объяснил тебе параграф, сам понял материал, а ты никак не врубишься!
Некоторые мужья в запале ведут себя хуже подростков. Однажды я была в гостях у Люси Потворовой, и ее супруг Виктор совершенно взбесился, когда услыхал, как его четырнадцатилетняя дочь Света, разговаривая в своей комнате с подругой, упомянула слово «жопа». Мне самой не нравится это существительное, но Светка-то находилась у себя в спальне и трепалась с одноклассницей. Девочка явно не предполагала, что родители слышат разговор. Вам ни за что не догадаться, как отреагировал Виктор. Красный от злобы, он влетел в комнату и накинулся на растерявшихся девчонок с воплем:
– Эй вы, мать вашу, чтобы я .., никогда, такперетак, слова мата ., в этой семье .., не слышал, …, поняли? ..! ..! ..!
Многоточия тут поставлены не зря, они заменяют непечатные выражения, которыми Витек обычно пересыпает свою речь. Спрашивается, если сам материшься, почему требуешь от дитяти литературного языка? Посмотри на себя. От кого, в конце концов, дочка узнала грубые выражения?
А другой наш приятель, Алеша Хвостов, залез к сыну в тетрадь и возмутился:
– Ну, Петька! Экий ты неаккуратный! Я в твоем возрасте каллиграфическим почерком писал! Засмотреться можно было. А у тебя? Что за ужасные крючки? Стыдоба! Немедленно перепиши, вот прямо сейчас, на моих глазах.
«Ботаник» Петька оторвался от очередного доклада и мирно сказал:
– Это не крючки, папа, а интегралы. Знак такой. В математике не только цифры бывают, иногда употребляют всякие синусы, косинусы, тангенсы, котангенсы, понял?
Пришлось Алешке, начисто ничего не понимавшему в интегральном исчислении, спасаться бегством.
В полной прострации я допила чай, хотела налить себе еще одну чашку и тут увидела входящего Ленинида.
– Ну что? – заорала я.
– Ничего, – пожал плечами папашка, – полный порядок. Кристя в ванной, парень домой убежал, а врач к себе ушел. Очень уж болтливый.
– Ты их освободил?
– Элементарно, – вскинул брови Ленинид, – экая проблема! Я же рыбак! Что мне стоит язык с крючка отцепить, тьфу, право слово. Вот когда у нас в бараке Иванов…
Но я не стала слушать очередную байку из богатого зэковского опыта папеньки, а побежала в ванную.
– Кристя, ты как?
Девочка выплюнула воду и заорала:
– Сама что думаешь? В кайфе я! Столько часов просидела! Не могла сразу Ленинида притащить? Ничего попросить нельзя. Теперь у меня рот ничего не чувствует, ну кто посоветовал тебе туда заморозку пшикать!
– Генрих Карлович!
– Урод, кретин, балбес, – затопала ногами Кристя, – он что лечит?
– Ты не поняла? – робко спросила я.
– Нет!!! – завопила она.
– Генрих Карлович акушер-гинеколог!
Кристина замерла с открытым ртом, потом, справившись с собой, сказала:
– Знаешь, Вилка, ты совершенно невозможный человек. Только тебе в голову могла прийти идея позвать гинеколога к человеку, у которого проблема во рту!
Я выскользнула из ванной. Ну вот, теперь Кристя станет надо мной потешаться, позабыв о том, что сама виновата в случившемся. И потом, то, что Генрих Карлович акушер, я узнала уже после того, как пригласила его на чердак!
Из состояния обиды меня вывел телефонный звонок. Я машинально глянула на часы: почти полночь, наверное, ошиблись номером.
– Это вы? – прошептали из трубки сквозь громкие звуки музыки.
– Кто?
– Это вы?
– Я это я, а вы кто?
– Костя.
– Костик! – заорала я.
– Тише, – шикнул парень, – нам надо встретиться.
– Согласна.
– Приезжайте по адресу Наливальный переулок…
– Но уже поздно!
– Здесь ночной клуб, он только начал работу.
– Где мне вас искать?
– За сценой, комната двенадцать.
– Меня пустят за кулисы?
– Скажете, Огонек пригласил.
Я схватила ключи от «Жигулей» и вылетела на лестницу. Молчаливая толпа мрачно расступилась. Вот черт, совсем забыла спросить у Ленинида, что у нас тут происходит. Ладно, это терпит до завтра, сейчас мне необходимо как можно быстрей добраться до Кости.
В Наливальном переулке я оказалась в районе часа. Небольшое кирпичное здание было опутано разноцветными огоньками, я глянула на вывеску «One». Странное название для клуба.
У входа дежурили двое секьюрити, они окинули меня цепкими взглядами и остались очень недовольны.
– Вход сто долларов, если без кавалера, – процедил один.
– Я за кулисы.
– С какой такой стати? – нахмурился второй. – Ты вроде не из наших!
– Наберут, блин, хрен знает кого у шеста ломаться, – подхватил первый, – а потом ноют, что клиенты не идут. Да кто ж на такую красоту польстится?
– Меня Огонек пригласил.
– Ох, грехи наши тяжкие, – простонал первый охранник, – а ну, погоди тут! Огонек, блин!
Свечка, зажигалка, газовая горелка!
Продолжая ворчать, он схватил трубку телефона и заорал:
– Слышь, к тебе пришли, пускать или как?
Кто, кто, баба!
Потом он повернулся ко мне:
– Имя?
– Виола.
– Виола, – завопил секьюрити, – похоже, из ваших!
Получив «добро», он весьма неохотно сказал:
– Ставь сумку на стол, иди сквозь арку.
Я послушно выполнила маневр, оказалась по ту сторону барьера и хотела повернуть туда, откуда доносились громкие голоса и музыка.
– А ну, стой, – велел охранник, – там для клиентов, тебе вон в тот коридор, за дверью, топай!
Я развернулась и двинулась в обратном направлении. За красивой дверью открылся совсем иной «пейзаж». Никаких ковров и приглушенного света. Простой, дешевый линолеум и бьющий в глаза свет ламп. Справа и слева тянулись двери, украшенные номерами. Второй, третий… Из четвертого неожиданно выскочила полуголая девица.
Она была в сетчатых колготках. Больше на ней ничего не было, если не считать темно-красных туфель на шпильках и двух перьев, похоже, страусиных, воткнутых в волосы. Вильнув филейной частью, она юркнула куда-то в сторону, я пошла дальше, отыскала нужную комнату и осторожно поскреблась в дверь.
– Входите, – донеслось изнутри.
Я вошла в крохотную душную каморку, в которой стоял крепкий запах пота и парфюмерии. Одну стену целиком занимало зеркало, над ним сияло несколько стоваттных ламп. На столике громоздились коробки с гримом, валялись расчески, стояли пузырьки с лаком. Вдоль другой стены тянулась штанга, на которой висели аляпистые костюмы: яркие юбки из шелка, корсажи, блузки.
