Карл Хайасен - О, счастливица!
Береженого бог бережет, подумал Фингал.
Через некоторое время он задремал, прижавшись щекой к холодному ложу винтовки. Ему снилось, что он снова в учебном лагере для новобранцев, пытается отжиматься, а мускулистый черный сержант стоит над ним и обзывает пидором, бабой, чудом мудацким. Во сне Фингал ненамного лучше справлялся с отжиманиями, чем в жизни, поэтому крик сержанта становился громче и громче. Внезапно сержант извлек из поясной кобуры пистолет и заявил, что разнесет Фингалу жопу, если его колени еще раз коснутся земли, что, разумеется, и случилось при следующем отжимании. Сержант в ярости одновременно наступил тяжелым ботинком Фингалу на спину и приставил ствол к его дрожащим ягодицам – и выстрелил…
От удара Фингал очнулся и подскочил, обнимая «АР-15». И тут он снова услышал – не выстрел, а, скорее, хлопнувшую дверь. Он понял, что это уже не сон, а явь. Там, в жужжащей ночи, кто-то есть. Возможно, солдаты НАТО. Возможно, до Фингала донесся хлопок люка башни советского танка.
Подойдя к трейлеру, Бод Геззер и Пухл вздрогнули от грубого нервического окрика с крыши:
– Кто идет? Кто там идет?
Они собирались было отозваться, но тут темнота взорвалась оранжевыми и синими искрами. Град пуль из автоматической винтовки заставил их нырнуть под пикап, где они ругались, ежились и зажимали уши, пока Фингал не выдохся.
Потом Пухл выкрикнул:
– Это мы, придурок!
– Кто – мы? – вопросил голос с крыши. – Кто идет?
– Мы! Мы!
– Назовитесь!
Бод Геззер громко и отчетливо произнес:
– Истые Чистые Арийцы. Твои братья. После существенной паузы они услышали:
– О, бля. Выходите.
Выползая из-под грузовика, Пухл буркнул:
– Ну вот, пожалуйста, – бестолковый бритоголовый.
– Тише, – сказал Бод. – Ты слышишь?
– Твою бога душу мать.
Еще одна машина быстро удалялась по грунтовке. Пухл нащупал пистолет:
– Что будем делать?
– Догоним ублюдков, – ответил Бод. – Как только снимем с крыши Джона Уэйна-младшего [25].
Двенадцать
Когда в зеркале заднего вида показались фары, грудь Тома Кроума сжалась. Джолейн Фортунс обернулась посмотреть.
– Прямо как в кино, – сказала она. Кроум велел ей держаться крепче. Не прикасаясь к тормозам, он свернул с дороги, на грунтовую обочину. Они скакали по кочкам и тряслись, пока не остановились в редкой поросли казуарин.
– Открой свою дверь, – приказал он, – но не вылезай, пока не скажу.
Они пригнулись на переднем сиденье, головы в каких-то дюймах друг от друга. Услышали, как подъезжает грузовик, громыхание широких покрышек по слежавшейся земле.
Внезапно Джолейн прошептала:
– Интересно, что бы в таком положении делала Марта Стюарт [26]?
Кроум подумал: ну вот, она свихнулась.
– Нет, серьезно, – продолжала Джолейн. – Это женщина, абсолютно бесполезная здесь и сейчас, если, конечно, тебе не приспичило заняться макраме или ящиками для цветов. Видал когда-нибудь старушку Марту по телевизору? Знаешь, сажает всякие там луковицы и печет пироги.
– Соберись, – скомандовал Кроум. Поднял голову и выглянул наружу.
– Лично у меня все из рук валится, когда доходит до такой работы. Полная недотепа. Зато я умею обращаться с ружьем.
– Тихо, – велел Кроум.
– …которое, к счастью, имеется в нашем распоряжении.
– Джолейн, приготовься!
– Совершенно замечательный дробовик.
В темноте Кроум почувствовал, как она придвинулась ближе. Ее щека коснулась его щеки, и он, к собственному изумлению, ее поцеловал. Подумаешь, легкий братский поцелуй, просто чтобы успокоить. Так он себе говорил.
Джолейн обернулась к нему, но ничего не сказала. Пикап быстро приближался. Кроум ощутил, как она провела рукой по его плечу, будто потянулась к нему.
Нет. Она нащупала ключи от машины и проворно выдернула их из зажигания. В одно мгновение распахнула дверь и выкатилась наружу.
– Нет! – крикнул Кроум, но Джолейн уже была у багажника. Когда он добрался туда, она держала «ремингтон».
Дорога вблизи осветилась, насекомые закружились в белых лучах фар грузовика. Кроум торопливо затащил Джолейн за ствол казуарины. Он обхватил ее, неуклюже сжимая между ними дробовик.
– Отпусти, – сказала она.
– С предохранителя не снят?
– Не говори ерунды, Том.
– Шшшш.
Из проезжающего пикапа донеслись громкие возбужденные мужские голоса. Том Кроум не ослабил объятия, пока машина не уехала и ночь снова не стала абсолютно безмолвной.
– Еще бы чуть-чуть, – сказал он.
Джолейн положила дробовик в багажник – отнюдь не бережно.
– Какое там, блин, макраме, – сказала она.
Деменсио все еще наслаждался дифирамбами преподобного Джошуа Муди, который перед отъездом повернулся к своей любознательной пастве и провозгласил:
– За все тридцать три года моих путешествий к чудесам это – одна из самых поразительных вещей, что мне довелось увидеть!
Он говорил об апостольских черепахах.
Позже, после того как христиане-паломники из Западной Вирджинии запричитали, впали в экстаз и в итоге пополнили плетеную ивовую корзину Триш для пожертвований на 211 долларов (не считая того, что было потрачено на прохладительные напитки, футболки, ангельские бисквиты и солнцезащитный крем), преподобный Муди отвел Деменсио в сторону:
– Вы обязаны мне честно рассказать, откуда это взялось.
– Да я рассказал.
– Ну же, я занимаюсь этим с тех пор, когда вы еще на свет не появились. – Проповедник изогнул снежно-белую бровь. – Давай, сынок, я никому не выдам.
Деменсио хладнокровно придерживался своей байки:
– Сначала черепахи были нормальные. А на следующий день я гляжу в аквариум, а там апостолы. Все двенадцать сразу.
– Конечно, конечно. – С нетерпеливым вздохом преподобный Муди отпустил Деменсио. – Кто бы мог подумать, святое явление, и где – на панцире черепахи, клянусь Богом, мальчик!
– Не явление, – ответил Деменсио с притворной скромностью. – Просто изображения.
Преподобного Муди заинтриговала именно идея использования черепах – как обычный дилетант-мирянин, такой, как Деменсио, додумался до такой оригинальности? Этот человек не сознавался. Поэтому из профессиональной вежливости проповедник отступил. Он любезно пожал Деменсио руку и сказал:
– Хитрый ты паразит! – А потом сопроводил паломников обратно в автобус.
Деменсио стоял на обочине имахал, пока они не скрылись из виду. С торжествующей самодовольной ухмылкой он повернулся к жене, сортировавшей мокрые от слез комки банкнот.
– У нас получилось! – ликуя воскликнула она.
– Невероятно, блин!
– Ты был прав, милый. Они кидаются на что угодно.
Ребенком Деменсио видел, как раскрашенных черепах продавали на уличном блошином рынке в Хайали. У одних на панцирях были лакированные розы и подсолнухи, у других – флаги, сердечки или диснеевские персонажи. Деменсио прикинул, что не намного абсурднее будет украсить черепах Джолейн лицами религиозных деятелей. Это казалось Деменсио единственным шансом сохранить прибыль от визита преподобного Муди, раз уж плачущая Мадонна временно вышла из строя.
После того как Триш принесла домой художественные принадлежности, Деменсио выбрал дюжину самых энергичных экземпляров из аквариума Джолейн. Деликатному процессу росписи предшествовало краткое обсуждение того, как почтительнее всего изобразить апостолов на панцире обитающей в тине рептилии. Ни Деменсио, ни его жена не могли назвать и половины первых апостолов, поэтому они сверились с Библией (в которой, к сожалению, не было полного набора портретов). Потом Триш порылась в коробке с вещами недавно умершего отца и нашла издание «Тайм-Лайф» о величайших мировых шедеврах. Там была фотография «Тайной вечери» Леонардо, которую Триш вырвала и поместила на рабочем месте перед мужем.
– Это замечательно, – сказал он, – но кто есть кто?
Триш показала пальцем:
– По-моему, это Иуда. Или, может, Андрей.
– Иисусе.
– Вот он, – услужливо отозвалась Триш. – Прямо посередине.
После этого Деменсио выгнал ее и приступил к росписи черепах. Вдаваться в тонкости не было смысла, с волнистыми панцирями животных – крохотными, как серебряный доллар, – оказалось трудно работать. Бороды – вот что надо, сказал он себе. Все важные шишки в Библии носили бороды.
Вскоре Деменсио нащупал ритм – удерживая каждую малютку-черепаху левой рукой, работая кистью в правой. Действуя равномерно и точно, он уложился меньше чем в три часа. И хотя каждый апостол был награжден буйной растительностью на лице, Деменсио постарался, чтобы каждый хоть чем-то отличался от других.
Триш, вглядываясь в миниатюрные лики, спросила:
– Который из них кто?
– Убей бог – не скажу.
И, как Деменсио и ожидал, это оказалось не важно. Матфей одного паломника был Иоанном другого.
